Фильм "Голден лав"
Golden love from Eto Samoe Production on Vimeo.
Марина Степанская: Начнем с вопроса, который тебе задают чаще всего: можно ли быть режиссером без режиссерского образования?
Вопрос сложный, потому что я себя до определенного момента не считал режиссером. Снял несколько фильмов и мне казалось, что они интересны зрителям за счет истории, а режиссуры, как таковой, там и не было.
Там была история, но не было режиссуры?
Она в любом случае была, потому что режиссура – это опыт, который ты накладываешь на эту историю. Режиссура была, но я все равно считал себя дилетантом. Думаю, это было справедливо.
Мне кажется, можно быть режиссером и без профильного диплома, потому что в любом случае рассказать историю можно через твое отношение к миру, прожитый опыт и техническую сторону. Последнюю я постарался изучить, как мог, – по книгам.
Если говорить о комедии как о визуальном искусстве, какой тип комедии тебе близок в кино?
Мне нравятся интеллигентные комедии, которые и не комедии, по сути. Например, Вуди Аллен, хотя из всех его фильмов мне трудно выделить один. Большинство из них просто интересно смотреть. И, наверное, Коэны. Это те, кем бы я хотел стать в качестве рассказчика.
А что в них тебя привлекает?
Сочетание комедии и драмы в некоторых их фильмах. “Серьезный человек”, например, или “Фарго” – это вообще ведь такая жуткая история, но туда при этом очень органично вписан юмор. Хочется не бояться показывать юмор там, где его не ожидают.
Можно ли стать братьями Коэн, снимая кино в свободное от основной работы время? У тебя же есть основная работа?
Да, есть, но если посмотреть, то занятия кино – более стабильные, чем работа.
Но она забирает же твои ресурсы?
Да, конечно, я мечтаю заниматься только творчеством, но пока что это нереально и нужно подобрать себе такую работу, которая не будет сильно мешать.
И ты при этом думаешь, что можно в украинском пространстве стать Коэнами, деля себя между работой и режиссурой?
Мне кажется, вопрос в другом: может ли кто-то стать Коэнами в принципе?
По степени мастерства.
Не знаю, я отказываюсь отвечать. (смеется) Коэны – гении, нельзя просто научиться быть рассказчиком такого уровня. Это сочетание огромной работы и таланта.
Я перефразирую тогда. Можно ли быть украинским кинорежиссером и зарабатывать себе этим на жизнь?
Нет, и я с этим смирился года два назад.
То есть, это дорогое хобби?
И хобби я не могу это назвать – мне хочется этим заниматься и я получаю от этого какой-то фидбэк. Так что мои занятия кино – это не крик в одну сторону. Не знаю, как долго это может длиться, но мне кажется, что без денег я могу еще долго протянуть.
Вот ты ответь: ты сняла полнометражный фильм. Можно ли снять фильм и потом год не работать на другой работе?
Если у этого фильма есть бюджет, достаточный для его реализации, ты можешь себе позволить год не думать про другую работу. Но в этот год входит и производство самого фильма. Вот ты его заканчиваешь, и если через полгода не начинаешь что-то следующее, ищешь себе другую работу.
Я спрашиваю потому, что мне интересно понимать, как каждый видит себе стратегию, и разрушать эти иллюзии на тему, что кино – это самодостаточная жизнь и, делая фильмы, ты можешь больше ничем не заниматься.
Это неправда, да.
Вот мы выяснили контекст: ты работаешь на основной работе, в свободное время снимаешь, денег ни у кого не просишь, все прекрасно. При этом ты планируешь снимать полный метр, который, по оценкам некоторых продюсеров, стоит от 5 млн евро. Как ты считаешь, можно ли реализовать этот проект в ближайшем будущем?
Плохо, если не будет питчинга. Это же какая-то программа минимум для индустрии. Мы даже не должны задумываться, будет ли он в следующем году – он просто должен быть и все. Я долго ждал с этим полным метром, потому что сама история была написана в 2015 году, до этого я писал ее 4 года – работал над ней не каждый день, но эта история со мной давно.
Почему она такая дорогая? Расскажи коротко про нее.
Это история о любви на фоне космоса.
Дарья Бадьёр: Ого, ну понятно тогда.
