ГоловнаКультура

Укрсучлит: простимулированное сэппуку на фоне депопуляции родины

Вот чем писателям точно не стоит заниматься, так это гражданской и политической активностью. Когда читатель находит в книгах вместо частной истории и её красоты то же самое, что и на политиканских сайтах, только олитературенное, — множится безнадёжность.

Укрсучлит: простимулированное сэппуку на фоне депопуляции родины

Не неврозом единым жива укрсучлит. Ещё, как оказалось, скандалом.

Скандальный провал пятилетки национальной власти. Скандальное решение избирателей на президентских выборах в 2010 году. Скандальный захват книжного магазина “Сяйво” в самом центре Киева. Скандальное назначение Дмитрия Табачника министром образования, а также его длительное скандальное пребывание на этом посту, несмотря на многочисленные протесты украинства...

Эти и другие подобные вещи стали сверхпитательным дождём, пролившимся, наконец, на иссохшие почвы умов украинских писателей. И, в результате, теперь есть первая проза Лины Костенко. Новая книга Оксаны Забужко. Чрезвычайное для послесоветских времён публичное внимание к высказываниям писателей (Андрухович-Шкляр).

А ещё Владимир Яворивский, председатель Союза советских писателей Украины, разразился новым сочинением. Анна Герман, советник президента Януковича по вопросам украинства, выпустила новую книгу. Сергею Жадану отказали в предоставлении помещений в луганском театре и донецком университете для презентации новой книги, сделав, таким образом, отличный промоушн ему и его произведениям.

Мария Матиос со своими произведениями вообще стала жертвой доноса, как в добрые старые диссидентские времена.

Похоже, что один только Дмитрий Корчинский решил остаться экстравагантным до конца и не издал в этом году ничего на бумаге. Ограничился заметками в интернете.

В одной их своих заметок Корчинский блестяще описал основную потребность литературы, если она украинская, а не какая-нибудь там перебежчикская вроде Чака Палагнюка: “Украинская экзистенция — это поджоги, подполье, восстание, это свобода и саботаж”. То есть это наличие субъекта, противодействие которому побуждает жить полнокровно. Побуждает в том числе и украинскую литературу.

Или, словами Забужко, так: “Без иронии, искреннее спасибо товарищу Табачнику и его полоумным покровителям. Они отлично простимулировали процесс, который годами шёл у нас в вялотекущей форме”.

В общем, если Виктору Януковичу хоть немного дорог укрсучлит, то ему нужно немедленно уволить Табачника, назначить на его место Михаила Добкина, а ещё лучше сразу Геннадия Кернеса, и потом заставить главу КГГА Александра Попова продать под банк магазин “Знання” на Крещатике. Тогда украинские писатели, бесспорно, выйдут на миллионые тиражи.

Конечно, будет замечательно, если писатель Яворивский станет таким тиражным, что уже как-то постыдится издавать собрание своих сочинений за государственный счёт, а писательница Матиос узнает значение слова “достоинство” и как-то постесняется брать деньги у государства, как минимум, в странных, репутационно вредных обстоятельствах. Но будет не замечательно, если укрсучлит надолго станет процессом олитературивания “Украинской правды” или бесконечной войной с москалём ради получения Государственной премии УССР имени Тараса Шевченко.

Костенко — политизированность. Шкляр — политизированность. Андрухович — политизированность. Яворивский — политизированность. Герман — политизированность. И Жадан с Матиос — полизированность.

Как думаете, способны ещё украинские писатели на неполитизированное произведение? На произведение, которое не призвано сделать автора отечественным Берроузом или каким-нибудь образом выязвить советскую материальную культуру? Способны на произведение, которое иностранец может прочитать на своём языке и подумать, что это и про него тоже?

Я далёк от мысли, что литература кому-то что-то должна. Но меня расстраивает тот факт, что укрсучлит, искусившись удовлетворением потребности, которую, по-хорошему, должны удовлетворять гражданские активисты и оппозиционные политики, — не позволяет читателю ощутить существование. Не медийную реальность, не вот эти тухлые спектакли, которые у нас называют историей и политикой, а существование прямо здесь прямо сейчас.

Ну, то, о чём вы можете прочитать в переводе. С английского, французского, японского, немецкого и даже китайского. В основном, на русский. Украинский? Что вы — некогда. Писатели ещё не всё сказали антинародному режиму и московскому кремлю.

