Сегодня пространство «политического» стало местом смешения множества смыслов и точек зрения, местом формирования новой коллективной памяти, которая в смятении пытается обрести прочную идеологическую основу. Не в состоянии сделать последнее, искажаясь под давлением праворадикальной повестки и бесчисленных манипуляций со стороны государства, публичное пространство превращается в королевство кривых зеркал. Проекты Мыколы Ридного репрезентируют кривое зеркало современной Украины, говорят о возможностях/вариантах конструирования окружающей реальности, и, что самое главное, в разговоре о политическом уходят от бессубъектности, смещая фокус на присутствие индивидуального в происходящем.
Уже тенденциозная необходимость соотношения личного и политического, в контексте этих проектов становится лишь одной из возможных оптик, инструментализируя не индивидуальное, но политическое, фокусируясь, прежде всего, на акторе и его трансформирующемся взгляде. Несмотря на общую негативную тенденцию происходящего, у Ридного индивид предстает все же как действующий субъект, рефлексирующий окружающую реальность, но в итоге оказывающийся в ловушке своего же сознания. Стремление смотреть и видеть, но одновременная невозможность объективного взгляда показывает проект «Постепенная потеря зрения», прошедший в Художественном музее Днепра.
Три отдельные работы (видео «Нет! Нет! Нет!», серии «Постепенная потеря знания» и «Слепое пятно») очерчивают смежный ряд вопросов: механизм конструирования индивидуальной реальности и возможность (необходимость?) ответственности за личное восприятие политического. Понимание “политического” как некого процесса вне нас и вне нашей компетенции, как ряда проблем, что решаются где-то вдалеке и кем-то, но не нами, значительно упрощает повседневную жизнь и способствуют защите нашей рутины. В серии «Слепое пятно», что построена вокруг феномена Скотомы (появление темных пятен в поле зрения), именно болезнь становится репрезентацией стремления поддерживать ощущение рутины, а значит «нормальной», комфортной жизни. Затемненные фрагменты изображений войны из зоны АТО иллюстрируют, как рутина утверждает себя в своем праве защитного механизма, устраняя раздражающие факторы, упрощая картинку происходящего, убирая лишнее. В то же время серия «Постепенная потеря зрения» расширяет границы влияния рутины, показывая не только возможность упрощения, но необходимость забывания и опривычнивания окружающей действительности: однажды, будучи актуальными (в той или иной степени), политические проблемы со временем утрачивают былое влияние. Насколько быстро теряется чувствительность к резонансным событиям, которые были шокирующими вначале их появления? Насколько быстро они тонут в недрах коллективной и индивидуальной памяти? Как быстро территории и события, происходящие на них, превращаются в призраки и фантомы?
Собирая работы, представленные в рамках проекта «Постепенная потеря зрения», мы получаем целый ряд факторов, которые влияют и формируют восприятие каждого – от необходимости внутреннего побега как возможности обеспечить себе непроблематичное существование и ограничения себя от «лишнего контента» до выстраивания особой реальности внешней структурой (государственными социальными институтами, СМИ, различными политическими организациями). В итоге, каждый остается с искаженной версией «своей реальности», которая оказывается лишь одним из вариантов происходящего, набором различных фрагментов, часть из которых потеряна или изменена до неузнаваемости.
Второй проект Мыколы Ридного «В подвешенном состоянии» (название которого напрямую отсылает к одной из работ) раскрывает иную грань социального измерения в индивидуальном. Три видео, появившиеся в неестественном для них поле застывшего Зоологического музея (в пространстве, наполненном чучелами животных, это чувствуется как никогда остро), органично вплелись в общую экспозицию. Парадоксально, но в стенах этой институции именно человек оказывается воплощением животного начала. Динамичная картинка двух видео, на которых запечатлены уже вымирающие досуговые практики подвешивания и моша (своеобразного агрессивного танца, характерного для панк-рок и хардкор концертов), крайне популярные в те годы среди харьковской молодежи, становится носителем деструкции и животного неконтролируемого начала. Именно здесь, среди сотен навечно застывших представителей фауны, миф о человеке как носителе цивилизации полностью деконструируется: в обитель спокойствия, где все жители находятся друг с другом в мирном соседстве уже более полувека, в пространство регламента и порядка, врывается человек как источник хаоса и разрушения.
