«Мы заняли четверть Иловайска, и больше у нас не было сил»
Первый раз я пришел в военкомат 7 марта (2014 года – ред.), когда услышал о том, что начинается частичная мобилизация. Но я – военно-морской офицер, плюс мне тогда было 55 лет. Так что сказали: отдыхай, нужен будешь, позовем...
Я несколько раз обращался к Семену (Семенченко – ред.) в Facebook, заполнял разные анкеты. И 26 июня мне пришел вызов, я отправился на подготовку.
Была идея создать батальон «Крым» как подразделение батальона «Донбасс». Но потом с «Крымом» как-то не сложилось. Командующий центрального ТРК (территориальное командование НГУ – ред.) попытался выгнать нас из Петровцов. Приехал Аваков и предложил нам либо пойти в милицейский батальон «Золотые ворота», либо «валить» отсюда вообще.
Мы быстро прошли медкомиссию и были зачислены в батальон. Там «пряники» были очень хорошие: если в «Донбассе» резервист получал 986 гривен, то в «Золотых воротах» у всех была зарплата милиционера с соответствующими льготами.
Мы жили в Старе (Бориспольського района Киевской области – ред.), тренировались. Я тогда командовал ротой, хотя пришел обычным штурмовиком. И как-то стал вопрос о том, что «Донбасс» нуждается в людях. Мы созвонились с начальником штаба, подполковником Власенко, он пообещал, что в течении двух дней после приезда нас оформят официально в батальон (хотя, как оказалось, не сдержал обещание). Мы объяснили в «Золотых воротах», что уезжаем, нас там чуть ли не дезертирами назвали. Написали рапорт и 3 августа приехали в Артемовск, в батальон «Донбасс». Было нас 29 человек.
Большинство «моих» людей попали в роту к Туру, погибшему. Хотя он до сих пор считается пропавшим без вести. Жена не дает ДНК, надеется, что он жив...
Часть «моих» людей попала в роту охраны, которая занималась обороной нашей базы. В Иловайске практически вся эта рота погибла. Осталось несколько человек.
5 августа нас перевели в Курахово. А 10-го ребята уже участвовали в попытке штурма Иловайска. И с этого момента начинается все самое интересное.
Заходило три колонны: «Азов», «Шахтерск» и «Донбасс». Столкнулись с сопротивлением. «Шахтерск» сразу же «свалил». С «Азовом» получились какие-то непонятки, они разошлись на большое расстояние друг от друга – до 600 метров… Мы (Донбасс – ред.) понесли потери: погибло четыре человека. Причем довольно странно все произошло. Подполковник «Монгол», заместитель командира батальона по вооружению, получил входное ранение во внутреннюю часть бедра, пуля прошла до сердца. То есть он, видимо, лежал, когда ему выстрелили сзади в бедро. «Нэмо» тоже получил пулю в спину. То ли это была засада, то ли что… Есть некоторые подозрения.
После гибели «Монгола» начальник штаба дал мне устную команду принять его дела и обязанности заместителя командира батальона по вооружению. И 17 августа мы направились в Иловайск. Ехал я в медицинской машине, в которую погрузили боеприпасы. Приехали рано утром в Кутейниково, остановились на элеваторе.
Первая рота во главе с «Туром» и Семеном занялась зачисткой Грабского. Это был плацдарм, откуда мы должны были атаковать Иловайск. Нам дали четыре БМП, хотя обещали восемь и два танка. Это доказательство того, что решение штурмовать Иловайск было не самовольное. Нас армия полностью обеспечивала бронетехникой, поддерживала артиллерией.
Южная часть Иловайска была хорошо укреплена. Там даже были забетонированные ячейки, проложены ходы через канализационные коллекторы.
Накануне выезда в направлении Иловайска Семен довел до командного состава штаба АТО задачи, цели батальона для проведения успешной операции. И ему как командиру «Донбасса» были поставлены определенные задачи.
План штурма Иловайска был разработан штабом АТО. С юго-востока должен был зайти в город «Днепр-1», «Донбас» – с северо-запада, а с юго-востока – «Шахтерск». Но в город «Шахтерск» не зашел, а остался на прежних позициях, чтобы отвлекать на себя внимание, обстреливать террористов.