Да. Я попытался ее сделать самой недорогой историей в космосе, честно. Там один главный герой, 90% действия происходит на корабле, не в открытом космосе. Если снимать научную фантастику, то это самый дешевый вариант. Но трудно ответить, можно ли это снять в Украине, мы пока думаем над этим.
М.С.: А мы – это кто?
С этим проектом мы работаем с Владимиром Яценко. И пока что на стадии глубокого девелопмента (смеется).
А Володя видит еще какие-то ресурсы, кроме государственного питчинга?
Это вопрос к нему, наверное. Я думаю, что видит, конечно, но можно ли снять этот фильм вообще без поддержки государства – это большой вопрос. Мне кажется, что каждый украинский продюсер надеется, что хоть какая-то часть бюджета фильма будет закрыта за счет государственного финансирования.
Д.Б.: Хочу вернуться ненадолго в начало разговора: на каком этапе ты перестал чувствовать себя дилетантом?
Каждый раз чувство меняется. Вроде бы я приближаюсь к тому, чтобы быть режиссером, но потом снимаю следующий фильм, смотрю на предыдущий и вижу свои ошибки. Больше уверенности появилось с “Выпуском-97”. Мне безумно нравится “Голден лав” на фоне других картин, но, сняв “Выпуск”, я понял, почему он некоторым не нравится. А “Голден лав” – все-таки зрительское кино.
М.С.: А “Выпуск-97” – не зрительское?
Зрительское. Но там я могу защищаться, могу рассказать, что я туда закладывал на более глубоком уровне. Я могу это сделать и с “Голден лав”, но в “Выпуске” более объемная история вышла, хотя и очень спорная – и на этапе написания сценария, и на этапе съемок.
Давай поговорим про твою маленькую киновселенную. Грубо говоря, ты берешь людей из 90-х, и с большой любовью к деталям и временному периоду, рассказываешь о них истории. Почему 90-е?
Я думаю, это просто мое детство, которое я провел в славном городе Красилове (Хмельницкая область). Все персонажи оттуда. Сейчас мне трудно снять киевскую историю: я хоть и прожил этот опыт, не не переварил его. Я не знаю достаточно хорошо людей, которые живут рядом, и я не посмотрел на них со стороны.
Как долго ты живешь в Киеве?
10 лет. Сейчас уже легче, даже есть написанный сценарий короткий, но вряд ли я его сниму. Те фильмы завязаны на опыте детства и на контрасте между тем, как люди живут в Киеве и тем, как живут в других городах. Уехав из Красилова, я понял, какие все-таки люди разные и их судьбы, и понял, что мне интересно показать этих людей.
Если ты бы не уезжал из Красилова, смог бы ты снять такие фильмы?
Вряд ли. Киев помог посмотреть на это со стороны. Проанализировать и сравнить это.
А что “это”? Давай уточним – какие болевые точки, которые ты задеваешь и над которыми смеешься?
Главная тема – одиночество.
Чем провинциальное одиночество отличается от столичного?
Оно более печальное, более глубокое, из него трудно найти выход. Я могу только поверхностно понять киевское одиночество, мне трудно сказать, что это. Одиночество в провинциальном городе – это одиночество, которое трудно исправить. Почему я беру персонажей средних лет: они прожили свою лучшую часть жизни, и – в этом разница с жизнью в столице – в маленьком городе они свою жизнь в таком возрасте уже не изменят. Они понимают, мне кажется, что не самореализованы, что вряд ли поменяют место работы – и жизнь останется такой еще 30-40 лет.
Над этим можно смеяться?
Мне кажется, что юмор вообще помогает посмотреть на проблемы с другой стороны. Нужно смеяться над проблемами – это помогает их как-то осознать и при этом самому очиститься.
Д.Б.: А над чем нельзя смеяться?
Это очень острый вопрос в стенд-ап комедии. Стендап-комики всегда находятся на рубеже дозволенного. Мне кажется, что у каждого человека эта грань своя. Я, например, могу смеяться над чем-то, что для тебя будет слишком, или наоборот.
М.С.: Давай конкретизируем. Американские комики могут смеяться над всем – начиная от религии и заканчивая детьми, больными раком. У нас – ты конкретно в твоей вселенной – где грань, которую ты пока не готов переступать?
Я не знаю, я пока не наткнулся ни на что. Осознанно я себя не цензурирую и пока что не почувствовал, что уперся в стену.
