Отношение современной Германии к Холокосту считают идеальным образцом ответственной исторической политики. Даже скептики признают: поколения немцев проделали огромную работу над собой — и внешние факторы, вроде проведенной союзниками денацификации (включая запрет на профессии и госслужбу для бывших нацистов), сыграли в этом весьма скромную роль.
Мало кто помнит сегодня о вспышке послевоенного антисемитизма, когда поверженная Германия уже знала, что результатом нацистской теории и практики стало уничтожение шести миллионов евреев. Теории, почитаемой большинством сограждан (опрос, проведенный в декабре 1946-го, показал, что 61% немцев по-прежнему придерживаются антисемитских и расистских взглядов). Это знание, как и устроенные американцами для местного населения показательные «экскурсии» в лагеря смерти, отнюдь не уменьшили ненависть к обитателям лагерей для перемещенных лиц, получавших больший паек, чем сами немцы.
С началом денацификации эта ненависть распространилась и на единицы уцелевших адвокатов, преподавателей и управленцев из числа евреев, которых американские оккупационные власти охотнее нанимали на работу, чем вчерашних членов НСДАП, составлявших костяк административного аппарата.
В конце 1940-х, с прекращением американо-британского контроля над Бизонией, антисемитизм стал еще более откровенным. В Мюнхене, например, в респектабельной Süddeutsche Zeitung в 1949 году вышло резко антисемитское письмо читателя, оставленное редакцией без всякого комментария. В ответ евреи-беженцы вышли на митинг протеста и были разогнаны конной полицией, пустившей в ход дубинки, правда, демонстранты в долгу не остались, перевернув полицейский автобус.
Кто прошлое помянет, тому…
Денацификацию быстро свернули, особенно когда стало ясно, что без компетентных кадров (пусть и с темным прошлым) систему управления ждет хаос. Более 200 тысяч дел было закрыто, а летом 1946-го прошла массовая амнистия лиц, родившихся после 1 января 1919 года и не числившихся в списках военных преступников. При этом удавалось увильнуть и крупной рыбе, а в 1953-м главой канцелярии канцлера Аденауэра стал сам Ганс Глобке.
Тот самый Глобке — один из авторов расовых Нюрнбергских законов, юрист, предложивший систему регистрации еврейского населения в гестапо, введение особых отличительных знаков для евреев и обязательную смену имен (ко всем мужским именам добавляли Израиль, а женским — Сара). Примерно тогда же суд оправдал и одного из палачей Варшавского восстания группенфюрера СС Хайнца Райнефарта, который с 1951 по 1964 год избирался мэром городка Вестерланд и успел побывать депутатом ландтага земли Шлезвиг-Гольштейн.
В советской оккупационной зоне дела обстояли не лучше. Эсесовец из Заксенхаузена Эрнст Гроссман был даже избран в ЦК СЕПГ и пользовался таким уважением среди партайгеноссе, что когда в 1959-м вскрылось его нацистское прошлое, наверху ограничились строгим выговором, даже не изгнав из партии (из ЦК, правда, пришлось уйти). Национальную народную армию вообще создавали бывшие генералы вермахта — первым командующим танковыми войсками ННА стал отличившийся под Сталинградом Арно фон Ленски, а его соратник — адъютант Паулюса Вильгельм Адам — долгие годы заседал в Народной палате ГДР.
Кстати, крематорий в том же Заксенхаузене был взорван в 1953-м — чтобы не мозолил глаза.
Вообще, в «демократической» Германии, несмотря на официальный «антифашистский» дискурс (даже Берлинская стена называлась «антифашистским защитным валом») не очень рефлексировали на тему неудобного прошлого. Поэтому, «окончательное решение еврейского вопроса» именно на Западе стало предметом публичного о(б)суждения. Правда, для этого должно было вырасти новое поколение, не причастное к преступлениям нацизма, но чувствующее моральную ответственность за них. Только в 1960-х, вступившая в полосу экономического расцвета Германия, созрела для того, чтобы честно взглянуть на себя.
Смотря в зеркало
В отличие от послевоенной денацификации, немцы судили немцев — не нацистских бонз, а вполне себе благопристойных обывателей, исполнявших в годы Второй мировой свой долг в Освенциме/Аушвице — офицеров среднего ранга, охранников, лагерных санитаров и т.д.
