Что вы чувствуете сейчас, когда вышли на пенсию?
По сути, я не полностью прекратил работу. И пока не готов это сделать. Я работаю в Украине, я поеду в Непал на несколько недель, буду в Нью-Йорке с лекциями. Я все еще работаю день или два в неделю в Лондоне. Я немного социалист: предпочитаю государственную медицину частной, хотя в Украине государственная медицина беспомощна. В Англии я был очень разочарован ростом бюрократии в работе национальной системы здравоохранения. Меня разозлило то, что там слишком много управляют врачами, поэтому я в свое время и ушел с работы на полной ставке. Но мне нравится возвращаться в мою больницу, встречаться со своими коллегами, учить молодых докторов. Иногда я оперирую в Англии, хотя чаще делаю это в Украине.
Где Вы оперируете в Украине?
В течение многих лет я работал с Игорем Курильцом (директор Международного центра нейрохирургии, ученик Марша, - авт.) в Киеве. Сейчас я осознаю, что был, как говорил Ленин, "полезным идиотом" для европейских социалистов. Работая с Курильцом, я думал, что помогаю Украине, но в конечном итоге осознал, что он страдает манией величия и не очень заинтересован в помощи пациентам. Это очень-очень горький урок для меня - я был наивным.
Сейчас я работаю с другими врачами. В частности, с Андреем Мизаком (нейрохирургом львовской клиники Медикавер, переводчиком первой книги Генри Марша “Історії про життя, смерть і нейрохірургію”, - авт). Я немного работал в детском отделении государственной больницы. Условия там очень плохие, несмотря на то, что канадский миллионер подарил больнице очень хорошее оборудование. Персоналу нужно помочь научиться пользоваться этим оборудованием, ведь постоперационный уход и лечение (которые так же важны, как и сама операция) в Украине просто ужасны. В Одессе я помогал своему коллеге с операцией в новейшей частной больнице Odrex. Это самая продвинутая больница из тех, что я видел в Украине. Нейрохирургия - это в каком-то смысле роскошь - она требует очень дорогого оборудования.
Что не так с украинской медициной?
Украина - одна из беднейших стран Европы. Нельзя ожидать от нее такой же хорошей системы здравоохранения, как в других странах. Здесь слишком много больниц и слишком много врачей, которые делают слишком мало или вообще ничего.
За те 25 лет, что я работаю в Украине, произошли большие изменения в позитивную сторону. Но я был очень разочарован некоторыми львовскими профессорами, с которыми встречался на прошлой неделе. Они оказались точно такими же, как те, которых я встречал 25 лет назад. Они со своим советским менталитетом притворялись, будто в Украине всё так же хорошо, как на Западе.
Нельзя научить старую собаку новым трюкам. Надежда украинской медицины - в новом, молодом поколении докторов.
Я также понял, что в Украине абсолютно ужасное последипломное медицинское образование (интернатура, - авт.). Здесь можно стать врачом через три года после окончания медицинского вуза. Вот вы закончили университет (в котором у вас были преимущественно теоретические лекции) и стали, например, нейрохирургом, затем вас "прикрепляют" к профессору, который вообще не будет учить вас и делиться своими профессиональными секретами ни с кем, кроме разве что своего сына. В США или Британии лицензированным нейрохирургом можно стать через, по меньшей мере, семь-восемь лет постоянной практики.
В Украине я также вижу огромное количество неправильно поставленных диагнозов и плохих решений, которые приняты по причине плохой врачебной подготовки. (Некоторых, правда, спасает доступ в интернет). Необходимо, чтобы правительство провело структурные реформы. Конечно, старшие профессора, вероятно, будут противостоять этому, ведь в их интересах оставаться у власти и не иметь более компетентных молодых коллег.
Когда вы говорите о "советском менталитете" в здравоохранении, что вы имеет в виду?
Это подразумевает автократию и раболепие - быть грубым, диктатором по отношению к вашим подчиненным и быть вежливым, заискивающим по отношению к тем, кто над вами в социальной иерархии. В Восточной Европе старшие врачи могут иметь огромную власть над пациентами. Есть такое знаменитое высказывание английского историка: "Власть развращает, а абсолютная власть - развращает абсолютно". Становясь хирургом, вы получаете власть над жизнью или смертью ваших пациентов, и это легко развращает. Наши пациенты боятся нас. Но молодые врачи не понимают этого до тех пор, пока не станут старше и сами не превратятся в пациентов.
