В политической практике это обычно проявляется так: из двух решений украинская публика всегда лучше воспринимает то, что с благосклонностью встречают уважаемые иностранцы. Для одних – допустим, посол Соединённых Штатов, для других – выразитель мнений в Кремле. А если какое-то политическое решение украинской публике захочется осудить, то тем больше будет накал осуждения, чем высокопоставленнее иностранцы раскритикуют это самое политическое решение. И вескими аргументами в крупных политических спорах всегда в Украине становятся какие-нибудь внешние политические позиции: например, мало кто здесь всерьёз считает, будто Юлия Тимошенко оказалась за решёткой несправедливо, потому что процесс против неё был абсурдным и незаконным, зато много кто считает, что процесс против неё серьёзно повредил отношениям между Украиной и Западом и что ради этих отношений и ради одобрения Украины Западом нужно было ни в коем случае не доводить ситуацию до того, чтобы отправлять Тимошенко за решётку.
Иными словами, политическая неполноценность – это постоянное отслеживание внешних реакций, это постоянная ориентация на внешние реакции – на одобрение либо неодобрение, и интерпретация таких реакций как «альфа-омеговых» причин для регулирования собственного поведения. А что же такое политическая полноценность?
Хочу привести в качестве иллюстрации самый свежий пример: освобождение Алексея Навального из следственного изолятора.
Вдумайтесь: приговор Навальному в тот же день прокомментировали посредством своих представителей Соединённые Штаты, Европейский Союз, ключевые европейские политики и министерства иностранных дел. Они все выразили обеспокоенность принятым судом решением и свои сомнения в том, что в России всё ещё есть такая вещь, как верховенство права. И что же русские? Кто из них предположил, будто в Кремле, решая всё-таки выпустить Навального на свободу, принимали в расчёт эту общую и однозначную международную реакцию?
Ответ: никто. Сам Навальный говорит, что вышедшие на акцию протеста москвичи заставили Владимира Путина сделать шаг назад. Легион политических комментаторов рассуждает о выгоде, которую власть могла бы преследовать в контексте выборов мэра Москвы, без участия в которых Навального – кандидату от власти побеждать якобы неудобно. Кое-кто говорит, что это просто в схватке бульдогов под кремлёвским ковром кое-что было не до конца согласовано...
Представьте себе что-нибудь подобное в Украине. Приговорён к лишению свободы странным судом и взят под стражу в зале суда кандидат в мэры столицы и один из популярных оппозиционеров. В тот же день представитель ЕС по внешней политике Кэтрин Эштон, посол Соединённых Штатов, представители французского, британского и, допустим, немецкого министерств иностранных дел заявляют, что приговор их разочаровал, что верховенства права в Украине, похоже, нет и не будет, что единственная призрачная надежда в такой ситуации – возможный пересмотр приговора судом высшей инстанции. В тот же день на несанкционированный митинг в центре столицы выходит несколько сотен человек (такое число в Киеве сопоставимо с десятью тысячами в огромной Москве). И в тот же день власть даёт понять, что взятый под стражу оппозиционер завтра же будет на свободе. Что бы сказали местные комментаторы? Несомненно, они бы сказали, что власть испугалась международной реакции. Ну, про выгоду для власти тоже порассуждали бы, естественно, однако красной линией, главным мессаджем большинства, да и самих участников событий было бы: решили успокоить Запад.
Причём в освобождении Навального есть один интереснейший нюанс. 5-6 сентября нынешнего года в Петербурге пройдёт саммит G-20. Президент Соединённых Штатов Барак Обама уже вроде бы пообещал приехать – несмотря даже на ту напряжённость в отношениях с Россией, которая возникла вокруг пребывания Эдварда Сноудена в Подмосковье. И как раз в те дни, когда Навальному зачитывали приговор, в Москву прилетели для подготовительного заседания министры государств – членов Двадцатки. Говорят, они видели акцию протеста против приговора Навальному – и понятно, как они реагировали, учитывая заявления, сделанные к тому моменту Кэтрин Эштон, Майклом Макфолом и другими.
Попробуйте добавить подобный факт к гипотетической картине с приговором украинскому оппозиционеру: допустим, в Донецке через месяц должен был бы пройти саммит с участием глав важнейших государств, в том числе и президента Соединённых Штатов, а в Киеве тем временем в день вынесения приговора оппозиционеру министры правительств этих государств, участвовавшие в подготовительном заседании, лично наблюдали акцию протеста против приговора. Да у нас бы большинство, например, политических журналистов только тем и занималось весь день, что транслировало бы разнообразные слухи о реакции иностранных министров на события в Киеве и о реакции украинских чиновников на реакцию иностранных министров!
Таким образом, политическая полноценность – это, в конечном счёте, внутренняя убеждённость в том, что вот мы-то, граждане, и есть альфа и омега положения в нашем государстве.
Русским даже в голову не приходит предположить, что, возможно, Навальный на свободе только потому, что Путин не хочет обставлять саммит Большой двадцатки декорациями диктатуры. Ну не нужен ему, может быть, вдобавок к Сноудену в Подмосковье ещё и ярчайший оппозиционер в тюрьме. И ведь одной из главных тем на этом саммите наверняка будет и Сирия – где Башар Асад до сих пор у власти и до сих пор воюет только потому, что его поддерживает Путин. Обдумайте всё это: Сноуден, Сирия, пачка репрессивный законов, Навальный в тюрьме и грядущие безальтернативные выборы мэра столицы... Как-то слишком мрачно для фона саммита G-20, не правда ли?
И у нас бы тут, в Украине, только о том и говорили, что президент возжелал какой-то посветлее фон для столь важной встречи на высочайшем уровне, а потому оппозиционер пока что побудет на свободе – до торжественного завершения саммита и отбытия участников на родину.
Но в России – так не говорят. Почему? Потому что комплекс мешновартості – это не о них, это об украинцах, а они убеждены в своей полноценности и поэтому даже не замечают окружающий мир с его реакциями неодобрения либо одобрения, когда речь идёт об их собственных делах.