Нельзя называть их сепаратистами. Сепаратисты – это, например, испанские баски, которые хотят создать свое государство. А для тех, с кем мы воевали на Донбассе, хорошее название придумали французы – коллаборационисты – изменники, которые работают на оккупантов. Чтобы там не говорили, а у нас война с Россией.
Вернемся к Иловайску. 18 августа «Донбасс» зашел в школу после того, как «Днепр-1» накануне штурмовал укрепрайон, где были террористы. Они («Днепр-1») понесли потери и «откатились». Но отвлекли на себя внимание, и мы смогли расположиться в школе.
Мы поставили блокпосты в двух кварталах вокруг школы и в первую же ночь нас сильно обстреляли. Сначала было страшно – применяли АГС. В здании школы снаряд пробил крышу, но потом оказалось, что разрушения были не серьезными.
19 августа Семен дал команду: зачистить западную половину города. Я присоединился к взводу разведки начальника штаба, и мы начали зачистку депо. Встретили там небольшое сопротивление. Наш снайпер свалил пулеметчика, причем чеченской наружности. Двое (террористов – ред.) куда-то убежали, мы начали искать их. И в это время первая рота батальона через мост перешла железную дорогу и начала «зачистку» города.
Они столкнулись с очень сильным сопротивлением, очевидно, воевали чеченцы. Воевали очень грамотно. Выскакивали из люков, стреляли, потом в другие люки уходили. Для нас это было, мягко говоря, неожиданно.
Батальон продвигался вперед, атакой руководил непосредственно Семен. Но прилетела мина, было ранено четверо человек, в том числе он. Осколок пробил ему через жилет лопатку, немного не дошел до сердца. О втором ранении он не рассказывает, стесняется (улыбается – ред.)
Раненых эвакуировали сразу же в Днепропетровск. Командование батальоном перешло к подполковнику, начальнику штаба Власенко.
Ситуация обострялась с каждым днем. Я звонил друзьям в «Шахтерск», спрашивал, где они. «Сидим в 15 км от Иловайска, на даче, бухаем. Сейчас будем выезжать на Мариуполь», - отвечали. «Азов» также направлялся в сторону Мариуполя. Не буду комментировать действия подразделений, не знаю, что там произошло. Во всяком случае, поставленные задачи не выполнялись.
Мы заняли четверть города, и больше у нас не было сил. Нас все время атаковали, не давая выставить блокпосты вдоль железной дороги. Более того, с северо-востока противник начал подтягивать силы. И постоянно нам рассказывали, что помощь вот-вот придет.
20 или 21 августа в Иловайск таки пришли пять батальонов. Самым многочисленный из них на тот момент был «Днепр-1». Их было 70 человек. Но Береза отпустил 35 человек на ротацию. Другие подразделения также были малочисленными. К примеру, у батальона «Скиф» (батальон патрульной службы полиции особого назначения ГУ МВД в Запорожской области – ред.) было 25 человек. Но все эти бойцы ехали в Иловайск на патрулирование. Тяжелое вооружение было только у «Днепра». И у «Донбасса».
Подтянулся и батальон «Миротворец» - 72 бойца! Но каждый день у нас были раненые и погибшие. В среднем четверо человек за сутки. Была проблема с «ответкой», постоянно бил «Град».
20 августа противник выбил из Грабского вооруженные силы. Это было первое окружение тех батальонов, которые оставались в Иловайске. Правда, у нас осталась так называемая «пуповина» – это самое Грабское, через которое мы завозили боеприпасы и вывозили раненных.
После расстрела медицинского конвоя (20 августа) «Филин» (на тот момент исполняющий обязанности комбата «Донбасса» Вячеслав Власенко – ред.) дал команду первой роте «зачистить» Грабское и Зеленое. В Зеленом находился третий взвод и постоянно просил подмоги, поскольку их обстреливали уже российские танки. Но пробить противника не удалось, и 25 августа мы поняли, что находимся в полном окружении, кольцо замкнулось.
Я до сих пор не понимаю, почему нам не дали команду отойти. В город не смог зайти «Днепр-1», не пришёл «Шахтерск», «Азов» вообще никуда не двинулся. Почему не подождали? В Иловайске на момент нашего захода было максимум 200 человек со стороны противника, по данным разведки. У нас была задача: зайти с четырех сторон, молниеносно «зачистить» город, поставить блокпосты и уйти. Операция не пошла. Так почему не перегруппировали силы?
