Расскажи, почему ты решила уйти с Одесского кинофестиваля.
Пришло время двигаться дальше. Это решение не спонтанное, оно не вчера и не позавчера возникло и конкретные причины, конечно, есть, но я б не хотела их выносить в публичную плоскость – я решила уйти с ОМКФ пока в свободное плавание, скажем так.
Это такая расхожая формулировка – все, когда увольняются, особенно с высоких должностей, говорят, что «надо двигаться дальше». Но мне интересно: после генерального продюсера крупного кинофестиваля есть куда дальше двигаться вверх? Или есть ощущение, что достигла потолка и дальше идти сложно?
В каком-то смысле и во время работы на фестивале это ощущение потолка возникало – были кризисы мои личные в разные годы. Но я научилась находить каждый раз то, что будет вдохновлять, чего можно еще достичь, например: получить грант «Креативной Европы», привезти Катрин Денев или Изабель Юппер, сделать так, чтобы ОМКФ воспринимался не как одноразовое событие, а движение, которое будет наполнять энергией киноиндустрию.
Киноиндустрия мне тем и нравится, что она многовекторная – есть много профессий, в которые можно глубже погружаться. Главное – иметь здоровое ко всему этому отношение.
Плохо, когда работа превращается в рутину, особенно в творческом секторе. Одесский фестиваль для меня никогда не был рутиной, всегда были вызовы, которые нужно было преодолевать.
Ты сказала, что фестиваль – органичная часть некой экосистемы в украинском кино. Если оглянуться назад и говорить не только о том, какой он классный, но и о каких-то ошибках, что бы ты сделала иначе пять, шесть, семь лет назад?
Ничего кардинального я бы, наверное, не изменила. Если посмотреть на последние шесть-семь лет, то в 2014 году проведение фестиваля было под большим вопросом – к нам обратились из города с просьбой, чтобы мы его провели, чтобы в город приехали люди. В 2015 году тоже было время выживания и попыток стабилизации.
Если говорить о положительных изменениях, то мне кажется, было правильно поменять в свое время вектор ОМКФ. Потому что до 2014-го года он был сильно направлен на российское кино и российского зрителя, который, как предполагалось, мог бы ездить в Одессу смотреть кино. Потом стало очевидно, что нам не нужно двигаться в эту сторону и нужно все менять. И это было правильно.
Среди подобных фестивалей в нашей части света огромная конкуренция, плюс мы сильно зависим от того, как развивается украинская киноиндустрия, потому что профессиональный интерес из-за границы связан с этим напрямую.
Думаю, можно было проводить более системную работу со зрителями, организовывать проекты-сателлиты в Одессе между фестивалями, чтобы зрители смотрели фестивальное кино чаще. Мы пытались это делать, но ресурсов всегда катастрофически мало.
Насколько, по твоему мнению, фестиваль укоренился в Одессе? У меня есть ощущение, что, несмотря на всю проделанную работу, ОМКФ живет своей жизнью, а город – своей. И что если в один прекрасный день фестиваль закроется, Одесса как город его не подхватит.
Тут есть несколько нюансов. Во-первых, если сесть в такси в Берлине во время кинофестиваля, вряд ли таксист знает, что он происходит, хотя рекламируют его очень активно. Фестиваль не рассчитан на массовую аудиторию – это ограниченное количество людей, которое интересуется кино. Наша задача – это количество увеличивать, само собой.
При этом, я знаю, что в Одессе у фестиваля есть постоянные зрители и они разные – и те, кто ждет красную дорожку, и те, кто с блокнотиком составляет расписание, когда мы объявляем программу. Но поначалу действительно к фестивалю было отношение, мол, «понаехали и делают нам тут фестиваль». Была часть одесских кинематографистов, не воспринимавших ОМКФ и они и правда есть до сих пор. Но потом все поменялось, и фестиваль органично вписался. Для местных властей это одно из главных культурных событий года. Хотелось бы, чтобы они туда больше инвестировали ресурсов, конечно, но они и так нас поддерживают организационно – перекрывают улицы, когда нужно, дают охрану, чинят дороги вокруг фестивальных локаций.
Одесский кинофестиваль – это частный фестиваль и это как плюс так и минус, так как его судьба зависит от собственника. В отличие от Берлинале или Канн, которые делаются в государственно-частном партнерстве. У нас нет такой формы партнерства, а сотрудничество с государством, как мы знаем, накладывает свои ограничения.