В одном из видео, «Ни о чем не жалею», автор проводит параллель между подвешиванием (в 2010 году) и участием в добровольческих батальонах (в нынешнее время) как некими вариантами легитимизации собственной агрессии и стремления к деструкции. Но насколько может быть дееспособным подобное сравнение? И первая, и вторая практики могут быть мотивированы стремлением к некому Поступку – но в зависимости от политической ситуации и социального окружения характеристика самого Поступка (и степени героизма в его рамках) может меняться. Зависит ли это от времени, что, безусловно, задает некие возможности и условия, или скорее от принадлежности к конкретной социальной группе, которая по-своему маркирует и легитимирует отдельные практики? В связи с данными вопросами, особенно важным тут становится дискурсивное различие, на которое указывает сам автор – разница в нормативности и общественном одобрении причинения своему телу боли: если в случае с подвешиванием радикальное действие с телом воспринимается как отклонение от нормы и отторгается, то участие в радикальных добровольческих батальонах встречает поощрение. Такое участие воспринимается даже как нечто большее, чем нормативное действие – радикализация возвышается и поэтизируется. Агрессия (аутоагрессия), которая присутствует в обоих примерах, одобряется лишь в случае, если она объявляется полезной и направлена на общественное благо – квазикатегорию в сегодняшнем мире, которая до сих пор способна оправдать многое.
Эти практики также можно рассматривать в ином измерении – как антагонистические по отношению к привычной стороне социального. Подвешивание как нарочное исключение себя из общего порядка, как проявление нежелания быть участником общественного нормированного пространства. И радикальные батальоны, которые сегодня навязчиво пытаются диктовать порядок, создавать свои нормы и правила. Выходя далеко за границы сферы своих полномочий, такие группы вмешиваются в течение будничной жизни «мирного» пространства. И учитывая их общественную легитимацию, а вместе с тем и негласную индульгенцию на любые деяния, происходит процесс ревизии социального и нормального, результаты которого сейчас спрогнозировать крайне сложно.
Не менее важным, чем артикулированная в рамках двух проектов проблематика, оказываются места ее звучания – консервативные украинские музеи, склепы порядка и режима – сосредоточения метарутинных практик, которые превентивно охраняются от малейших изменений. И именно поэтому зарождение тенденции коллабораций современного искусства и учреждений, оставшихся в рамках традиционного дискурса, является сегодня важной. Ведь это свидетельствует не только о возможности, хоть и протяженной во времени, трансформации музеев, сколько о создании ситуаций для взаимопроникновения различных зрительских аудиторий. Отсутствие практического умения (или нащупывание его вслепую) работы с современным зрителем у отечественных институций усугубляется уже существующим разрывом между теми, чья привычка смотреть «традиционное» является не просто довлеющей, но единственной, и теми, кто вырос или еще растет в новом актуальном дискурсе. Недлительное, но срастание этих двух миров порождает возможность, которую при других обстоятельствах сложно представить.
С другой стороны, подобные нетронутые благами актуального искусства места позволяют создавать относительно независимое высказывание и выходить за границы представлений о современной культуре, наполненных отечественной спецификой. Ведь сегодня представители «современного» во многом превращаются в новые типы «склепов порядка и режима», отказываясь от трансформации, развития и риска, все глубже тонущих в страхе признать свою ограниченность. Возможно ли, что все те институции “старого порядка” превратятся из идеологических врагов в друзей, сумея проявить бОльшую гибкость и открытость новому, чем те, кто постепенно становится заложником новой конъюнктуры.