Когда мы узнали, что оказались в окружении, начали экономить боеприпасы. Нас очень сильно обстреливали, уничтожили 90% нашей техники. Ну, какой техники - у нас были гражданские автобусы, гражданские машины, какие-то тачанки самодельные.
Когда пришел «Миротворец», мы опять провели зачистку города до депо. Они заняли там позицию и обеспечивали защиту по линии железной дороги. И «Донбасс» смог «зачистить» «свою» – западную часть города. Но на той стороне железной дороги, к сожалению, уже скопилось достаточно сил и нас, повторюсь, очень сильно обстреливали. Даже нашу артиллерию. Поэтому у нас были проблемы с прикрытием. У нас работало три миномета и танкисты. Время от времени вызывали «Град». Ситуация была патовая.
Были у нас отдельные люди, которые начали выходить из окопов и рассказывать, что нас «сливают», надо бежать. Приходилось объяснять товарищам, что мы – военные и выполняем приказы. Приказа отступать не было.
Десять человек попытались уйти, но «Филин» сказал им перед этим оставить оружие. Они дошли до первого нашего военного блокпоста, и там их оставили заниматься хозработами. Понимаете, многие ребята (даже балагуры и весельчаки) во время обстрела подходили и говорили: «Гал», я переоценил себя, не смогу туда пойти…» Мы находили им другое занятие: помогать раненым или таскать боеприпасы. Был один, который даже спрятался, бросил своих двух друзей, еще и воду утащил. Потом мы его отправили на базу.
Я не пытаюсь как-то упрекнуть этих людей, потому что быть под «огнем» действительно страшно. И заранее не знаешь, как поведешь себя.
На пятый или шестой день у всех пропадает страх. И это – очень плохо. Парни выходили из подвала во время обстрела покурить во двор школы. Даже веселились: нарочно выходили, а потом забегали обратно – успеют или нет. Один из бойцов вышел в двор школы, сидел, курил. Я говорю: «Сейчас будет минометный налет, давай быстро докуривай…» Он мне: «Сейчас-сейчас, я докурю…» Прилетела мина. У него было тяжелое ранение в руку, его госпитализировали. Ну, повезло, хотя бы в окружение не попал.
Еще один случай был: ночью школу обстреляли «Градами». А во дворе были мастерские, мы там боеприпасы хранили. За ними стоял «Урал», также с какими-то боеприпасами. И там спал «Мега». «Влупили» сразу в две машины, эта в том числе загорелась. «Мега» отделался контузией, успел выскочить. Говорит мне: «Я – мольфар, знаю, что меня не убьют…»
В это же утро (26 августа) ребята готовили чай. Электричества не было. У нас стоял столик, парни откуда-то приволокли самовар. Он как раз закипел, и они вчетвером подходят к нему с сигаретами, шутят. И как только начинают набирать воду, прилетает мина, причем тихо падает прямо на стол. Погибли пять человек.
Потом из школы народ «рассосался» по окружающим домам в частном секторе. Во-первых, была большая проблема с водой. Пить воду из крана было невозможно,ее там просто не было, а из колодца была со вкусом мела, жажду совсем не утоляла. Во-вторых, была проблема и с едой. Питались в основном сухими пайками. Но своей пищей мы делились с теми, кто прятался в подвале школы. Там сидело около 20 гражданских. И в депо пряталось около 50 человек. Некоторые из них у нас кормились, вечером убегали, а по нам начинался обстрел.
Чтобы вы понимали, насколько было зазомбированое население, расскажу вам о ситуации, которая произошла во время «зачистки» депо. Мы обнаружили в подвале людей. Я им кричу: «Выходите по одному, руки за голову. Если не выйдете, бросаем гранату». Мы тогда искали пулеметчика, который убил нашего бойца. У нас была информация, что этот террорист спрятался где-то в помещении.
Начали выходить мужчины, я посмотрел их прописку, те, кого проверил, переходили в соседнюю комнату. Начали проверять женщин. Они выглядели очень напуганными, некоторые даже не могли идти. Одна бабушка поднималась, я говорю ей: «Давайте я вам помогу подняться…» «Не надо, - говорит. - Вы нас убиваете». Или еще одна женщина начала просить, чтобы мы не убивали мужчин. Прямо рыдала…
И в ночь с 28 на 29-е августа мы выходили колонной. На всех машинах были флаги, мы так всегда ездили. Где-то в Агрономическом, где был точка встречи двух колонн, остановились. Увидели еще одну колонну. И удивились, сколько вообще там было народа, и танки какие-то, и БМП. У нас на весь город было всего четыре «бехи».