Вы довольны тем, как в этом году прошел фестиваль? Не думали над тем, чтобы сделать его в этом году в усеченном формате из-за переноса онлайн?
Скажу честно: в первый день фестиваля, когда я увидела первые цифры просмотров фильмов, у меня была паника. Мне было очень обидно: мы вложили столько усилий, что первые цифры совсем им не соответствовали. Но потом фестиваль раскачался и все было хорошо, в конечном итоге мы остались довольны.
С одной стороны, режиссеры и продюсеры хотят, чтобы их премьеры проходили в залах с аншлагами. Но участники индустриальной секции давали хорошие отзывы: работа с экспертами или встречи один на один онлайн были более эффективными, чем вживую. Ты не отвлекаешься, никто мимо не проходит и не зовет тебя на кофе. Конечно, не хватает нетворкинга, вечеринок и этой магии случайности, когда ты с кем-то пересекся возле бара и родился проект. Не хватает живой энергии. Плюс, я знаю, что все устали от онлайна и не успевают отмечать, какой фестиваль начался, а какой закончился.
Давай поговорим про историю с подачей на главу Госкино. Ты – одна из тех, кто находится в оппозиции к победительнице конкурса на этот пост – Марине Кудерчук. Это отразилось как-то на работе на фестивале?
Мне не нравится, что люди раскручивают тему какого-то конфликта между мной и Кудерчук. Конфликт – это когда обе стороны ведут активные действия друг против друга. С моей стороны никаких активных действий нет, а вот результат работы главы Госкино видно и без моего мнения.
Лично для меня история сложилась хорошо. Я недовольна несправедливостью, конечно, но в той политической ситуации, которая сейчас есть, я не вижу себя на посту главы Госкино.
Что очевидно произошло, так это раскол индустрии. До этого была некая иллюзия единства в глобальных и принципиальных вопросах. Понятно, что есть конкуренция, кто-то против кого-то дружит, но если нужно было отстоять проведение питчинга, или защитить Олега Сенцова, или решить важный для индустрии вопрос, все объединялись. В этом заслуга Филиппа Ильенко, который пытался сбалансировать интересы как крупных игроков, так и независимых и он человек, который понимает ценность кино и будет за него бороться. То, что происходило в последний год – начиная с ухода Филиппа – конкурс на главу Госкино, ситуация с Центром Довженко, отсутствием вовремя паспорта бюджетной программы, обьявление очень спорных новых правил проведения конкурсов кинопроектов, истории с 11-м, а затем с 14-м питчингами – это скандальные и неприемлемые вещи, которые произошли в демократическом обществе. Все это привело к диссонансу и расколу индустрии, усугубленному глобальным кризисом.
Есть ощущение, как будто кто-то прощупывает почву: мол, вот это прошло, проглотили, сделаем еще. Это такая постепенная политика расширения влияния. Это печально.
Что касается главы Госкино, то, опять же, у всех большое сомнение вызвала процедура ее назначения, но даже при этом у нее было время показать эффективность. А по факту все, что мы видим, – это скандалы и спорные решения.
До сих пор не ясно, какая вообще стратегия отрасли, какой вектор развития украинской киноиндустрии, тишина в международном поле. Это задачи Минкульта и Госкино сформировать такую стратегию. В Минкульте есть такие попытки, но деятельность Госкино пока не демонстрирует соответствующее исполнение.
Сейчас ты говоришь, что не видишь себя главой Госкино, но изначально же тебя что-то побудило податься на этот конкурс. Что это было?
Это был все-таки немного другой период. У меня не было изначально такого желания: «Филипп Ильенко ушел, подамся-ка я на конкурс». Была совокупность факторов, запрос от индустрии – мне поступало много сообщений и звонков с просьбами податься. Я стала думать об этом, плюс Владимир Бородянский, который был на тот момент министром культуры и с которым я не была на тот момент знакома, на меня вышел и предложил подать свою кандидатуру.
Ты общалась с Бородянским после назначения Кудерчук? Потому что это ведь он подал ее как победительницу второго конкурса на рассмотрение Кабмина.
Нет, мы не общались. Я не подавалась на повторный конкурс. А Марина Кудерчук была в списке кандидатов и на первом конкурсе, в котором участвовала я, но не пришла на собеседования. Как реальный кандидат она возникла уже на повторном конкурсе.