В Украине вы часто общаетесь именно с молодыми врачами. Что их беспокоит?
Они спрашивают у меня: "Как мы можем получить новые знания? Как наработать клинический опыт и практику?". При этом все они знают, что получают плохую подготовку и их это разочаровывает. Для детей профессоров ситуация другая. Но большинство из тех, кто спрашивает подобное, - не дети профессоров.
Какой самый главный урок, вам кажется, важно усвоить молодым врачам?
Они должны просить о помощи, если не знают, что делать. Они должны пытаться быть хорошими членами команды и помогать коллегам. Важно быть "средним" индивидуальным игроком в команде.
Какова ситуация с подготовкой врачей в Британии?
Когда я был молодым врачом, то работал минимум 120 часов в неделю. Это было очень сложно и утомительно. Но и учились мы быстро. В Англии большинство операций делается практикантами под надзором старших врачей, которые подключаются только на самых сложных этапах.
Когда молодые украинские нейрохирурги приезжали ко мне в Лондон, они говорили, что украинская медицина работает по иерархической вертикали, с профессором на вершине. В Англии же иерархия более горизонтальна. В других европейских странах - она достаточно вертикальна, в США - немного более вертикальна, но преподавание считается очень важной частью на пути становления хирурга. Обучение хирургии - это как изготовление мебели: вы учитесь, делая, а не слушая лекции.
Вы постоянно говорите об операция на мозге как о чём-то очень простом...
Да, операция - это просто. Все, что касается работы руками, является довольно простым, когда увлечен этим. Сложнее всего в нейрохирургии принимать решения. Хирургия - опасна, а нейрохирургия - особенно опасна, поэтому все сомнения сводятся к тому, насколько опасно делать операцию и насколько опасно её не делать. И довольно часто безопаснее не оперировать. Но это вопрос принятия решения, а решение - это возможность, а не уверенность.
То есть, когда мы говорим о подготовке молодых врачей, то речь идет даже не так о достойном обучении технике проведения операции, как о навыках принятия решений?
В Англии вам требуется три месяца, чтобы научиться делать операцию, три года - чтобы понять, когда её нужно делать, и 30 лет - чтобы понять, когда её не делать. Одно дело - быть способным сделать операцию, другое - знать, когда её нужно сделать. В Украине проводят много ненужных операций: нейрохирурги-энтузиасты оперируют, например, аномальный мозг, который не угрожает жизни пациента.
Почему так происходит?
Это как с пятнами на коже. Не каждое пятно на коже - рак. Подобные пятна есть и на мозге. Это аномалия, которую видно при сканировании мозга, но которая безопасна для жизни. Оперирование без весомых причин - комбинация невежества (они считают, что есть опасность оставлять это пятно) и финансовой жадности.
Возможно, это также происходит потому, что морально сложно сказать пациенту “просто идите домой”, ожидается, что врач обязательно должен что-то предпринять?
Пациентам со смертельной неизлечимой проблемой обычно говорят "идите и умирайте". Но чаще страдают люди с головными болями, у которых с помощью сканирования мозга обнаруживается аномалия, которая на самом деле не является причиной боли. Им хирург говорит: "Вам нужно удалить аномалию”.
Одна пациентка из Одессы прислала мне результаты сканирования мозга в Лондон. Женщина была у пяти нейрохирургов в Украине, четверо из которых сказали ей, что у неё опухоль, которая требует специального рентгеновского лечения стоимостью 10 тысяч долларов. Пятый нейрохирург засомневался в результате сканирования и обратился ко мне. Обследование показало воспаление в нижней части мозга, что было нетипично для опухоли и снималось стероидами. Женщина прислушалась к моим назначениям и ей полегчало. Четверо из пяти украинских врачей ошиблись, выписав счёт за неправильное лечение. С подобными случаями я сталкиваюсь каждый раз, когда приезжаю в Украину. Это наводит на мысль о том, что украинским врачам практически ничего не платят, из-за чего они зависимы от пациентских взяток.
Сейчас, когда в Украине активно обсуждают реформу медицинской системы, британская система здравоохранения часто ставится в пример. Но, по вашим словам, ситуация в Британии не так хороша, как может показаться на первый взгляд.