Постояли там часа полтора-два, ждали команды Хомчака. «Филин» был на совещании с ним. На тот момент иерархия была следующая: «Филин» исполнял обязанности командира батальона (после ранения Семена), командир взвода гранатометчиков «Лермонтов» (майор Николов) исполнял обязанности начальника штаба батальона.
Двинулись двумя колоннами. Снова остановились в Многополье. Это было совсем раннее утро. По рации мы услышали, что приехали россияне, идут переговоры. А потом я услышал команду от «Филина»: «По машинам! Колонна – в бой, на прорыв!»
От Многополья до северной части Червоносельска было около трех километров. Червоносельск «разбит» на несколько отдельных районов. Северная улица простирается с запада на восток. А перед ней – овраг. Перед самым Червоносельским была линия обороны российской танковой бригады. Там было вкопано пять танков, очень много всякой бронетехники, в полях стояли пулеметы.
Пока мы неслись эти три километра, нас расстреливали в упор. Мы тоже стреляли в ответ, но наугад, поскольку не видели их.
В машину роты охраны прилетел снаряд, бойцы разлетелись веером. Осталось в живых четыре человека.
Нашей машине удалось прорваться и доехать до Червоносельска. «Усач» успел подбить два танка, один целый остался у нас в тылу. Мы выбили противника с левой стороны дороги и захватили пятерых пленных. Все они были из Псковской дивизии. Рассказывали, что их отправили на учения, а потом сюда перегнали. Они двое суток окапывались, ждали нас.
Самое страшное, что произошло, - господин Хомчак и господин «Филин» уехали в голове колонны, которая «пролетела» и через Червоносельское, и через Осыкино, и затормозила аж возле третьей линии обороны россиян – в районе Новокатериновки. А дальше – всем известно, как спасся Хомчак... А «Филина» взяли в плен (и еще двух связистов), посадили в яму, а через два дня их обменяли. Он не признался, что из «Донбасса», поскольку бойцов нашего батальона не меняли…
В Червоносельском осталась основная часть батальона. К сожалению, без командования. Когда «Филин» исчез, командовать батальоном должен был ВРИО начальника штаба «Лермонтов». Но по сути он командовал только своим гранатометным взводом. Начался разброд и шатание, связи не было. А стреляли по нам очень сильно.
«Когда мне в голову прилетела пуля, страх полностью пропал»
Перед самым въездом в Червоносельское, мне в лоб прилетела пуля. Я был в каске и в очках, основной удар пришелся по каске. Но от силы удара я упал. Думал, ну все… Отвоевался. Но, чувствую, - живой. Выскочил из автобуса, он уже стоял. Смотрю, один боец лежит, у него дырища в тазу. Подползла наша медсестра – «Кошка». Девочки-медики у нас здорово работали, бесстрашно. Одна из них (Алина) получила ранение в горло, но даже в таком состоянии таскала раненых.
Я пытался разрезать ножом штанину «Эста», но нож «улетел», пуля в него попала. Голову вообще поднять нельзя было… К сожалению, он умер на следующий день. Если бы ему оказали помощь, он конечно выжил бы. Раненых продержали двое суток практически на открытом поле, таскали, бросали в грузовик, специально ногами по ним ходили. А на Саур-Могиле они без воды просидели сутки. Жара была жуткая.
Когда мне в голову прилетела пуля, страх полностью пропал. Я начал пытаться организовывать оборону. Но на тот момент я был в батальоне 25 дней, меня практически никто не знал. Кроме тех, кому я выдавал оружие. Поэтому мне очень тяжело было общаться с людьми. Более того, они были морально подавлены. Общего командования батальоном не было, связь была только у кого-то из бойцов с мобильного телефона с Семеном. Он тоже не понимал, что происходит, только говорил, что обещают помощь, и то что наши в Комсомольске.
Я увидел «буханку» - УАЗик. Поймал одного бойца с позывным «Антиквар». И попросил его поехать со мной, собрать раненых. Подъехали мы туда, где стояла основная часть техники. Там такой ужас был! Пожарка сгорела, погибли все бойцы... Катя (медик) тоже ехала в ней, машина останавливалась несколько раз. И перед последней остановкой она не успела запрыгнуть в пожарку, это спасло ей жизнь.
