Зачем современное искусство присутствует на музыкальных фестивалях и осваивает заводские пространства? Какова его функция на подобных локациях?
Александра Погребняк: У нас в стране существует множество индустриальных объектов, которые являются частью советского прошлого. Некоторые из них постепенно перестают функционировать, другие уже пребывают в режиме бездеятельности. В Украине не так много проектов, которые взаимодействуют с подобными пространствами, переосмысляя их, сохраняя актуальность присущего им дискурса.
Дарья Шевцова: На самом деле для клуба Closer (организатора фестиваля – прим.) с самого первого фестиваля было важно объединить две составляющие: музыкальную и художественную. Думаю, что это два различных подхода к работе с индустриальной локацией, которые несут в себе разный опыт – как для посетителей, так и для самих артистов и художников. Фестиваль становится пропуском на территорию действующего завода, где еще несколько дней назад кипела работа, давая возможность через призму художественных работ изучить темы, актуальные для контекста.
Но как измерить время зрителя, потраченное на просмотр художественной работы? Может ли зритель в таком сложном состоянии – среди множества локаций, музыки и рабо -– понять суть высказывания художника?
А.П.: Придя на фестиваль, каждый гость оказывается перед выбором – пойти на выступление музыканта или уделить время художественным работам, многие из которых, к тому же, являются процессуальными или работают по определенному графику. Сама ситуация, в которой вопрос выбора актуализируется, для нас также была очень интересна. К тому же, присущая работам протяженность во времени вступает в диалог с музыкальным фестивалем, где все тоже проходит по расписанию.
Д.Ш.: Безусловно, каждый посетитель сам для себя решает, как именно ему хотелось бы распределить свое внимание на фестивале и сколько времени он готов потратить, в частности, на знакомство с визуальной частью. Но мне кажется, что в таком случае стоит говорить лишь о разных уровнях считывания – кто-то ограничится мимолетным знакомством, а кто-то проведет в пространстве работы определенное время, вернувшись на второй день фестиваля, чтобы углубить полученный зрительский опыт.
Интересная ситуация произошла с работой Вали Петровой. На входе в ее пространство с яркой зазывающей надписью “Performance” стоял медиатор, по очереди запускающий желающих войти и посмотреть перформанс. Внутри, спустя несколько секунд зритель понимал, что сам попал на сцену. Спускаясь с нее, он имел возможность остаться в зрительном зале и наблюдать за тем, как туда проходят другие. У работы был определенный график – она работала обе ночи фестиваля. Но, в самые первые часы события, когда медиаторы еще не успели занять свое место, дверь в пространство была открыта и многие посетители самостоятельно заходили в зал. Было приятно, что многие восприняли правильно посыл художницы.
В условиях фестиваля и такого количества посетителей и локаций иногда сложно предвидеть то, как люди будут взаимодействовать с работами. В некоторых случаях мы полагаемся на опыт и веру, что все сработает правильно. К счастью, чаще всего так и происходит.
А.П.: Стоит добавить, что в этой работе художница поднимает тему субъектности и объектности. И некоторые посетители, входящие в пространство, самостоятельно активизировали свою роль на сцене, устраивая подобие перформанса с чтением поэзии или ведением диалога с присутствующими в зале, хотя задумка Вали этого не предполагала. Иногда стоит отказаться от попытки всеохватывающего контроля, чтобы работа могла обрести альтернативные ракурсы.
Каким должно быть искусство на фестивале, на ваш взгляд: интерактивным, декоративным, насколько должно быть политическим? Готовы ли люди на подобных фестивалях говорить о сложных политических и социальных проблемах?
Д.Ш.: Работая с художниками, мы совместно пытаемся выработать подход, позволяющий зрителю на разных уровнях считать произведение, независимо от проведенного у работы времени. Поэтому имеет смысл говорить о создании разных уровней интерпретации. Безусловно, в работах многих художников присутствует обращение и к политическим, и к социальным, и к экологическим аспектам, которые могут быть проявлены как на самом фестивале, так и стать предметом для осмысления зрителем уже по его прошествии.
Например, перформанс Ярослава Футымского – об обретении политического голоса, работа Вали Петровой, о которой вы вспоминали ранее, также критична и политична. Они обе привлекают зрителя к активному участию. Но в то же время, была инсталляция Алексея Сая, которая больше отсылала к визуальному опыту.
А.П.: За каждым из проектов художников стоит исследовательская работа и обращение к темам, которые затрагивают определенный актуальный аспект.
Упомянутая работа Сая является цитатой первого зафиксированного изображения тени супермассивной черной дыры и отсылает зрителя к символическому пониманию memento mori, созданному на контрасте к праздному времяпровождению на фестивале. В свою очередь, работы Футымского и Петровой существуют в политической плоскости. Финальным аккордом, в нашем видении, становится работа Стаса Турины – ржавый таз с дождевой водой и медленно плавающими в ней яблоками, которая рефлексирует о фестивале и месте искусства в нем.