Д.Б.: Какие твои основные темы?
Одиночество, боязнь не реализации себя, потеря любви. Или даже не потеря, а тот факт, что ты можешь не найти человека, с которым тебе комфортно и которого ты любишь.
Это такое одиночество не совсем социальное, а внутреннее, что ли, когда ты понимаешь, что что-то пошло не так. И что именно пошло не так – это меня и интересует.
Мне до сих пор трудно принимать самые простые решения, потому что мне кажется, что я могу сделать что-то не так. Поэтому рассказывая истории, я довожу эту вещь до конца: мои герои уже приняли неправильное решение и копаются в прошлом.
Это четко видно в “Выпуске”, где жизнь у двух героев не сложилась: они живут прошлым, отматывают туда, где все было хорошо – в школьные годы. Печально, что они не могут ничего изменить. В “Голден лав” у меня – одинокие люди, которые просто пытаются найти кого-то, кто их поймет. Это ведь даже не про любовь история, а про взаимопонимание.
М.С.: Может ли быть такое, что ты сделаешь политическую комедию через какое-то время?
Нет. Проходит двадцать лет – и я делаю такую комедию (смеется). Ну пока нет. Мне политика неинтересна и тут даже я ничего нового не скажу, мне кажется, она многим неинтересна. Меня, конечно же, интересует все, что происходит в стране.
Оно влияет на твои замыслы?
На жизнь влияет, но не скажу, что влияет на мои истории. Вряд ли можно увидеть политику в моих фильмах. Не знаю, почему так произошло.
Но я на протяжении всей жизни боялся какого-то острого высказывания, боялся неприятия меня в социуме, боялся, что я какими-то своими действиями оттолкну от себя людей. Я боюсь одиночества.
Д.Б.: Как этот страх высказывания совмещается с тем, что ты выходишь на сцену и выдаешь монологи о себе? Что происходит в этот момент?
Стенд-ап комедия помогает чувствовать себя рядом с другими людьми, искать контакт. В большей мере мы рассказываем о том, что случается со многими. Основа стенд-апа – комедия наблюдения, что близко всем.
М.С.: Получается, что в стендапе ты рефлексируешь то, что происходит сегодня, а в кино – нет. За научную фантастику берешься.
Там тоже будет тема одиночества. Просто в космосе она еще глобальней смотрится – там я довожу одиночество до финальной точки.
Я могу рассказать сюжет: действие происходит в будущем, есть космический мусоровоз. Так как планета загрязнена, существует миссия – ассенизатор вывозит ядерные отходы в ближайшую черную дыру. Путь туда-обратно занимает 4 года – это не очень престижная работа. На этом корабле есть один пилот и бортовой компьютер. И в какой-то момент, когда он возвращался на Землю, планета взрывается и он остается один в открытом космосе.
Д.Б.: То есть, это, грубо говоря, такой “Волли” плюс “Луна 2112”?
Да-да. “Луна” – главный референс этой истории, хотя еще “Неспящие в Сиэттле”, и “Мэри и Макс”, и “Она”.
М.С.: От одиночества перейдем к публичности. “Выпуск-97” был твоим билетом на один из самых больших фестивалей мира. Обычно у всех украинских режиссеров спрашивают, как воспринимали ваш фильм, а нам интересно, как ты посмотрел конкурс, который там был, и что ты думаешь о фильмах, которые туда отобрали?
Я скажу, что я не отлынивал, а посмотрел все, что мог. К сожалению, я был только первую половину фестиваля и многого не видел. Я посмотрел только две программы из четырех.
Мне казалось, что Локарно – это очень авторский фестиваль, в плохом смысле этого слова. Мол, непонятное экспериментальное кино, не находящее контакта с большей частью зрителей. Но я был удивлен, что программа была действительно интересной и там были разные фильмы – экспериментальные в том числе, но это были зрительские фильмы.
Программа была хорошая.
Вот ты приехал на свой первый большой смотр. Чем то поле идей отличается от того поля, где ты существуешь? Зачем туда ездить и смотреть, если ты зритель, а не участник?