Обьехав места, где взорвалась наша техника, автомобили, мы не нашли никого в живых. Забрали тяжелое вооружение: два пулемета, гранатометы. По дороге пытались еще джип вытащить. Но танк «влупил» так, что чуть не перевернулась «буханка». Мы вернулись обратно. На «бехе» сидели вояки, я говорю: «Мужики, разгружайте, будем позицию устанавливать». Буквально отбежал метров 30, как прилетела мина в эту «беху», все бойцы погибли. «Буханка» тоже сгорела.
По звуку мы определили, откуда стреляют, и начали отстреливать из подствольников туда гранаты. И вдруг выходит танк на прямую наводку, причем подъезжает метров на 80 к нам. В него стреляли гранатометчики раза три. А потом один из «наших» кричит, что он – с белым флагом, якобы просят переговоры. Я говорю: «Дайте мне палку с простыней, пойду к ним поговорить. У нас же их пленные». Снял оружие, оставил только рацию.
Подхожу ближе, вижу солдат российских около 18-20, закопанная техника. Я чуть не обгадился, пока шел к ним. Шел еще во время стрельбы. Как они только меня не пристрелили – не знаю. Я понял, что пока еще нельзя мне умирать.
Подхожу и говорю им, что пришел на переговоры, позовите вашего старшего. Они начали орать: «Раздевайся! Раздевайся!». Я говорю, что оружие не брал, даже бронежилет оставил.
Пришел ко мне замкомандира роты. Я представился и говорю: «Что вы творите? Кто вы такие?» «Псковская дивизия, нас отправили сюда бороться с фашистами». «Вы что охренели? У меня жена из Владивостока, я там служил. Что вы делаете на чужой территории? Вы расстреляли мирную колонну. Мы ехали не на танках, а на гражданских автобусах… С флагами нашего государства», - говорю им. Потом предложил, что мы отдадим им пятерых пленных, а они нам гарантируют проход до Новокатериновки.
Что-то долго они говорили со своим командиром по рации, а потом говорят: «Нет, сдавайтесь». Но нас тогда было около триста человек, а их 18 пехотинцев.
Надо было продолжать разговор, что-то предлагать. Я говорю: «Давайте мы сейчас погрузим раненых, вывезем до Новокатериновки под вашим контролем, и отдадим ваших» Опять – нет.
У нас был один очень тяжелораненый их танкист, обгоревший. Говорю: «Что вы можете нам за него предложить?» Оказалось, у них также был наш раненый. Мы договорились, что медики сейчас принесут танкиста и положат возле дороги, а потом пойдут и заберут нашего. «Только уберите пехотинцев, чтобы не было паники», - говорю. Медики принесли, положили, но никто за ним не шел. Оказалось, у них даже медика не было. Тогда по рации я попросил прислать нашего медика с пеной от ожогов, пришел «Яр». Я говорю: «Ну, кто фашисты?»
Но они все равно настаивали на том, чтобы мы сдались. Я развернулся и ушел. А в то время, пока велись переговоры, их танк «влупил» по нашей технике. Сгорело три наших грузовика. И в одном из них – мой автомат, пистолет и телефон.
Наши слышали весь разговор по рации, и многие из них побежали с белыми флагами - сдаваться. Картина была безрадостная.
Я собрал своих и предложил выходить. Помчался рассматривать, куда нужно уходить. Пообщался со всеми командирами подразделений и тоже предложил выходить со мной. «Только оставляем все, берем лишь легкий боекомплект», - сказал им я.
Мы обозначили точку сбора – внизу возле ручья, в ней был подбитый танк. Сказал, что собираемся через 55 минут. Предупредил всех. И вернулся за своими к ручью. Меня по рации вызвал «Артист» и сказал, что россияне снова просят переговоры. Я спросил, где «Яцек», который по сути должен был исполнять обязанности комбата, но оказалось, что он пошел ранее к россиянам и пропал.
Тогда я решил пойти и поговорить снова. Вышел капитан. Разговор был таким же: сдавайтесь. Я уже был в ярости. А потом развернулся и ушел.
Появился «Лермонтов», хотя я уже думал, что он погиб. Я сообщил ему, что мы выходим. Он побежал веселый сообщать своему взводу. Но потом его бойцы вызвали меня на разговор. Один из них начал на меня орать, мол, мы все погибнем, там повсюду растяжки и т.д. «У вас есть выбор: выйти отсюда с честью или сдаваться в плен. Да, можете погибнуть. У вас есть 15 минут на раздумья», - сказал я и ушел.