На фестивале помимо работ, есть декорации и специальные партнерские зоны, которые мимикрируют под искусство. Как в таком визуальном хаосе искусству бороться за свое место?
Д.Ш.: Ввиду того, что в подготовке к Brave задействована команда декораторов, которые в том числе отвечают за спонсорские зоны и проявления, мы изначально работали над созданием ситуации, в которой художественные работы не могли бы быть спутаны с декорациями. В отличие от прошлого года, когда мы уделили больше внимания освоению уличной среды, в этот раз отдали предпочтение ангарам и промышленным помещениям завода.
А.П.: В процессе обсуждения проектов с художниками, для каждого проекта удалось найти подходящее пространство, которое в свою очередь добавляло работе дополнительный уровень прочтения. К тому же, некоторые работы являлись иммерсивными инсталляциями, которые, в отличие от спонсорских зон и декораций, становились местом для погружения и осмысления.
Что происходит с работами после фестиваля, возможно ли их последующее экспонирование? Какие работы уничтожены и не подлежат восстановлению?
Д.Ш.: Большинство работ отличаются таким уровнем целостности художественного высказывания, который дает возможность для их экспонирования в других выставочных пространствах в качестве самостоятельных проектов. Вне формата музыкального фестиваля, который проводится на территории “Метробуда”, они все равно транслируют сопряженные с его контекстом идеи.
А.П.: Из работ, которые могли бы найти место в городском пространстве, можно выделить работу Алексея Сая. Также объекты группы Mutro, две черных конструкции, которые выполнены как оммаж телефонной будке из телесериала “Доктор Кто”. Они выступают в качестве анонимного телефонного устройства для связи между двумя незнакомыми людьми, находящимися в каждой из них в определенный момент времени. Что, в свою очередь, в своей анонимности отсылает к идее исповедальни. Еще один пример – работа Тимофея Максименко. Это и партисипативная акция, и аудиальный перформанс, выступающий своеобразным проводником во взаимодействии человека с городом.
Д.Ш.: Работа Тимофея ранее была представлена в Лондоне, где он использовал звук вентиляции, выхваченный из уличной среды, в качестве семпла для последующих манипуляций. Зритель мог стать соучастником процесса создания музыкального сета с помощью контроллера. Работа Оли Гайдаш в дальнейшем также могла бы быть воспроизведена в других обстоятельствах. Художница разместила на длинном деревянном столе съедобные объекты, которые выглядели как осколки стекла.
Очень часто искусство приходит на неработающие объекты и тогда есть смысл говорить о ревитализации, о восстанавливающей функции. Но что искусство может дать работающему заводу?
Д.Ш.: Брейв уже третий год подряд проходит на территории завода “Метробуд” – сменялись только локации и маршруты, которые задействовал фестиваль. Если говорить об администрации завода, то с самого первого мероприятия она открыто принимает и всячески содействует реализации идей как команды Closer, так и художников, приглашенных принять участие в визуальной программе. Периодически возникают ситуации, в которых продакшн отдельных проектов зависит непосредственно от одного из сотрудников. Например, мы не можем воспользоваться огромными уличными кранами без помощи специалиста. Но стоит сказать, что к третьему фестивалю сотрудники завода все дальше уходят от традиционного представления о художнике.
А.П.: Возможно, именно участие сотрудников предприятия в подготовке к фестивалю, а также их присутствие на самом событии, добавляет аспект ответственности за восприятие работ зрителем, который в своей повседневной жизни не так часто сталкивается с проектами современных художников. Такая ситуация инициирует новый слой считывания работ, который нам важно было учесть. А также дает почву для размышлений о том, какие грани обретает искусство сегодня. В этом контексте можно привести пример подготовки работы “Эко-артист” Таиры Умаровой и Жени Свистуна. Ключевым моментом реализации проекта было получение данных о потреблении электроэнергии фестивалем, для этого необходимо было трехстороннее взаимодействие с электриком завода и с посредником, который предоставляет аутсорсинговые услуги заводу. Важно было корректно объяснить не только технический запрос художников, но и актуальность концепции этой работы. Переговоры проходили достаточно увлекательно, дискуссия затрагивала внедрение актуальных художественных практик в исторические пространства на примере Версаля.
Д.Ш.: А я бы хотела отметить работу Даны Косминой, которая обрела один из витков в разговоре с начальником цеха, выбранного для размещения ее работы. В процессе перемещения и обсуждения больших металлических конструкций (изогнутые формы, которые были расставлены в инсталляции работы Даны) речь зашла об их предназначении. Мы узнали, что они используются для формовки бетонных блоков, которые позднее становятся стенами туннелей. После этого художница решила дополнить видеоработу кадрами из метро. Метрополитен достаточно быстро и оперативно откликнулся на нашу просьбу, что позволило осуществить съемку на зеленой ветке.
