Программа "Диктофон" — программа об интересных людях из Крыма, которые чем-то увлечены и которые готовы поделиться опытом с миром. Все выпуски программы слушайте на сайте dictaphone.org.ua в разделе "Подкасты", на SoundCloud, MixCloud, PodFM, в Facebook и ВКонтакте. Вы также можете получать программу по почте, если оставите свой электронный адрес в специальной форме. А также на YouTube.
Где вас застали события февраля-марта 2014-го?
Я была в это время в Крыму, работала с группой английских журналистов. Мы тогда объездили весь полуостров вдоль и поперек. От военных частей, которые были уже оккупированы, до обычных людей, с которыми мы общались и готовили истории о том, как они переживали аннексию.
А как приняли решение, что нужно уезжать?
Оно было практически моментальным. Расскажу историю, благодаря которой я, наверное, сполна ощутила ту реальность, в которой оказался Крым сразу после 26 февраля. Это небольшое помещение ГТРК «Крым», пресс-комната, где ежечасно проводили брифинг о результатах так называемого «референдума». Она была переполнена людьми, штативами, камерами. Там была сцена, на которую выходили представители уже оккупационной власти и сообщали о промежуточных результатах голосования.
И был очень узенький проход к этой сцене – буквально даже полуметра не было. И один оператор очень наглым образом влезает прямо в этот проход, ставит штатив и начинает съемку. К нему подходит европейский журналист и очень деликатно и учтиво просит его подвинуться, потому что он загораживает проход для всех журналистов и операторов. И его ответ был достаточно жестким, с нецензурщиной, я не буду повторять, но суть такова, что я вот, мол, уже на своей земле, это уже Россия, и не тебе мне указывать, что мне делать или не делать. И через этот диалог, свидетелем которому я была, пришло очень глубокое осознание, что все, я здесь не смогу находиться.
Потом был материк и государственная служба. Как министерство информационной политики внезапно оказалось в твоей жизни?
Мы переехали не сразу – на подготовку ушло несколько месяцев. Мой муж занимался бизнесом в Крыму и ему нужно было закрыть все свои предприятия. А Киев выбрали потому, что я получила образование в университете имени Шевченко, и я чувствовала связь с этим городом.
Сам процесс переезда не был простым. Мы до сих пор без собственного жилья, наша квартира осталась в Симферополе. Тогда Сергей Костинский, бывший советник министра информационной политики по вопросам Крыма, предложил мне прийти на его место. Я не сразу согласилась, много думала. Ведь, по сути, это волонтерство, такая – полуобщественная, полугосударственная деятельность. Но я понимала, что моя дальнейшая судьба неразрывно связана с Крымом и адвокацией этой темы, и поэтому решила, что да, я пойду. И через полгода после моего прихода министр предложил мне стать его первым заместителем.
По поводу лоббизма и адвокации «крымской темы», сколь много стереотипов бытует на материке, с какими из них чаще всего приходится сталкиваться?
Их достаточно много. Наверное, основной стереотип, который достаточно активно развивает, в том числе, российская пропаганда, касается того, что «крымчане – сепаратисты». Что крымчане – предатели, которые выбрали жизнь в российской действительности и «зачем вам тот Крым?» Именно этот тезис они активно развивают не только в своих собственных СМИ, но еще и в украинских и в мировой повестке тоже. Что теперь на полуострове якобы все хорошо, что крымчане счастливы, что они сделали свой выбор.
Сами факты демонстрируют обратное. Очень многие не поддержали аннексию, не поддержали российскую действительность. Причем мы не можем ссылаться лишь на переехавших. Их по разным оценкам от 20 до 60 тысяч или даже больше – сложно сказать точно, потому что не все хотят регистрироваться и брать статус переселенца. Но эта цифра все равно не главная: очень многие, кто считает себя в Крыму украинцами, живут на полуострове и не имеют либо возможности либо желания переезжать. Например потому, что чувствуют особенную связь с этой землей.