Более четко такая разница прослеживалась в Каннах все-таки. Мне трудно говорить о Локарно как зрителю, потому что там я был участником. В Каннах я был гостем, и впечатление от них огромные: даже достаточно только посмотреть, что это такое, как это работает и сколько людей в мире живут тем же, что и ты. Для кинопрофессионалов важно бывать на таких смотрах.
Я имела в виду, когда ты приходишь смотреть фестивальные фильмы, которые нигде больше не покажут – чувствуешь ли ты, что если бы ты не поехал на этот фестиваль, ты бы потерял что-то важное?
Конечно же, это все приятные излишества. Это не основа основ: якобы ты должен поехать туда и все. Это сливки, вишенка на торте. Если есть возможность – нужно ехать и смотреть.
Среди украинских прокатчиков, которые с не очень большой охотой берут украинское кино в прокат, бытует мнение, что режиссеры делают все неправильно, а надо взять маркетолога, который вам расскажет, что хочет видеть зритель. Нужно его послушать и по его советам сделать фильм. Что ты об этом думаешь? Как человек, который хочет снимать зрительское кино?
Я страдаю эгоизмом, поэтому любое вмешательство в мой способ донесения истории до зрителя меня расстраивает. Я стараюсь это исправить, ведь на первых фильмах я был оператором, режиссером, сценаристом. Это и хорошо, и плохо: ты сам это контролируешь, но иногда твоих ресурсов не хватает. Я вот понял, что я не оператор.
Речь идет о том, что есть люди, которые в теории лучше тебя знают, что нужно зрителю. Готов ли ты слушать таких людей?
Готов. Слушать советы я готов всегда. А применять – только если это хороший совет, интересная стратегия промоушена.
А создавать историю на основе советов маркетологов?
Как это?
Ну условно говоря, приходит к тебе чувак и говорит: “Паша, нужно снять фильм про туалетного утенка, который спасает мир”.
Типа это круто, это зайдет сейчас?
Да. Что ты будешь делать?
Ничего. (смеется) Я не буду такое снимать.
У меня достаточно своих идей, и хочется их рассказать в первую очередь.
Славетне українське минуле имеет место среди твоих идей?
Я долгое время был просто зрителем и понимаю, что зрителю точно не хотелось бы видеть слепое возвеличивание или категоричные истории о прошлом – с разделением на “плохих” и “хороших”. Иногда исторические фильмы рассказывают о событии, а не конкретном человеке. А всегда интереснее посмотреть на отдельного человека в контексте события – ”Сын Саула”, например, это прекрасно показывает.
Есть ли вероятность, что когда-нибудь ты сделаешь исторический фильм?
Есть вариант, что я сделаю фильм просто о прошлом.
Чуть раньше, чем 90-е?
Да. (смеется). Я не буду восхвалять там, где не нужно, или приукрашивать. Постараюсь снять так, как оно было на самом деле.
Д.Б.: То есть, комедию про убийство Гитлера ты не будешь снимать?
М.С.: Ну вот, кстати, раз мы подошли к теме “комедия про убийство Гитлера”. Над какими украинскими болевыми точками уже пора начать смеяться?
Пока что, мне кажется, можно сильно не углубляться. Очень мало комедий в принципе.
По-моему, у нас год комедий – одна за другой выходят в прокат.
Все равно мало, чтобы объемно рассказать о жизни. Я думаю, что люди хотят смеяться над собой и видеть свои пороки со стороны.
Смотри, есть общепринятые вещи – их эксплуатирует “95 квартал”, они уже не остры. А есть какие-то болевые точки, над которым уже можно бы посмеяться, чтобы повысить болевой порог, но никто пока за это не берется.
Мне, честно, трудно ответить. Для меня нет откровенных табу. И поэтому я не видел проблемы: мол, на эту тему лучше не шутить.
Д.Б.: Давай проще поставим вопрос: комедию про Голодомор можно снять?
Вся проблема в том, что я над этим даже не задумывался.
М.С.: Так давай подумаем.
Я думаю, можно. Если будет рассказана интересная история. Мы знаем фильм “Жизнь прекрасна” - комедия, но при этом показывает ужасы концлагерей.
А в чем там комедийность?
В том, что не ожидаешь такое увидеть на фоне войны. Что отец придумывает для ребенка сказку. Эта история кажется глупой в начале, но потом ты понимаешь, насколько он любит своего сына, что он хочет, чтобы он не видел ужасов, ограждает его от реальности. Может, это не комедия, конечно, но меня восхищает смелость, которая нужна, чтобы рассказать такую историю.