Международные исследования систем здравоохранения показывают, что британская система имеет очень хорошее соотношение стоимости и качества услуг, она очень рентабельна. У нас достаточно хорошее здравоохранение, на которое тратится меньше денег, чем в других странах, но все больше людей доживает до глубокой старости, а значит, их лечение дорожает. Медицинские технологии постоянно становятся дороже, ученые постоянно находят новые, более дорогие способы лечения рака и других болезней. Из-за этого возникает много недовольства британским здравоохранением.
Я верю в социализированную систему здравоохранения, несмотря на то, что в свое время я зарабатывал больше за 10 часов частной работы, чем за 60 часов работы на правительство. Я ведь стал врачом не для того, чтобы зарабатывать деньги. Я стал врачом из интереса. Социализированному здравоохранению в Украине мешает культура коррупции. Если у вас нет страхования, то обратиться в частные больницы могут себе позволить богатые люди. Но что могут бедные? Вот почему в довольно социально неравных США средняя продолжительность жизни очень-очень мала. Хотя США и тратят больше денег на здравоохранение, чем любая другая страна мира, показатель его качества (который оценивается по продолжительности жизни и детской смертности) ужасен.
В украинской реформе здравоохранения вопрос официальных взносов в систему здравоохранения один из самых спорных.
Люди во всем мире одинаковы: они хотят получать всё бесплатно. В Англии, несмотря на то, что правительство не осмеливается повышать налоги, поскольку беспокоится о предстоящих выборах, стоит вопрос большей эффективности самой системы. Медицинское обеспечение становится все более бюрократическим, при этом эффективность не повышается и здравоохранение относительно слабо финансируется. Американский политик Бенджамин Франклин говорил: "Неизбежны только смерть и налоги". А я бы добавил, что нельзя иметь меньше одного и большего другого.
“Иногда врач должен притворяться, быть увереннее и лучше”
Вы часто говорите о важности командной работе. В таком случае для этого важна честность между коллегами. Как с этим в Британии?
Я бы сказал, что ситуация намного лучше, чем в Украине. Когда что-то идет не так, мы чувствуем, что это была наша общая ошибка. Это очень сложно. В английском хирургическом отделении нет босса, который говорит старшим врачам, что делать. Это очень необычно для большинства стран Европы и США. В Англии врач чувствует себя независимым. Мне повезло вдвойне: в моём отделении все близкие друзья, мы можем критиковать друг друга. Я знаю всего несколько хирургических отделений в Лондоне, где все хирурги ненавидят друг друга, как это часто делают украинцы.
А что насчёт честности между врачом и пациентом?
Это вопрос культуры. В Англии и США в целом пациенты и их семьи хотят, чтобы им говорили правду, даже если она нехорошая. Иногда можно сказать так называемую "ложь во благо” - быть немного более оптимистичным, чем следовало бы в этом случае. Вы смягчаете удар, пытаетесь немного защитить пациента. Но обычно мы честны.
Думаю, что в Украине меньше честности. Хотя, поскольку я не знаю украинский, я не понимаю, что сказали пациенту во время моего совместного с украинскими врачами приема. Проблема в том, что "плохих новостей” мы, доктора, часто избегаем как болезненных. Ведь сложно сказать пациенту "идите домой и умирайте". Иногда я слишком много оперировал, хотя мне следовало бы признать, что пришло время человека умирать. Я оперировал, и это ухудшало ситуацию. Особенно сложно остановиться в случае с теми раковыми опухолями, которые продолжают "отрастать" после удаления. Сложно отвернуться от пациента, потому что не хочется его расстраивать. Но также это еще и трусость, ведь мы не хотим вести эту очень грустную и болезненную беседу.
В одном из интервью The Guardian вы говорите, что: "Для пациента нет ничего страшнее, чем обеспокоенный или сомневающийся врач. Лучший способ обмануть другого - это обмануть себя. Мы развиваем раздвоенное сознание". Не могли бы вы объяснить это?