Как в итоге получилось, что ты осталась единственной финалисткой первого конкурса, но тебя не назначили?
Меня бы назначили, если бы я прошла финальный этап собеседования. Тогда комиссия рекомендовала бы мою кандидатуру министру и уже он подал бы меня на рассмотрение Кабмина. Но что-то пошло не так. Собственно, я уже год в суде разбираюсь, что именно. Там были нарушения и, я считаю, что члены комиссии были заангажированы.
Финальное собеседование было с членами комиссии или с министром?
С комиссией, которая, по идее, существует как независимый орган и формируется из представителей Кабмина, парламента, представителей ВУЗов и так далее.
В чем предмет твоего судебного иска и что будет, если суд вынесет решение в твою пользу?
Предмет иска – признание незаконности решения по финальному этапу конкурса – собеседованию, и нарушение процедур проведения конкурса. В случае решения суда в мою пользу результаты признают незаконными и суд обяжет ответчика провести повторное собеседование и компенсировать моральный ущерб. Но это не означает назначение на должность, а означает восстановление справедливости и приведение процедуры в соответствие закону.
Ты сказала, что неясно, каким будет будущее киноиндустрии – как мировой, так и украинской. При этом, можем ли мы попробовать понять нынешнюю политику в этом направлении – из заявлений Ткаченко, Кудерчук, из того, какие конкурсы объявляются?
Я бы разделяла Минкульт и Госкино. Именно Минкульт формирует политику и это отдельный процесс, но я не понимаю, что сейчас делает Госкино, скажу тебе честно. Я не понимаю, чего они хотят и как видят будущее киноиндустрии. Это меня и беспокоит. Бородянский говорил о KPI – это хотя бы было понятно, хоть и спорно. Они действительно должны быть.
Какие, по твоему мнению?
Понимаешь, эти KPI формально уже существуют. Когда эксперт в Госкино оценивает проект, он делает это по девяти критериям – это нормальные и понятные критерии. Другой вопрос, что вся система питчингов недоразвита – проекты иногда подают в неудобоваримом виде, включается субъективный фактор оценивания – мол, «это же мэтр, как ему не дать денег», или «это же молодежь, ее надо поддержать» и так далее.
С КРІ вот еще какая история. Для зрительского кино ты можешь поставить показателем количество зрителей, которые посмотрят фильм. А для авторского кино таким показателем могли бы стать призы на кинофестивалях. Но ты не можешь поставить в качестве КРІ обязательное получение приза в Каннах. Если мы говорим об артхаусном кино, о фильме культурной значимости, то он не для того создается, чтобы деньги инвестору возвращать. Это произведение искусства, оно другие функции выполняет – культурной дипломатии, обогащения культурного наследия и так далее. У нас иногда очень сложно объяснить людям, зачем поддерживать авторское кино.
Возвращаясь к истории про консолидацию продюсеров, не могу не вспомнить общее возмущение обращением, выложенным на сайте Госкино перед вторым туром 14-го питчинга, где Госкино прямым текстом объявило кучу продюсеров и компаний в нечистоплотности и призвало обратить на это внимание экспертов. Но я не помню публичных выступлений этих продюсеров с критикой и отстаиванием своей позиции. Солидарности как таковой не проявили на публике. С чем, как ты думаешь, это связано, и какие могут быть последствия?
Мне, как экспертке Госкино, тоже пришло то обращение – они разослали его всем. И тогда многие начали возмущаться: мол, зачем вы нам это присылаете к тому же в промежутке между первым и вторым туром ? Это ваша задача – следить за техническим отбором, а слать такие письма неприемлемо и это прямое давление. Кто-то промолчал, кто-то покричал, кто-то решил, что это обращение не имеет юридической силы и в этом ничего серьезного. Были официальные письма, была официальная позиция Киноакадемии по этому поводу.
Штука же в том, что на каждую последующую несправедливость реагируют все слабее, потому что все больше разочаровываются и перестают верить в то, что можно что-то изменить. Это очень тонкий лед и не хочется, чтобы до такой пассивности дошло, потому что мы потом себе не простим этого. Нам есть что терять. Мы живем уже не в 2000-м и не в 2014-м, с тех пор сделано уже очень много и если начнется стагнация и все достижения будут спущены в трубу, это будет катастрофично.