Год назад на втором Брейве была представлена работа Кати Либкинд, которая называлась “Від паркану до серця”. Идея получила свое развитие в процессе разговора художницы с сотрудником Метробуда по имени Валерий. Он рассказывал ей об истории завода, о всех локациях и территории в целом, что позже нашло отражение в проекте, реализованном в форме экскурсии. Авторка упомянула Валерия в работе, дав всем задействованным участникам его имя. Так, организаторкой события стала Валерий Либкинд, а экскурсоводами – Валерий Ефанов, Валерий Коршунов, Валерий Иванов и Валерий Войналович.
Есть ли цензура на Brave! Factory? Влияют ли спонсоры на содержание или на наличие каких-либо работ?
Д.Ш.: Конечно, нет. Процесс подготовки художественной программы всегда проходит автономно от каких-либо влияний извне, за что мы очень благодарны команде Клоузера. Подобный кредит доверия дает нам возможность принимать решения полагаясь исключительно на собственный кураторский опыт. Мы провели огромное количество часов на “Метробуде”, постепенно понимая, как происходит наслоение контекстов, архитектурных элементов и декораций фестиваля. Все это влияло на то, как мы выстраивали рассказ и на сам процесс отбора тех или иных работ.
Расскажите о ситуации с художницей Оксаной Казьминой.
А.П.: Нам изначально было интересно представить проект “Практики тіла” при участии не только Оксаны Казьминой, но и Толика Белова. Мы общались с ними о способах репрезентации их совместной художественной практики с возможностью включить в инсталляцию работы, созданные в разных медиумах. В процессе обсуждения одной из работ не удалось достичь консенсуса. “Практики тіла” исследуют комплексную проблематику, затрагивающую вопросы нормативности взглядов на телесность. И безусловно, при выборе контекста для экспонирования всегда нужно помнить об ответственности за создание грамотных условий для диалога о столь важной теме. К сожалению, наше видение ситуации не нашло отклика в связи с категорической позицией художницы. Что в свою очередь наталкивает на размышления о непринятии кураторского подхода как такового и о проблеме рудиментарного статуса куратора в художественном сообществе.
Вы работали с художниками, которые уже были на Brave! Factory ранее, также был объявлен open call. Какие у вас принципы и правила отбора художников и художниц?
Д.Ш.: Мы открыты к сотрудничеству и нам было интересно привлечь к участию в визуальной программе новых художников, именно с этой целью мы провели open call. В этом году по результатам отбора заявок мы решили поработать с Таирой Умаровой и Женей Свистуном, Тимофеем Максименко, а также группой Mutro.
Стоит отметить, что мы никогда не утверждаем проекты, пока не ознакомимся самостоятельно с особенностями территории, не поймем, как будет пролегать путь зрителя, где будут расположены сцены и другие объекты инфраструктуры. Эта информация обычно появляется всего за полтора-два месяца до проведения фестиваля. Учитывая объем задач, приходится работать в сжатых сроках. Сотрудничество с художниками начинается со встреч на локации Метробуда, этот этап занимает около двух недель интенсивного взаимодействия и обсуждений. Большинство проектов возникают как результат переосмысления контекста завода и создаются уже под определенные пространства.
А.П.: Таким образом подготовительный период становится началом погружения в среду. Но чтобы понять исходные условия, хочется рассказать, какой художники и организаторы видят территорию завода в самом начале процесса: до постройки фестивальной инфраструктуры, некоторых из пешеходных маршрутов, обустройства зон отдыха и появления поп-ап ресторанов. На территории встречаются достаточно необузданные участки, в некоторых местах заросшие травой, засыпанные песком или заставленные металлическими конструкциями. Многое строится с нуля. Но именно вовлечение на этом этапе и знакомство с первоначальным обстоятельствами и дает понимание того, какой должна быть художественная работа в таком месте.
Д.Ш.: В подобных условиях монтаж и подготовка работы значительно отличаются от того, как процесс мог бы происходить в белом кубе. Учитывая количество строительных работ, которые ведутся параллельно, а также особенностей оборудования, некоторые плановые работы могут обретать стихийный характер. Но стоит отдать должное художникам, которые быстро адаптируются к таким условиям.
Ранее вы участвовали в создании выставки «How to be cool...» (PinchukArtCentre. 2018), но в качестве кураторского дуэта это ваша первая совместная работа. Расскажите об этом опыте.
А.П.: У нас с самого начала совпадала позиция по многим вопросам. К тому же, важна поддержка: мы совместно переживали и моменты усталости, и моменты радости. А еще это в два раза больше времени в сутках: не 24 часа, которые есть у каждой из нас, а 48 часов на двоих. Это распределение ответственности и решение задач в четыре руки.
Д.Ш.: Когда мы встретились с Сашей на следующий день после демонтажа работ, было ощущение, будто мы прожили целую жизнь в процессе подготовки Brave. Степень напряжения в последние недели монтажных работ и двух дней фестиваля была особенно высокой, процесс требовал вовлеченности в любое время суток. Но это также был чудесный опыт – работать в сокураторстве, имея как постоянного собеседника, так и человека, с которым есть возможность рефлексировать на все происходящее.