Мы можем вспомнить события февраля-марта 2014 года, когда десятки тысяч людей в Крыму выходили на митинги против российской действительности. К тому же есть достаточно сильное крымскотатарское движение, которое в мировом масштабе сейчас рассказывает о репрессиях, которые в Крыму происходят по отношению к украинцам. О том, что в Крыму подавляются любые попытки сопротивления, о том, что людей вгоняют в такой страх, при котором невозможно говорить то, что ты думаешь и чувствуешь. А уж тем более заявлять вслух, что Крым - это Украина, потому что в России это уголовно наказуемо.
Мы живем в эпоху гибридной войны, она идет на нескольких фронтах, в том числе информационном. С одной стороны - российская телевизионная реальность, бюджет которой 1 млрд 200 миллионов долларов только по состоянию на прошлый год, а с другой - министерство информационной политики Украины, у которого нет таких ресурсов и таких бюджетов. И как в такой гибридной войне победить?
Это, наверное, самый сложный вопрос. Говорить о слабости системы государственной – не самая приятная участь, однако, «ми маємо що маємо». Я понимаю, почему дело обстоит именно так. Для меня (независимая) Украина родилась в 2014 году, а до этого страна была абсолютно зависима от Кремля. Мы были в фарватере Москвы, наша внешняя политика, наши «национальные интересы» определялись позицией Кремля. И вот только сейчас мы эту связь оборвали. Это дает нам шанс родиться как нации и усилить государственную систему, которая искусственно ослаблялась на протяжении всего предшествующего периода.
Если говорить о создании аналога Russia Today, то министерство в 2015 году провело реформу, согласно которой у нас стало возможным создание подобной площадки иновещания. Это так называемая мультимедийная платформа иновещания, частью которой является информационное агентство УкрИнформ, которое дает контент на шести языках, а целевой аудиторией которого является именно зарубежная аудитория. В планах - расширять языковую панель: корейский, японский, арабский языки. И еще частью этой платформы является телеканал UATV, который таргетирован на внешнюю аудиторию.
Я сразу скажу – телевидение и телеконтент стоят дорого. И чтобы выдавать качественный интересный материал, нужно вкладывать деньги. Вот в этом году в бюджете было заложено, по-моему, около 100 миллионов гривен. Можем сравнить с бюджетом российского иновещания, и сравнение будет не в нашу пользу. С другой стороны, у Украины таких ресурсов в ближайшем будущем точно не появится. Потому что в стране война, потому что часть нашей территории оккупирована, потому что очень много вызовов.
И как тогда быть? У нас в декабре голосование в Генеральной Ассамблее ООН по резолюции, которую предложила Украина, и проект резолюции уже прошел через комитет. Да, он был одобрен, и 73 страны «за», но 23 страны «против». При этом скептики говорят, что в 2014 году намного меньше стран публично поддерживали позицию России, а сейчас это число выросло.
Мне кажется, что некорректно сравнивать резолюцию 2014 года и нынешнюю, потому что их суть и контекст принятия совершенно разные. Резолюция 2014 года – о территориальной целостности, здесь никаких противоречий у большинства стран в принципе не могло быть. А резолюция, которая касается прав человека, является спорной для многих стран не потому, что они поддерживают или не поддерживают Украину, а потому что их внутренняя ситуация не предполагает голосование за подобную резолюцию, потому что это рикошетом может ударить по ним самим. И именно поэтому у нас есть 76 стран, которые воздержались.
Поэтому я считаю, что принятие резолюции в комитете ООН – это однозначно победа, потому что само содержание резолюции очень жесткое. Обычно подобные документы – это «причесанный» и «вылизанный» текст, чтобы он устраивал всех. В то время как наш текст очень четко дает дефиниции: Россия – страна-оккупант и то, что происходит в Крыму, – это жесткое нарушение права. А еще он предлагает создать практический механизм: международный мониторинг в Крыму под эгидой ООН. И если Россия говорит, что на полуострове все хорошо – зачем ей противиться такому шагу? И теперь основная интрига будет сосредоточена вокруг заседания Генеральной Ассамблеи ООН, где в середине декабря (19 декабря, - ред.) планируется голосование за проект этой резолюции.