Как возник “Дикий театр” и где изначально проходили спектакли?
“Дикий театр” возник почти два назад. Причиной его появления был театральный голод. Вот знаете, бывает, поешь – и остаешься голодным. То же самое у меня было с посещением театра, сходишь на спектакль – и выходишь пустым. Тогда и возникла идея создать театр, который бы говорил со зрителями на одном языке и затрагивал вопросы, которые волнуют современного человека. “Дикий театр” – это группа единомышленников, около 100 человек свободных актеров, режиссеров, художников. Главная задача – показывать такой театр и такие тексты и темы, которые нельзя увидеть на сценах государственных театров в зданиях с вензелями, где все чинно-благородно и по-чеховски тоскливо.
Полтора года мы "бомжевали". Репетировали в подвалах, коридорах, на квартирах. Мы сделали такой кочевнический образ своей фишкой, и только за первый год сыграли свои спектакли на 36 площадках. Это были и театры, и клубы, и даже КМДА, и киевский цирк. "Найти помещение" – это самая большая боль для независимого театра.
Что стало самым большим открытием и разочарованием за эти полтора года существования театра?
Самое большое открытие за полтора года существования “Дикого театра” – это то, что он стал долгосрочным проектом.
Из негативного – я до сих пор не могу найти бюджетную схему, чтобы театр зарабатывал достаточно. Мне хочется платить хорошие гонорары. Того, что мы зарабатываем, недостаточно для новых премьер. Чтобы была достойная оплата, спектакли нужно играть 10 раз в месяц, а это – физически невозможно.
Я противник того, чтобы люди были привязаны к месту, ходили в одно и то же время на работу. Именно поэтому у нас много актеров из других театров, тех, кто пусть и без профессионального образования, но влюблен в свое дело. Театр не является зависимостью для них, это не рабство.
Как государство может помочь независимым театрам, помимо финансирования?
Давайте посмотрим на ситуацию в общем. За то, что люди родились и работают в этой стране, они платят налоги. Налоги идут на уборку мусора, охрану границы и на театры тоже.
У нас есть система государственных и независимых театров. Бюджетные деньги идут исключительно на государственные театры. Но при этом есть зрители – и их много, – которые ходят в независимые театры. Это значит, что гостеатры не полностью удовлетворяют их потребности в культуре. А еще это значит, что где-то государственный сектор не дорабатывает, потому что гостеатр, который финансируется за счет денег зрителей, не дает этим зрителям то, что им нужно. Именно поэтому они идут к нам. Соответственно, если мы производим 20% контента, которого не хватает, значит, мы выполняем функцию, которую должны выполнять гостеатры.
Разница в том, что мы делаем всё за свои ресурсы, платим деньги государству и эти же деньги идут на финансирование государственных институций.
Сейчас много говорят о системе а-ля “культурный фонд”. Культурные фонды существуют во многих странах. Это работает так: человек, может прийти к государству со своей идеей и подать заявку на ее рассмотрение. Потом собирается некая комиссия, которая рассматривает эти заявки и принимает проект, и на него выделяются средства. Не 100 процентов, но какую-то часть. В Украине про культурный фонд заявили и дальше этого не пошло (закон о создании Украинского культурного фонда принят и в этом году у Министерства культуры есть финансирование на его запуск – прим. ред.). Но ведь этот фонд, если он будет создан, включает в себя и театр, и живопись, и кино.
Я вижу несправедливость в том, что я все делаю сама, и при этом плачу налоги. Они идут также на театры, где актеры могут спокойно работать и им не нужно бегать и продавать булочки или свои стартапы. Пусть они получают 5-10 тыс гривен зарплаты, но эти деньги стабильно у них есть.
Если нам не дают помощи в финансировании, то государство могло бы предусмотреть какую-то юридическую помощь или льготы на аренду площадок. С другой стороны, на это мне можно сказать: “иди и проси”. Но у меня нет времени выстаивать очереди в кабинеты к чиновникам. Я очень ценю свое время. Государственный театр выпускает премьеру раз в полгода, и люди, которые получают зарплату, получают ее все эти полгода. У нас же спектакли готовятся месяц-полтора и мы должны быстро реагировать на темы и предложения.
Несмотря на то что в государственных театрах и операх идет одно и то же годами – зрители есть. О чем это говорит?
Если смотреть на Киев, то здесь есть традиция походов в театр. Но нет планки качества: все идут и смотрят, что показывают. Я понимаю, что не всем людям нужно, чтобы с ними говорили о войне, ксенофобии, сексизме. Им достаточно прийти и посмотреть в очередной раз “Укрощение строптивой”, и это нормально.