Меня расстраивает, что внезапный всплеск активности деятелей укрсучлита, по сути, является свидетельством о смерти гражданского общества в Украине: некому порождать общественный нарратив, и поэтому литература вместо того, чтобы брать за душу, пытается взять Табачника за кресло и выбросить к чёрту.

В традиции русской культуры — писатель как оппозиционер и поэт как голос масс, лишённых права высказаться. Это okay. Академик РАН Пивоваров недавно в Киеве читал лекцию о том, что в России есть две истории — история рабства, и это государство, и история свободы, и это литература. Но не кажется ли вам, что достаточно странно: когда украинские писатели поворачивают ситуацию так, будто и в традиции украинской культуры — история рабства, и это Табачник или москаль, то есть тоже государство, и история свободы, и это литература, правда, всё больше описывающая интеллектуальный быт ныне живущей жертвы масс-медиа?

Приблизительно в то же время, когда князь Олег приказал убить Аскольда и Дира, монах Хэдзё написал:

Ветры в небесах,

Сохраните врата для

Белых облаков!

Ещё одно мгновенье

Дайте мне насладиться.

Это я к тому, что существование в нашей стране — несколько больше, чем национально-освободительное движение в Украине после падения Династии в 1917 году, министр Табачник и остатки советской материальной культуры. Ещё одно мгновенье дайте мне насладиться... Чем?

В текстах писателя Паланика, которого на украинском языке упрямо записывают Палагнюком, будто в случае присуждения ему Нобелевской премии по литературе зазвучит гимн Украины, — в отличие от текстов писателей, чьи фамилии не запишешь никак иначе, только на украинский манер, — читатель находит частную историю и её красоту.

В нашей стране нет места частной истории и её красоте? Историю старушки, внимательно читавшей и смотревшей новости, а потом замаскировавшейся в программиста, — не предлагать.

По себе знаю: трудно выписать в текст человечность, зато крайне просто — политизированность. Трудно хорошо написать хорошую историю, зато крайне просто — выязвить то, что каждый день раздражает. Вообще в нашей стране детей учат словесной агрессии и язвительности — раньше, чем письму и чтению. Думать — не учат; считается, каждый от рождения умеет думать, и последствия этого заблуждения мы можем наблюдать невооружённым взглядом. Красоте — учат, но своеобразно: места, в которых мы выросли ужасают.

Конечно, в таких условиях велико искушение оседлать раздражение и адресовать его тому, что лучше всего видно: телевизионным куклам. Искушение оседлать отсталость национальной культуры и попытаться стать в её рамках аналогом какого-нибудь западного Мастера. Наконец, искушение оседлать отсутствие уважаемой оппозиции и стать Долгожданным Высказыванием.

Вот только проблема: телевизионные куклы в нашей стране — это альтернативный Мидас, превращают в отстой всё, к чему прикасаются; с тех пор как наше общество стало открытым, аналоги не нужны — оригиналы доступны; никто уже не ждёт никаких высказываний — все и так всё знают, и вот даже Евгений Киселёв решил переформатировать своё пятничное шоу, потому что интерес падает.

Укрсучлит, не прикасайся к ним!

Поддавшись таким искушениям, украинские писатели как бы совершает самоубийство: возможно, и демонстрируют чистоту своих помыслов перед людьми, однако лишают этих людей надежды. “Ныне в мире есть только одно истинное зло — безнадёжность”, — сказано в книге Ивлина Во “Мерзкая плоть”. Ровно то, что теперь благодаря скандалу так хорошо продают украинские писатели и от чего украинские читатели бегут всё быстрее к цинизму и потреблению. Укрсучлит зажил полнокровно, чтобы погибнуть, как подполье, переставшее снабжать местное население надеждой.

“Ах, что за великолепное, потрясающие зрелище! У меня было ощущение, будто я здорово выпил и всё это мне только мерещится. Я вытаскивал из чемодана книгу за книгой, раскрывал, любовался портретами авторов, потом передавал Лю. Когда я кончиками пальцев прикасался к их обложкам, у меня было ощущение, будто я дотрагиваюсь до чужих человеческих жизней”. Это слова из книги “Бальзак и портниха-китаяночка” Дай Сы-цзе. Есть ли у вас ощущение, будто вы дотрагиваетесь до чужих человеческих жизней, когда прикасаетесь к обложкам книг укрсучлита? У меня каждый раз есть ощущение, будто я дотрагиваюсь до очередной опоры своего пессимизма и желания уехать.

Дмитро ЛитвинДмитро Литвин, журналіст
Читайте головні новини LB.ua в соціальних мережах Facebook, Twitter і Telegram