Ахтем, этот год был для вас насыщенным, успешным, творческим, но и непростым. В 2016-м вы стали обладателем премии «Телетриумф» за лучшую мужскую роль, роль Василия Стуса. Продюсером ваших картин всегда выступает ваша жена. Это хороший семейный альянс, в котором фильмы – ваши дети.
Ваши родители в 1944 году были депортированы из Крыма. Вы родились в Ташкенте и только в 1989-м вернулись на родину, в Крым. Если прокрутить пленку назад, просмотреть хронику, что можно увидеть в том прошлом?
Из Ташкента я улетал 10 дней. Это был период массового возвращения татар в Крым. 11 июля 1989 года, (прошло 11 дней после школьного выпускного, вообще, у меня с цифрой 11 связано очень много событий, для меня это магическая цифра). 1В этот день самолет приземлился в Симферополе.
Первое, что я почувствовал – разочарование. В 16 лет я представлял Крым как место с морем, пальмами, горами и людьми в белых одеждах. Практически, как в фильме «12 стульев», мне представлялись пейзажи Рио-де-Жанейро. Но в 04.00 утра самолет приземлился в маленьком аэропорту Симферополя (очень напоминающем старые Жуляны). Окраина, равнина. Никаких пальм, моря и людей в белых одеждах. Пыльно. Грустно. Друзья, школа, первая любовь – все осталось в Ташкенте. Было непонятно, что это за родина.
Мы с братом поехали в сторону Бахчисарая, где мой отец дал задаток за дом. Если меня спросят, каков запах моей родины, я отвечу – запах лаванды. Крым начался с дороги к Большому Крымскому каньону – там было и море, и горы и очень красивые виды.
Я поступил в крымское культпросвет училище, на актерское отделение.
Летом мы студентами собирали фрукты, виноград под Судаком. Впервые я видел такое красивое сочетание леса, моря и гор. В первой половине дня мы собирали двухдневные нормы. Сбор фруктов и винограда для нас после сбора хлопка в Ташкенте казался детской игрой. Потом шли к морю, купались. Заходили в дома, искали своих соотечественников. Собирались вместе, пели песни. В этом всем было что-то наивное - вера в то, что все хорошо, светло, рядом такие же крымские татары, которые вернулись домой и что чудо на свете бывает.
Вообще, у меня было счастливое детство в Ташкенте. Лишь однажды, уже в 1989-м, я услышал там вопрос: “Ты кто? Уезжай к себе на родину”.
Итак, если прокрутить воображаемое видео с go-pro, она бы показала: разочарование, запах лаванды, наив веры в людей, новую жизнь.
Когда в Крыму на дороге встречались машины, люди спрашивали, кто откуда, кто где остановился. Это была настоящая большая консолидация маленького народа. Было во всем этом что-то сердечное, духовное, что потом мы начали терять в погоне за бытом. Это было не просто географическое возвращение, а создание ощущения родины.
Чем обусловлен выбор именно актерской профессии?
В моей семье все родственники по линии отца – представители серьезных профессий, землевладельцы, люди, твердо стоящие на земле;
По линии матери – все представители искусства (танцоры, певцы, композиторы). Выбор актерского отделения - не случайный. Еще с 3 класса, будучи пионером, я читал стихи, и читал громко. К 7-му классу я понял, что за это (хорошее чтение стихов) могут не спрашивать по алгебре, геометрии и другим точным наукам, и что артистом быть неплохо.
Мы всегда знали, что уедем из Узбекистана и вернемся в Крым. Отец после того, как я окончил школу, говорил, чтобы я поступил хоть куда-нибудь, а мама тайком подала документы в культпросвет училище, на базе которого открылся факультет для крымских татар и набиралась по конкурсу труппа для крымскотатарского театра. Мама прошла по конкурсу в труппу, но потом в театре не играла, а преподавала на факультете сценическую речь.
На отборе мне, взрослому 16-летнему мужчине, было непонятно, почему я должен летать скворцом, но я полетал и меня приняли.
Это были интересные годы.
Вы играли в театре на Левом берегу, у вас есть опыт съемок в кино. В театре зрители далеко, темнота, в кино – камера близко. Есть для вас разница в подходе? Что более комфортно?
Перед камерой сложнее. Дистанция в театре позволяет чуть больше, чем ты можешь перед камерой. Дистанция раскрепощает. Но театр – это бесценный опыт, территория бесконечного обучения.
Мне везет на учителей. С первых шагов. Очень ценно, когда режиссер четко ставит задачу, вводя в конфликт с собой, не загоняет в угол. И самое главное, когда режиссер верит в тебя. Когда в меня верят как в актера, я сделаю все. Когда тебя ведет вождь, который увлечен, который верит тебе и в тебя, возникает чувство сопричастности.