У нас нет гастролей и коллективов, которые бы ездили и давали новое понимание, что такое театр. Здесь палка о двух концах: с одной стороны, вкус и критическое отношение зрителей не вырабатывается, а с другой стороны, нет театральной критики и все ходят на то, что ставят. То есть, идут на место, о котором знают: там стоит театр. Хотя судя по количеству зрителей, которые пошли за нами по всем норам, где мы играли, есть зрители, которые готовы совершать усилие, чтобы посмотреть спектакль. Не просто приехать на метро “Крещатик” и пройтись три минуты, а поехать на ДВРЗ, искать с картой помещение.
Мне не нужна аудитория Театра Франко, потому что я не хочу, чтобы к нам ходили пассивно.
Перед спектаклями вы предупреждаете что темы могут шокировать и возмутить, в некоторых есть возрастные ограничения. Остались ли у публики какие-то стереотипы и предубеждения по поводу подобных тем на театральной сцене?
Мы достаточно четко информируем зрителя о том, с чем он может столкнуться. Поэтому неожиданные реакции, вроде встать и хлопнуть дверью – это уже личная реакция человека, которая может произойти во время спектакля. Многие говорят о “мате на сцене”, но мат – это последнее, о чем бы я говорила в контексте “Дикого театра”.
Театр – это зачастую то, что нам показывают и где мы пассивны. “Дикий театр” – это то, что вторгается в твою жизнь и говорит о том же, о чем ты сам думал сегодня утром. Появляется разрыв шаблона: как об этом могут говорить на сцене, если я об этом говорю на кухне или с родными? Вот на таком уровне и происходит контакт со зрителем.
Еще одна важная особенность “Дикого” – это когда театр выходит за рамки помещения и когда спектакли выходят из помещения театра. “Бути знизу” начинался чуть ли не за квартал до Центра Курбаса. Чтобы продемонстрировать проблему сексизма, мы выставляли манекенов, а актеры материли их, говорили “Ти ні на що не здатна”, “Ти маєш сидіти вдома варити борщ”, “Ти курка тупа” и т.д. Интересно было посмотреть, как реагируют люди. Потом когда зрители подходили к театру, то понимали, что это часть перформанса.
У нас были мини-гастроли по Киеву – спектакль на ДВРЗ. Потом были идеи провести спектакли и в других районах. Но в какой-то момент я поняла, что не могу потянуть все. Это вопросы управлений культуры, чтобы в каждом районе города жителям было куда пойти, а в ДК была не йога и фитнес, а современный театр.
В Украине все чаще говорят об иммерсивном театре. В чем особенность такого театра?
“ZOO” – это первая попытка создания иммерсивного спектакля, когда именно зритель решает, как будет развиваться действие. Многих зрителей это пугало, потому что они не были готовы что-то решать. Иммерсивный спектакль развивается в зависимости от того, как и на что отреагируют зрители. Грубо говоря, каждый раз настроение жирафа влияло на то, как пройдет спектакль.
В “ZOO” есть момент провокации. В конце спектакля происходило убийство, сразу все админы исчезали и оставались зрители и мертвое тело. В конце спектакля зрители начинали хлопать. Но ничего не происходило. Никто не выходил на поклон и актер, которого убили, так же продолжал лежать. Проходило пять минут и зрители начинали паниковать, ведь обычно в театре происходит по-другому. А потом было самое интересное – реакция людей. Они понимали, что что-то не так с актером: кто-то трогал пульс, пытался облить водой. Кто-то организовывал какую-то вылазку к входу: брали на руки и выносили к входу, чтобы вызвать скорую. Мы не даем определенности и ставим зрителя перед необходимостью действовать.
Иммерсивный театр хорошо обкатан в мире, в той же России. У нас есть несколько театральных компаний, которые занимаются поиском иммерсивного театра – это Pic Pic, аудиотуры от Дмитрия Левицкого и “У захваті”. Pic Pic – это три истории. Одна история – это дело Менделя Бейлиса, которого обвинили в убийстве соседского мальчика. Ребята рассказывают историю, где и что находилось, параллельно задают риторические вопросы. В это время ты находишься один на один со своим голосом и мыслями.
Какие театры не только из Киева вы можете отметить?
Сейчас появилось много ребят, которые делают свой продукт, несмотря ни на что. У них есть четко своя сфера, как например у “Театра переселенца” или Post Play Theatre. Развитие независимого театра стимулирует развитие государственного театра. Потому что к нам ходит много людей и они, как зрители, могут сравнивать и игру актеров, и темы.
У меня нет возможности ездить и следить за региональными театрами. Но я вижу, что активная Запоріжська нова драма, во Львове появилось несколько ребят с экспериментальными спектаклями, есть “Прекрасные цветы” из Харькова. Периодически мы “встречаемся театрами” – на фестивале “Тиждень актуальної п'єси”, куда присылают свои работы разные ребята
“Тиждень актуальної п'єси” не только помогает нам раскрыть новые имена, но и стимулирует ребят писать. Изначально задача пьесы – не быть только литературным произведением, ее конечная цель – дойти до сцены и быть рассказанной. На "неделе" делают читки, но на них не приходят люди из государственных театров. В украинском театре смешная система. Как пример, тот же Арье или Ворожбит. Чтобы они стали популярным в государственных театрах, надо, чтобы один театр поставил их пьесы, они хорошо “зашли” зрителю, и только потом региональные театры решатся поставить их у себя.