Я проиллюстрирую это историей моей жены - антрополога и очень хорошего писателя Кейт Фокс. У неё болезнь Крона, поэтому ей часто приходится бывать в больнице. Недавно у неё брал кровь молодой врач, который напортачил - оставил долгую линию синяков и рану на её руке, а затем сказал: "Мне очень жаль, я никогда не делал этого раньше". Для Кейт это было очень страшно: он был честным, но этим лишь ухудшил ее состояние. Если бы он сказал что-то вроде "Это всё ваша вина, у вас ужасные вены", то она не была бы так напугана. Так что иногда врач ради пациента должен притворяться, быть увереннее и лучше, чем есть на самом деле есть. Самый простой способ обмануть других людей - обмануть себя. Тогда мы не покажем, что наши руки дрожат или потеют - мы выработаем в себе своеобразный сценарий поведения. Точно как советские профессора, которые знают, что их условия ужасны в сравнении с современными западными больницами, но притворяются, что их отделения столь же хороши.
Говоря о честности, мы должны понимать также и то, насколько важно для врача сперва лично, а потом и публично признаться в своих ошибках.
О, да. Большинство докторов просто избегают извинений. Им стыдно, они напуганы, им кажется, будто их пациенты больше не доверяют им... Что сказать, если вы кого-то обидели или сделали какую-то глупость? А как жить с тем, если вы действительно убили кого-то? Или оставили кого-то инвалидом? Легко ли извиниться в таком случае?!
Говорите ли вы об ошибках своим пациентам?
Да. Когда я был младше, то избегал этого. В последние годы я даже говорю некоторым пациентам, что им следует подать судебный иск против меня, так как чувствую, что допустил серьёзную ошибку.
И на вас подают в суд?
Обычно нет. Чем вы честнее, тем больше пациент вам доверяет, даже если вы сделали ошибку.
Ваша вторая книга - громкое заявление о вере в эвтаназию. Почему она кажется вам настолько важной?
Велосипеды и эвтаназия - две сильные стороны цивилизованного общества. Возможность попросить о смерти - очень цивилизованный подход, который в Бельгии, например, доступен даже детям. Эвтаназия - это не о том, что врачи убивают людей, а о том, что если такие люди, как вы и я, которые не потеряли разум, в случае ужасной болезни, которая будет медленно и ужасно убивать нас, имели право сказать (не обязательно врачу, но возможно и фармацевту), что у нас есть право на достойную смерть вместо того, чтобы умирать медленно и удушающе.
Коль эвтаназия сейчас законно доступна в немалом количестве стран - Бельгии, Швейцарии, Канаде, Японии, некоторых американских штатах, то вполне очевидно, что она эффективна. Она не приводит к массовым убийствам или к тому, что дети заставляют своих родителей совершать самоубийство, чтобы распоряжаться семейными деньгами. Эвтаназию на самом деле выбирает лишь небольшое число людей, для которых она очень важна.
Знаете ли вы, что происходит с пациентами, которых вы отпускаете доживать свое время дома, поскольку нет смысла их оперировать? Что происходит с этими людьми после того, как они выходят из вашего кабинета?
В большинстве городов Англии есть хосписы или отделения паллиативной помощи. Большинство людей предпочитает умирать дома, если их состояние не требует серьезного медицинского ухода. Также есть благотворительная организация под названием Macmillan Nurses, которая ухаживает за умирающими пациентами у них дома и обезболивает их по необходимости. Несмотря на это, около 50% пациентов умирает в больницах, поскольку это старые люди, которым нужен постоянный медицинский присмотр.
“На самом деле, моя вторая книга - о смерти”
Свою первую книгу вы писали десять лет, а вторую всего два. Какое основное различие между ними?
Первая книга - это фактический триллер. В ней просто описываются пугающие, волнительные, интересные истории обо мне и моих пациентах. Вторая книга больше повествует обо мне, моей семье, моём прошлом, моих тревогах, пенсии, моих мыслях о смерти и умирании. Она более философская. В ее названии есть цитата французского писателя Ларошфуко: "Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор". На самом деле, моя вторая книга - о смерти. О моей смерти и о смертях других людей.
Не страшно ли вам было рассказывать о столь личном?
И да, и нет. Писать было несложно. Но есть один парадокс: чтобы говорить о себе и своих неудачах, о том, как один из моих пациентов совершил суицид, о том, что я был очень глупым и допустил много ошибок, чтобы признаться в этом публично, нужно быть ужасно самоуверенным. Но рассказав правду, я одновременно чувствую себя немного неловко. Я не читал книгу с тех пор, как написал её.
Как вы думаете, почему обе ваши книги столь популярны в Украине?