Сложно поверить, но в 1950-е некоторые в Германии не слышали об Освенциме. На судебных процессах во Франкфурте-на-Майне, первый из которых открылся в декабре 1963 года, сотни свидетелей (из них 200 бывших узников) рассказали немцам то, о чем далеко не все хотели знать — о газовых камерах, Циклоне Б, номерах, вытатуированных на бедрах маленьких детей, поскольку их предплечья были слишком малы. 75 томов документов, обвинительное заключение на 700 страниц — тогда зародилась политика памяти, которой страна верна по сей день.
Потом было фото, обошедшее в 1970-м весь мир — упавший на колени перед памятником восставшим в Варшавском гетто канцлер ФРГ Вилли Брандт. Так, политик, годы войны проведший в эмиграции, сделал то, что по его словам «делают люди, когда им не хватает слов».
Именно в эпоху Брандта на официальном уровне появилась программа «преодоления прошлого» — Vergangenheitsbewältigung. Два года спустя он прочитал в мемориальном музее Холокоста «Яд Вашем» отрывок из 103 псалма: «Мы совершили грехи и преступления. Боже милосердный, прости нас». Так, идея покаяния прочно вошла в современный германский этос, хотя в 1970-м, согласно опросам, большинство населения Западной Германии сочло коленопреклонение канцлера излишним.
В январе 1979-го на телеэкраны ФРГ вышел мини-сериал «Холокост», который посмотрели более 20 млн западных немцев — треть населения страны, если считать грудных младенцев.
Поэтому очереди в Еврейский музей Берлина или Мемориал памяти жертв Холокоста не вызывают сегодня удивления — и это не только школьники, пригнанные учителями на обязательную экскурсию. Давно стали привычными на улицах германских городов «камни преткновения» — приобретенные на деньги жильцов и вмонтированные в мостовую латунные блоки с именами бывших соседей, депортированных в годы нацизма.
Чтобы помнили
Учитывая все это, визит Ангелы Меркель в концлагерь Аушвиц-Биркенау сложно назвать сенсационным. Да, канцлерин станет первой за последние 24 года главой правительства Германии, посетившей польский Освенцим, но она бывала в Дахау, Бухенвальде, и мемориале «Яд Вашем» в Иерусалиме. В конце концов, лишь два федеральных канцлера почтили своим присутствием Освенцим — два Гельмута — Шмидт и Коль.
К тому же, повод обязывает: Меркель приглашена на мероприятия, посвященные 10-летию со дня основания Фонда «Аушвиц-Биркенау», который за это время собрал около 120 млн евро. Среди 38 государств, финансово поддержавших фонд, вклад Германии — самый солидный — 60 миллионов.
Возможно, есть и другие причины, например, рост популярности правых и радикалов, особенно в восточных землях, где прошлое долго заметали под ковер. Да и количество преступлений на почве антисемитизма вызывает тревогу — в прошлом году было зафиксировано 1799 таких инцидентов, а в этом огромный резонанс вызвала стрельба у синагоги в Галле.
И все же, несмотря на опасные тенденции, нельзя отрицать иммунитет, приобретенный немецким обществом за последние десятилетия. Недаром, когда весной этого года уполномоченный немецкого правительства по борьбе с антисемитизмом предостерег евреев от ношения кипы в публичных местах, крупнейшая газета Bild вышла с выкройкой кипы на первой полосе — дабы немцы могли вырезать ее и одеть в знак солидарности с еврейской общиной.
Проявлением такой солидарности отчасти стал и визит Ангелы Меркель в Аушвиц-Биркенау, ведь из 1,1 млн человек, убитых здесь, 960 тысяч были евреями.
Надо понимать, что современный музей Аушвиц-Биркенау — это огромный комплекс, на территории которого разбросаны 155 зданий и около 300 руин бараков, газовых камер, крематориев и т.д. Все это со временем ветшает, к тому же экспозиция изначально была рассчитана на 600 тысяч посетителей в год. Сегодня же число гостей превышает два миллиона ежегодно, поэтому назрел вопрос о масштабной реставрации. Моральная ответственность Германии за события Второй мировой всегда подкреплялась материальной — и 60 миллионов евро на обновление музея в Освенциме (США выделили 15 млн.) — очередное тому подтверждение.
Ощущают ли современные немцы персональную вину за преступления 75-летней давности? В большинстве своем нет, и это нормально — люди не в состоянии изменить прошлое. Но они ответственны за память о прошлом — и это в Германии хорошо понимают.