Вернемся к комедии про Голодомор. В каком ракурсе она может существовать?
Мне кажется, комедия не должна быть злой. И что правильный юмор – это лекарство от проблем.
Готов ли ты к тому, что зрители после фильма, в котором ты дал такое лекарство, обвинят тебя в том, что ты сделал трэш и чернуху? А это самый распространенный комментарий к украинским комедиям.
Возможно, не готов, поэтому я и не снимаю историй, которые на грани – о Холокосте или Голодоморе. Может, потому что идеи такой пока не возникло. Но все-таки хотелось бы, чтобы мои фильмы хорошо восприняли зрители.
То есть, у тебя все-таки существуют границы зрительского восприятия, за которые ты пока не готов выходить?
Нельзя сказать, что я под это восприятие подстраиваюсь. Мы со зрителями пока сошлись и всем комфортно.
Ты не готов провоцировать зрителя как комедиограф?
Специально – нет.
Это трудный вопрос. Например, у меня есть идея: история о профессоре кафедры греческой мифологии. Он живет в мире, где все в какой-то момент понимают, что на Земле есть высшая сила – и это греческие боги. Он знаток этой сферы, поэтому его просят проводить политинформацию в ЖЭКах и административных учреждениях. Провокационная ли это история, если я задеваю религию? Я об этом не задумывался.
Ты оскорбишь очень ограниченное количество приверженцев греческой мифологии.
Д.Б.: Есть разница между этим и бельгийским фильмом “Новейший завет”, когда бог оказывается полным мудаком, а его дочь начинает всем рулить.
М.С.: То есть, ты хочешь пока что потренироваться на не самой распространенной мифологии?
Я скажу так: если та или иная история мне будет нравиться и она будет провокационной, я буду ее делать. потому что все-таки я ориентируюсь на себя и если мне хочется рассказать какую-то историю, я ее рассказываю.
Просто еще не сошлись так звезды. Но это не значит, что я к этому не готов или боюсь этого.
Как ты видишь себя через 10 лет?
(вздыхает) Не знаю, через 10 лет, возможно, я себя еще не мыслю – это большой срок. Я пока что планирую на 2-3 года: смотрю, на что я могу повлиять, что сделать и увидеть результат. Я хочу просто быть хорошим режиссером, хорошим сценаристом, и подниматься по той тропинке, которую все знают и понимают.
Это какая?
Какое-то признание публики.
Представь, что тебя будет выбор: признание в Украине, звание народного режиссера, или каннская “Золотая пальмовая ветвь”? Что ты выберешь?
Я очень люблю правила. После школы мне очень трудно было найти себя, потому что в школе есть правила, и они простые. Я играл в КВН: там тоже были правила. В кино так же: есть определенная иерархия, и Канны – важнее, чем, например, первое место в бокс-офисе.
Д.Б.: Но Канны и зрительская любовь – это разные вещи. Награды в Каннах – это признание очень ограниченного количества людей. А быть народным режиссером – не то же самое, что получить “ветку” или “Оскар”.
Но я не думаю, что это прям несовместимые вещи. В любом случае мое кино будет зрительским. Попадет оно в Канны, или нет, – это другой вопрос. Я хочу все-таки, чтобы зрителю было интересно.
Я хотела еще про стендап спросить: кто тебе ближе всех из стендаперов?
Луи Си Кей.
Ну это понятно. А еще кто?
М.С.: Петросян?
Он – явление своей эпохи, я нейтрально к нему отношусь. Если зрителям это нравится, это нормально.
Д.Б.: А вот, кстати, наследие Петросяна не мешает? Зрители не ожидают от тебя чего-то в его ключе?
Реально, слово “петросян” не слышал уже года два. Не мешает.
Трудности были в другом: стендап – новый для Украины жанр и зрители не совсем понимают, как на него реагировать. Тут и проблема табу существует до сих пор: не все зрители готовы слушать шутки о том, о чем обычно не говорится в будничном ключе – о сексе, например.
Как ты относишься к Эми Шумер?
Очень хорошо. Она не мой автор, но она молодец в том, что уничтожает эти табу. Возможно, для меня ее юмор – too much иногда. Но в США стендап, мне кажется, помог обществу стать более раскованными в разных темах.