Эти ребята закрывают дыры, которые создает государство. Мы ведь должны быть заинтересованы в тех текстах, которые отображают реальность за окном.
За какими молодыми режиссерами и драматургами стоит следить?
За молодыми драматургами и режиссерами я не слежу, я охочусь (смеется). У нас целое поколение новых режиссеров, которые пришли на смену Дмитрию Богомазову и Станиславу Моисееву – это Давид Петросян, Стас Жирков, Влада Белозоренко. Влада поставила для нас “Кислород”, его премьера была в декабре.
Украинский театр вообще представлен на мировой театральной сцене?
Европа, на самом деле, очень заинтересована в украинском театре. Просто нужно стучаться к ним. За границей выступает Театр “Золотые ворота”, театр им. Франко, Ивано-Франковский драматический театр. Ростислав Держипильский, директор Ивано-Франковского драм театра, тоже безумный. Нам не хватает таких людей у руля государственных театров. Этот театр оправдывает свои государственные бюджеты. У него есть международные гастроли, есть эксперименты в репертуаре и крутой коллектив.
Один из ваших проектов – это строительство нового театра, Сцены 6. К Гогольфесту вам пришлось достраивать ее собственноручно, а сейчас спектакли Дикого “переехали” туда. Насколько я знаю, Сцена 6 открыта для украинских независимых театров. Будет ли она развиваться как-то дальше?
Как известно, в Украине театры строятся раз в 24 года: вот недавно появился Театр на Подоле.
Сцена 6 – это амбициозный и безумный проект четырех людей: режиссера Сергея Перекреcта, меня, Алексея Ананова и Владимир Шейко, директора культурных программ в British Council, и все это при содействии Ивана Козленко и Довженко-центра.
Идея Сцены 6 – это создание центра, где будут ставиться самые интересные постановки не только Киева, но и других городов, гастроли зарубежных театров.
Вместительность – 300 человек. Мы хотим сделать Сцену 6 центром нового театра – для тех, кому все надоело.
Из-за того, что спектакли в Театре на Подоле во время Гогольфеста отменили, вся театральная программа должна была пройти на Сцене 6. Нам нужно было все очень быстро закончить. Тогда я кинула клич в фейсбуке и попросила помочь со швабрами, ведрами и т.д. - нам на помощь пришли самые разные люди.
Сейчас почти все спектакли “Дикого театра”, кроме тех, что шли на специфических площадках, переезжают на Сцену 6. Мы уже представили спектакль “Ресторан “Украина” Димы Левицкого и Паши Юрова, проект “Кино и немки”, в январе-феврале ждем спектакль “ВодкаЕбляТелевизор” Максима Курочкина от Театра переселенца, проект Миши Кукуюка «FOR LOVE», театр Splash, проект от Британского сонета в Украине и даже выступление Сестер Тельнюк.
Хотелось бы, чтобы это на Сцене 6 поселилась и хореография, и живые концерты альтернативной музыки. Также чтобы параллельно была школа "Дикого театра" по актерскому мастерству; образовательные лекции; просмотр важных спектаклей с критиками и их разбор. Хочется создать то место, откуда не уходят после завершения спектакля, и чтобы театр начинался задолго до спектакля.
Мне интересно что думают люди, зрители. Мне вообще интересно с ними познакомиться.
Чего ждать от Дикого театра в ближайшее время?
20-21 января мы покажем премьеру “Гей-парад” – это пьеса-победительница “Тижня актуальной п’єси”, автор – Игорь Белиц. Ситуация разворачивается в одной обычной семье. По предыстории, некий фонд дает субсидии семьям и 90 % скидки на оплату коммуналки, которые будут бороться с гомофобией. В рамках программы, в семью на 2 недели подселяется гей. Это очень смешная, и одновременно саркастичная работа, ставить будет Алексей ДоричевскийОдна из самых долгожданных премьер – “Лейтенант с острова Инишмор” по Мартину Макдонаху, которую поставит Максим Голенко. “Дикий” выиграл конкурс от Британского совета, собрал актеров из 10 театров, и 15,16 февраля посмотрим, что получится.
Уже весной Дикий, вдохновленный «Черным зеркалом» представит антиутопию "Мой парень робот". Также ведутся переговоры с режиссерами Максимом Чернышом и Анной Огий.
Сцена 6 начинает подготовку собственного производства проект "Плохие дороги" по пьесе Натальи Ворожбит, режиссер Тамара Трунова, продюсер Владимир Шейко, а Сергей Перекрест хочет обратиться к материалу "Как важно быть серьезным".