Я знал, что та дорога, по которой планировал выходить, - не заминирована, там танки вражеские проезжали, «Брест» с «Усачем» вернулись с той стороны.
У меня начал пикать секундомер. Было около 19 часов, я понимал, что нужно быстро уходить.
«Нам пришлось пройти 74 км, обходить блокпосты»
Я пришел в точку сбора, а там сидит 12 человек. Среди них Катя из Симферополя, парни из «Правого сектора». Они понимали, что в плен им никак нельзя, оттуда они не вернутся. Увидев, что из нескольких сотен бойцов выходить решили только 12, я расстроился. Мы подождали еще десять минут и двинулись.
Выходили в сторону Кутейниково, на север от реки. В другую сторону была линия обороны, вперед – тоже, а назад уходить я не хотел. У нас возникли разногласия с «Брестом» и «Усачем» по поводу направления движения, и они откололись от нашей группы, пошли самостоятельно. Но потом я понял, что это было хорошо, лучше выходить малыми группами.
Мы вытянулись в длинную цепь, с расстоянием 7-10 метров между каждым. Где-то два километра пробежали. Бежали тяжело, поскольку сутки не спали... Начало смеркаться. Сначала мы пошли на юг, через два километра повернули на Кутейниково, ушли в сторону российской границы – там, где нас точно не ждали. А потом повернули на юго-запад.
Откололись еще трое парней, нас осталось семеро. Только те, которых я привез в «Донбасс».
Пришли в Копани, двое парней постучали в какую-то хату, попросили еды. Нам дали кусок сала, четыре помидора и три литра воды.
Мы специально спрашивали совсем другое направление, куда не собирались, чтобы запутать следы.
К нашему счастью, у «Мансура» в рюкзаке оказалась карта. Было у нас и два компаса. Более того, я четко могу определить направление по звездам, зная, где находится Полярная звезда. Таким образом, мы составили маршрут на Новокатериновку. Я думал, что там наши.
Шли мы шесть дней, пять ночей. Вышли 4 сентября. Прошли четыре кольца российской обороны. И очень жалели, что у нас были обычные автоматы.
Самая большая проблема была с водой и едой. Народ психовал. В болото зашли, в Строителе напоролись на российский штаб, «Байкер» чуть голову об ствол танка не разбил и т.д.
Позже зашли к местным в Петренки возле Строителя. Нас начали проганять, пришлось чуть ли не под автоматами заставить нас покормить. Дали нам две миски супа. Дед выпил с Колей по рюмке самогонки. Дал ему пачку махорки. И мы ушли.
«Мансур» еще где-то из подвала в с. Колоски «спер» трехлитровую банку самогонки. Половину ее мы потратили на то, чтобы отмыться. Были все в грязи, в копоти, в крови. Катька, наверное, человек тридцать раненых перетащила на себе. Грязь и кровь засохли на ее одежде.
Как-то мы ночевали в посадке возле Колосков. Обычно в центре посадки ложились. А тут Коля – «Актер» - вытащил нас на край. Мы планировали в 11 часов выходить. В полдесятого подъезжает российскае БМП и становится рядом с нами. Начинают разгружать тяжелые пулеметы.
Мы лежим в кустах. Я засыпаю. И тут Катька меня как «влупит» в бок. «Гал», прекрати храпеть», - шепчет. «Мансур» тоже посапывал. Говорю: «А ему, значит, можно?» (улыбается – ред.). Катька говорила, что этот момент был для нее самым страшным. Но нас не нашли.
Да и подбадривать всех нужно было. «Скиф» еле шел. Потом рассказал, что в руках держал гранату, не верил, что выйдем.
У нас был один телефон с двумя делениями зарядки. На счету всего 15-20 гривен. А в Копанях начал ловить российский роуминг. Пишу жене сообщение, чтобы кинула тысячу гривен на этот номер. Она у меня привыкла к подобному, так что просто пополнила счет… А потом я позвонил, чтобы она узнала номер телефона командования батальоном. Через 30 минут перезвонил, она дала мне номер «Филарета». Он сказал, что Новокатериновка занята россиянами, нужно идти на Комсомольское.