М.С.: А вы шутите о политике? Или об остросоциальных темах, связанных с нынешней ситуацией?
Нет, или очень редко. Во-первых, мы чувствуем настроение зрителей, а у них пока не будет запроса на стенд-ап об АТО. Это происходит сейчас, и шутить об этом сложно. Это проблема, которая слишком ранит. Чем больше времени пройдет, тем проще будет.
Я не о том, что нужно немедленно все превращать в комедию. А о том, что в политической жизни есть много людей, которые могли бы стать героями монологов. Например, русский стендап не боится шутить о патриархе Кирилле, задевать чувства верующих и так далее. Я уверена, такие же точки болевые есть и у нас. Может, вопрос в том, что вы не готовы пока за них браться?
Скажу за себя. Есть вещи, о которых мне не сильно хочется говорить. Политика меня не очень интересует, чтобы ее высмеивать. Плюс наследие “Квартала” набило всем оскомину.
То есть, как только шутите о президенте, сразу все вспоминают “Квартал”?
У меня есть шутки о президенте. Про Ющенко, например. Мне легче смотреть на него с дистанции.
Я говорил, что прошло уже 10 лет, а так и неясно, отравили его или нет. Мне кажется это проблемой.
М.С.: Ты говоришь, что политика влияет на твою жизнь, но не на замыслы. Каким образом информация о том, отравили ли Ющенко, влияет на твою жизнь?
Я не скажу, что влияет. Многие ответы в политике ясны. А тут: почему забыли, что отравили Ющенко?
Д.Б.: Типа, “кто убил Кеннеди?” “Почему отравили Ющенко?” Это одного порядка вопросы для тебя? Это часть мифологии?
Я, кстати, сравниваю их в стендапе: действительно, для американцев убийство Кеннеди – это событие, которое до сих пор на слуху, а про Ющенко у нас все давно забыли.
М.С.: Может, проблема не в Ющенко, а в том, что все политические реалии не влияют на реальную жизнь?
Возможно. Ну вот почему не нашли отравителя Ющенко? Почему? Потому что вот такая политика.
Но мне гораздо интереснее, почему этот вопрос не стал травмой.
Д.Б.: Потому что у его биографии относительный хэппи-энд – он жив и стал президентом. Если бы они погиб на каком-то этапе, он стал бы фигурой уровня Кеннеди для украинцев.
Наверное, как личность он стал неинтересен для украинцев.
Вообще это хороший вопрос: почему украинцев не интересует, отравили ли Ющенко?
Я так понимаю, это будет заголовок. (смеется) Все, что интересует Острикова: отравили ли Ющенко?
Прочитается зато хорошо. Еще один вопрос про стендап. Много ли людей занимается им в Украине и какая у него демография?
Все – примерно мои ровесники. Это поколение, которое играло в КВН в школе и в университетах. В какой-то момент КВН исчез и пару лет люди не знали, что делать. Они скучали, не было возможностей продолжать. Ведь это хороший наркотик – выходить выступать перед зрителями, делиться с ними и получать фидбэк.
Когда появился стенд-ап, среди квн-щиков начался бум, практически все пошли выступать, потом остались только те, кому было действительно интересно. Стендап – это чистый жанр, где тебе не нужно прикидываться кем-то: ты без реквизита, говоришь о том, что думаешь, что нравится зрителям. Это, в каком-то смысле, жанр для сценаристов, для тех, кто всегда был за кулисами КВН.
Женщин много?
Женщин мало очень, но один из лучших стендап комиков в Украине – Наталья Гарипова.
М.С.: А ты шутишь на темы гендерного равенства?
Шучу. Вообще, кажется, нет проблем, чтобы женщины были в стендапе - просто так сложилось, что их меньше.
Какой твой самый большой провал в творчестве?
Мой самый первый фильм. О нем практически никто не знает. Его видел только Владимир Войтенко – я ему тогда его отправил и с тех пор отправляю свои фильмы всегда. Тот фильм назывался “Я – дурак” – это был монолог, записанный на камеру. Войтенко сказал, что это вообще не фильм. Я рад, что этот фэйл случился, что он не отбил охоту снимать, а заставил меня пересмотреть свои знания, учиться и создавать новые истории.