Я решила, что городские коммунальщики, таки добились своего, шестой год раскапывая улицу Базарную до ядра Земли. Как учили добрые наставники в детстве, если трясет, – паспорт и деньги кладешь в карман, и выходишь на улицу, и тут уже не имеет значения кто тебя трясет, умелый подрядчик МЧП с соответствующим названием «Шарм», или член Евросоюза. Спустившись с третьего всего лишь этажа, я поблагодарила себя в сотый раз, за то, что не живу в небоскребе. С собой у меня был только смартфон. Он давно нам всем ближе паспорта, значительнее денег, дороже живых людей, и не надо себе льстить, что это не так. Убедившись через пять секунд, в ленте фейсбука, что трясло не одну меня, я стала ощущать, что что-то прорывается во мне сквозь тектонические слои памяти. Словно я и есть Земля, и вот-вот вспомню и переживу что-то очень важное, если позволю себя встряхнуть. Вышагивая свой страх в южной ночной прохладе, я твердо решила, что если доживу до утра, то с первым лучом солнца, как любая из «Трех сестер» Чехова, протрублю «В село, в село, в село!» Почему собственно Чехов, и почему в село? Героини Антона Павловича, стремились очень даже в обратную сторону, в столицу. Мою квартиру в банк (хотя банки в этой истории еще сыграют свою нерядовую роль) не закладывал нерадивый брат, никакие Натальи Ивановы мне не указ. И вообще, по итогу прожитых лет, нужно сказать, я всегда выбираюсь оттуда, где находится больше не хочу, где дышать мне больше нечем. Не бесследно, но выбираюсь. И вам советую не поскупиться, и возложить на алтарь свободы что-то весомое в форме аванса. Пригодится.
Мой загородный дом в селе – одноэтажный, как и все дома на моей, довольно старинной, для меня, сельской улице, где когда-то рос один только виноград. И когда, одиннадцатилетним гадким утенком, я ощутила впервые, как дышит и трещит Земля, я ничего не пыталась вынести с собой из своего дома, ни документы, ни пожитки, ни кредитку, ни даже смартфон. Потому, что впервые, в осознанной жизни, меня трясло не дома, а в гостях. И подруга Анжела, у которой я гостила, будучи старше меня на три года, была человеком бдительным, хотя и крайне неуравновешенным. Но главное, она была человеком, которому вчера купили новенький кассетный магнитофон. Огромный, тяжелый и долгожданный. И если бы, Анжела не была столь хорошо проинформирована на случай землетрясений, то вожделенным музыкальным аппаратом все бы и обошлось, но Анжела была не из безалаберных людей. После шока от толчка, она выдохнула, осмотрелась и стала снимать с верхотуры мебели литровые банки с трехкопеечными и десятикопеечными монетами. Банки были полны добра и наглухо законсервированы. Их было три. Две достались мне. Третью, в подмышку с магнитофоном взяла Анжела, но оставалась еще огромная пластмассовая копилка Царевна лягушка. Классическое монументальное уродство made in СССР. Зеленые пупырчатые бока, огромные непропорциональные женские красные губы, предмет царской идентификации – корона. Стоять долго с банками, набитыми металлом, я не могла. Покинув Анжелу и Царевну лягушку руки неизвестного мастера, я стала пробираться к выходу из дома. Аккуратно, пристроив банки на подоконник, я попыталась открыть замок-защелку, но не смогла. Не смогла этого сделать и подоспевшая со второй партией добра Анжела. Замок, пока мы там, в болотной тине глупости, чахли над златом в литровых банках, заело намертво. Дом уже конечно давно не трясло, пыльные хрустальные черные и белые лебеди не звенели в горке. Фикус не скакал на нас в кадке. Но страх никуда не девался. Так мы просидели на банках и в обнимку с жабой до прихода родителей Анжелы. Конечно, все тогда закончилось хорошо.
Я вырвалась из заточения, сбросила предложенную мне, явно не по размеру, шкурку, и стала бродить по широким сельским улицам. Очертила множество кругов на около кладбищенской степной пустоши, заглянула в огромную сельскую балку, набрала полные розовые гольфы колючек и росы, выкрасила травой свою кремовую юбку-колокольчик в до боли противный зеленый цвет, и только, когда ночь накрыла меня своей чернотой, вернулась домой. Меня уже искали. В тот день, я вылупилась на Земле в очередной раз. Никто и никогда больше не вручал мне банку с трехкопеечными монетами. Ни во время землетрясения, ни в любой другой решающий момент.
Поэтому, – Чехов. Поэтому, сегодня «В село, в село, в село!» за колючками и росой, а через день-другой, все же «В Одессу, в Одессу, в Одессу!» на Второй международный литературный фестиваль.