Нам пришлось пройти 74 км, обходить блокпосты… Как-то прошли 10 километров, а продвинулись все лишь на метров 500.
Был момент, когда мы чуть не вышли на блокпост террористов. «Байкер» психанул, говорит, мол, что ты нас водишь кругами, пошли по железной дороге. Мы пошли. И вдруг у меня внутри все сжимается, как в автобусе, когда получил пулю в лоб. Не могу сделать ни шагу. Даю команду остановиться. Обкладываю всех матом и говорю: «Делайте, что хотите! Я – спать». И ухожу метров три в сторону, там был откос, а дальше – лес. Постепенно все пришли за мной. Это было около трех ночи. Мы уже не высовывались до утра, хотя как правило, шли с десяти вечера до полшестого утра, а потом ложились спать.
В десять утра услышали рев техники. Коля Щуренко («Актер») быстро вышел, посмотреть. Говорит, россияне уходят в сторону границы. Было три колонны. Мы подождали еще полчаса и пошли. За сто метров от нас был их блокпост. Разбросаны бутылки, пакеты от сухпайков. Вкусный, кстати, у них сухпайок. Собрали все съедобное и пошли дальше.
Интуиция очень много раз меня спасала. Знаете, на войне нет атеистов. Я за всю жизнь столько не молился.
Хотя были и комичные случаи. Как-то услышали звук техники. Прыгнули в посадку, чтобы переждать, думали, это танк. Оказалось, комбайн. Мы так ржали…
«Мы не успевали за откатывающимися нашими войсками»
Часто ели подсолнухи, кукурузу сырую. Я на кукурузу теперь смотреть не могу (улыбается – ред.)
По времени мы не успевали за откатывающимися нашими войсками. Проходили 10 км за сутки, а они уходили на 15 км назад. Поэтому я заставил всех поднажать, и за один день мы прошли 20 километров. Дошли до села по-моему Новозарьевка. Там была какая-то база, было много воды. Мы и напились и отмылись наконец-то, хотели взять там машину. Но бензина не было, да и аккумуляторов тоже… Снова спросили не то направление, куда собирались. Залегли в поле днем, посмотрели, есть ли наблюдение за нами. Поскольку часто сами местные и сдавали нас. Однажды лишь мы попали на беженцев, они очень хорошо к нам отнеслись. А все остальные кормили только под дулами автоматами, к сожалению.
С утра мы проснулись. Рядом была дорога, мы слышали звук машин. Тогда у нас была информация, что нужно выходить на Новоласпу, все время связывались с «нашими», чтобы понимать, куда двигаться.
Тогда я принял решение остановить гражданский автомобиль, чтобы уехать. Я встал на дороге, «Актер» страховал меня в кустах. В 50 метрах по ходу движения спрятались два человека, которые в случае не остановки машины должны были дать автоматную очередь над машиной. Еще в 50 метрах на обочине спрятались «Зубр», «Мансур» и Катя. Их задание – огонь на поражение при необходимости.
Едет Жигуль-десятка. Выхожу, останавливаю, как бы проверка документов. Смотрю, за рулем сидит дедушка, рядом – бабушка. И понимаю, что если я их сейчас высажу, у них случится инфаркт. Отпускаю их, показываю своим, что все спокойно.
Едет вторая машина. Тоже какие-то Жигули. Останавливаю. А там сидит дед, бабка и маленький ребенок на заднем сидении. Меня уже начинает колотить. Они же доедут до блокпоста и расскажут о нас. Отпускаю их тоже. Пацанов уже тоже «колбасит».
И тут с обратной стороны едет «Subaru Forester». Останавливаю. Сидит один мужчина. Как сегодня помню - Александр Петрович. Говорю, что нам нужно доехать до Васильевки. Он мне: «Да вы что творите? Я – директор предприятия, еду на работу, чтоб люди начали работать...»
Я сделал, три глубоких вдоха, и говорю: «Вы знаете, сейчас на вас наведено семь автоматов. Мне нужно попасть в эту Васильевку. И я туда попаду либо с вами, либо без вас». «Садитесь», - говорит он.
Я сажусь на заднее сидение. Выходит из кустов Коля, садится на переднее сидение. Говорю водителю: «Разворачивайтесь». «Васильковка в другой стороне», - отвечает он. «Александр Петрович, не спорьте со мной, пожалуйста. Я вас последний раз прошу. Разворачивайтесь», - говорю ему. Едет молча. Говорю, остановитесь. Останавливается. Из кустов выходит «Скиф» с «Байкером», они садятся в багажник.