Моя первая книга была переведена на 30 языков и продана количеством по меньшей мере в полмиллиона копий. Лучшие продажи - в США, России, Германии, Испании, Англии. Я не знаю, чем объяснить такую популярность. В очередь за автографом стоит всегда много девушек-студенток. Возможно, это из-за моих гаррипоттерских очков?
А если серьезно, то наверное (что совершенно мне не нравится) я первый врач, который написал очень честную книгу о своих переживаниях. Есть довольного много книг, написанных молодыми врачами, которые драматически рассказывают о своих переживаниях, но у молодых врачей нет той окончательной ответственности за жизнь или смерть пациентов. Врачи постарше предпочитают писать мемуары о своем триумфе. К тому же, я получил очень хорошее образование. Я стал врачом в 30 лет, а до этого учился в Оксфордском университете. Мне очень повезло, что я могу писать. Большинство врачей даже не читают потому, что слишком заняты тем, что они врачи.
Когда ваши пациенты приходят на консультацию, говорят ли они, что читали ваши книги?
Да, поскольку первая книга вышла за год до того, как я ушёл на пенсию. Иногда мои встречи с пациентами превращались в автограф-сессии, но я говорил им: "На вашем месте я бы прочитал книгу после операции, а не до".
Ваша книга - в первую очередь честный разговор с самим собой, определенное подведение итогов врачебной практики. вы будто задаете вопросы и ищете на них ответ. Остались ли у Вас вопросы, на которые вы не можете ответить?
Чтобы написать свои книги, я с 13 лет ежедневно вел дневник. Я просто хочу запомнить свою интересную жизнь так, как если бы я делал фотографии. Мне кажется, я на самом деле не ответил на вопросы. В этом и есть главная проблема второй книги. Я предполагаю, что описанный в книге старый, покинутый коттедж, который я сейчас перестраиваю, как-то поможет мне в этом поиске. Я остаюсь очень беспокойным, тревожным, неуверенным трудоголиком. Моя мать, которая умерла много лет назад, говорила: "Генри всегда усложняет себе жизнь". Но я горжусь этим.
Так на какие вопросы вы до сих пор не нашли ответ?
Что я буду делать с оставшейся частью моей жизни. Через несколько недель я буду в Катманду и я подозреваю, что это будет моя последняя поездка туда. Я надеюсь продолжать работать с моими коллегами в Украине, но это очень утомительно. Я не уверен в своей полезности. Но я должен, должен чувствовать себя полезным! Общение с большим количеством врачей - хороший способ удовлетворить эту нужду. Так что я испытываю глубокую неуверенность. Я боюсь стать никем.
Где вы чувствуете себя полезным сейчас?
Немного в Украине. Но, опять-таки, у меня трое детей, внучка. К началу следующего года, надеюсь, у меня будет уже трое внуков, поскольку две мои дочери беременны. Возможно, я найду какой-то смысл в этом. Я же не могу оставаться врачом вечно.
А как насчёт третьей книги?
Я хочу написать книгу о мозге для маленьких детей. Именно для детей 10-летнего возраста, а не тинейджеров.
Почему именно для них?
Потому что мне кажется, что чем раньше люди поймут, что всё, о чём они думают и всё, что они чувствуют - физический процесс, тем лучше будет для них. Задумывались ли вы когда-нибудь о том, из чего сделаны Ваши мысли?
И из чего же?
Они сделаны из электричества. Это электрохимия! Они подчиняются законам физики.
То есть мозг сделан из электричества?
Да. Мы обладаем гораздо меньшей свободой воли, чем нам кажется. Мы не выбираем чувства и эмоции, а наши решения, в основном, обусловлены эмоциями. Чистый разум. Наши чувства определяются нашим воспитанием,опытом и, в какой-то мере, ДНК.
Проще говоря, я принимаю решения из-за электричества в моём мозге?
Да. Хотя мы, вероятно, на самом деле мы не принимаем решение. Наш мозг делает это за нас. Серьёзно! Мне самому сложно в это поверить, но есть много научных доказательств того, что наше сознательное "я", - это лодка во время шторма: когда ветер сдувает ее в одном направлении, мы устанавливаем рулевой механизм и направляем ее против ветра, но на самом деле именно ветер определяет направление, в котором мы двигаемся.