Театр на Левом берегу – мой любимый. Я никогда не думал, что буду в нем работать, всегда знал, что вернусь в Крым (там родилась дочь, ждали сыгранные и несыгранные роли).
Но в 2014 году в крымскотатарском театре начался кризис. Наступил момент, когда понимаешь, что задыхаешься, что можешь сделать больше в профессии. В этот период в Крым приехала группа канала «1+1», снимали мюзикл «Али-Баба и 40 разбойников». Меня пригласили помогать с массовкой, актерами. А потом Лисовец пригласил меня на разговор, о Ромео. Мне 32, я небрит, и ждал, когда же он начнет говорить о Тибальте. Но нет, меня пригласили играть Ромео.
В театре меня приняли очень тепло. Здесь все актеры заняты, много снимаются. Очень хорошая атмосфера. У каждого есть возможность поставить хотя бы один спектакль самостоятельно. Театр работает во всех жанрах. Один из самых ценных моментов – встреча с Адой Роговцевой. Это как встреча с небом – добрым, ласковым, но жестким. У меня было волнение перед первой встречей с ней, и даже страх. Но все прошло, как только она начала говорить, моментально погрузив в рабочую атмосферу.
Вы сыграли Стуса, поэта с очень необычной, трагической судьбой. Можно ли это сыграть? Как получили предложение?
Мне позвонил ассистент режиссера с телеканала «СТБ». И сначала я не мог поверить, думал, что это ошибка. Я не мог представить, как это можно сыграть. Я знаю судьбу Стуса – человека без кожи, который говорил и жил высоким штилем. Было понятно, что он не выживет в тюрьме. Я понимал, его будет очень сложно очеловечить, он иной.
На другом конце телефонного провода сказали, что не ошиблись и пригласили встретиться с режиссером.
Удивило, как режиссер хочет не потерять вертикаль. Я боялся играть личность, перед которой у меня пиетет. Это большая честь, но и большая ответственность играть легендарную «постать», еще и на украинском языке. Но команда оказалась крутая. Я благодарен режиссеру и труппе, благодарен за эту роль, замешанную на отчаянии и страхе. Очень осмысленная работа.
Стус был заключен в Лукьяновской тюрьме, 300 дней голодал. Поразительно, ведь в таком состоянии, когда твое тело съедает само себя, не думаешь о высоком,. Но люди верили в него, и это придавало сил. В этом я провожу параллель с «киборгами», о которых мы будем снимать кино. О новых людях новой страны, зарождении нового смысла. О поиске ответов на вопросы: зачем мы здесь? Чего хотим? В какой стране хотим жить? Для меня «киборги» - поразительные молодые люди, образованные, знающие в совершенстве несколько языков. Но они там (на фронте), с оружием в руках. За ними будущее, так как они знают цену жизни и смерти, знают, за какие ценности воюют. У них есть четкая система координат. Это иногда пугает, но и вселяет надежду.
У них возникает вопрос: мы никому не нужны, вы из нас сделали героев, подняли на пьедестал. Что мы защищаем, кусок железа?
Они стоят “здесь”, а “там” рождается вера во что-то несокрушимое. Именно мы делаем их заложниками героизма, своего мифа. Их история – это античный сюжет сегодня. Вызов.
Съемки начнутся в начале февраля (интервью записывалось в конце января - прим.), интерьер аэропорта будем пытаться воссоздать максимально близко. Это не будет герметичная история. Планируются и бои, и Пески, но 2/3 фильма будет проходить в интерьере самого аэропорта.
Это будет теле- или киноверсия?
Киноверсия, хотя материала хватит и на 4 серии для телеверсии.
Историю 1944 года (“Хайтарму” - прим.) вы снимали в Крыму. Было очень много массовки, много людей принимало участие в не съемках. Как реагировали крымские татары на съемки?
Этот фильм для меня – благословение. Мы сняли его за 23 дня.
В съемках принимали участие люди, которые сами пережили депортацию и возвращение. Они приводили на съемочную площадку детей, внуков, у многих оставались вещи, детали того времени - у кого-то платок, у кого-то швейная машинка, у кого-то - кусочек Корана. Все хотели поучаствовать в фильме. Это налагало на нас большую ответственность.
Были и трагикомические случаи. Одна очень яркая бабушка из массовки, когда мы снимали сцену погрузки в вагоны на вокзале, везде была первая - и в первом вагоне, и в третьем, и в четвертом, сколько бы мы не снимали. Я к ней подхожу и аккуратно говорю, мол, так и так, вы у нас уже были, мы вас уже погрузили. А она мне говорит: “Сынок, можно я буду заходить в эти вагоны столько, сколько смогу?”
А потом я разговаривал с ее племянником и спрашивал, в чем же дело, а он сказал: “Ты пойми, для нас это как лекарство. Мы еще раз заходим в эти вагоны - понарошку, но я прихожу после этого домой - и мне легче. Я как будто бы избавился от того, с чем жил 50 лет”.