Говорю, едим дальше. Уже молча, не спорит… Снова говорю, останавливайтесь. Выходят эти трое. «Мансур» - в багажник, Катя и «Зубр» - в машину. В общем, едем мы на этой машине. А потом водитель говорит, что дальше блокпост. «Останавливайтесь за 100 метров до него», - отвечаю.
Мы вышли. И снова растянулись колонной, расстояние между каждым метром 20. Планировали штурмовать блокпост. Но все разбежались, мы даже не стреляли.
Подъезжает грузовик. В нем сидят двое мужчин. Я их остановил, говорю, что нам надо на Новоласпу. «У нас газа не хватит», - отвечают. «Ну, тогда будем толкать», - добавляю. Мы сели в машину, парни, как оказалось, возили уголь.
Заехали в Староласпу, правда, проскочили поворот. Не знаю, специально или нет, но напоролись на террористов. Мы остановились. Они расспросили, продаем ли мы уголь, по сколько, сказали, чтобы им завезли. Видно, за своих приняли.
Мы развернулись, приехали в Новоласпу. Смотрим, а на перекрестке стоит микроавтобус и какие-то вояки возле него. Я отправил туда Колю («Актера», он погиб 17 мая 2015 года), чтобы разведать обстановку. А сами мы были готовы стрелять в случаи необходимости. Коля допил остатки самогонки, взял украинский флаг (сначала спрятал его), оставил автомат и пошел. Он немного подошел и увидел, что это наши, начал флагом махать, к ним бежать.
Оказалось, туда вышло из окружения еще несколько человек из НГУ. Нам сказали, что надо ехать по «серой зоне» в Курахово, километров 50-60. Так что расслабляться было еще рано.
На полпути мы увидели две колонны техники. БТРы, танки, очень много их было. Это были наши.
Они привезли нас в Курахово в санаторий, где раньше ночевала первая рота «Донбасса». Встретили нас очень здорово. Покормили, напоили, помыли.
Как оказалось, из окружения вышли практически все, кто шел маленькими группами, кроме «Дудаева» (пропал без вести). У нас была все-таки большая группа, пришлось больше кругов сделать.
Я позвонил жене, сообщил, что мы вышли. Разговаривали с ней каждый день. Правда, после возвращения я узнал, что у нее на нервной почве отслоилась сетчатка глаза.
Потом мер Курахово дал нам автобус и нас отвезли в Днепропетровск. Мы пошли к раненым пацанам в больницу. Их два дня продержали на Саур-Могиле, а потом передали Красному Кресту. Издевались над ними, конечно…
В ту же ночь нас отправили в Петровцы под Киевом.
«Из 600 человек в батальоне осталось около сотни после Иловайска»
Нас отпустили на две недели в отпуск. Скажу честно, все это время очень сильно бухали. Говорить на тему войны совсем не хотелось. А через две недели собрались, снова купили форму и поехали.
Батальон дислоцировался тогда под Днепропетровском, в бывшем пионерском лагере Терешковой.
Из 600 человек в батальоне осталось около сотни после Иловайска. Многие перешли в 93-ю бригаду. Кроме того, началось расследование по Иловайску, столько людей погибло, остались в плену, оружие там потеряли. Только 38 человек вышли с оружием. Все начали объяснительные писать, давать показания. Потихоньку бойцы начали спиваться. И тогда Семен назначил меня командиром сводной роты. Я начал тренировать парней, чтобы хоть чем-то их занять, чтобы они не впали в депрессию.
Где-то в середине октября нам дали команду выдвигаться в Старе. К нам приехала большая шишка из Нацгвардии с обвинениями в том, что мы незаконно действовали на Донбассе. У нас с ним тогда был очень сильный спор. Говорю ему: «Вы дали нам оружие и бросили нас в Иловайске…» Снова все писали объяснительные. Это длилось до середины ноября. А потом нас наконец-то оформили в батальон задним числом. Я оформлен с 14 августа.
А 17 ноября меня назначили начальником штаба батальона. Мы дальше оставались в Старе. Я продолжал гонять ребят, мы ходили в походы с ночевками, задачи какие-то выполняли, в разведку ходили.
Потом мы выдвинулись в Лисичанск. Проводили там профилактические зачистки.