Режиссер сменил на этом посту Раду Поклитару, проработавшего худруком Театра оперы и балета около полутора лет. “Я не хочу, чтобы все думали, будто я выжил Раду из театра. Это не так. Он перестал быть худруком, потому что у него не хватало на это времени. В конце концов, у него есть своя труппа, с которой нужно работать”, — волнуется Троицкий, когда мы заговариваем о кадровой перестановке.
Само назначение в качестве худрука такого непростого театра, как этот, Влад воспринимает как творческий вызов. “Мне бы хотелось создать в этом театре пространство, где можно будет найти диалог между взрослыми и детьми. В Украине ведь образование и культура для детей вообще находятся на заднем плане. Есть какие-то развлекалочки, но нет центра, который бы системно занимался детьми и при этом находился в современном контексте”, — говорит он.
“У наших детей современное сознание, они живут большей частью в виртуальном мире. Нам тоже придется зайти определенными образом онлайн, чтобы вытащить детей оффлайн и встретиться с ними, наладить с ними диалог. Мне кажется это очень интересным — это вызов для меня как для художника и как для руководителя”, — у самого Влада — двое детей, он знает, о чем говорит.
Мы выходим из кабинета Троицкого — кондового помещения с голубыми обоями и железной дверью в лучших традициях советских поликлиник — и идем на экскурсию по театру. Следующая дверь направо ведет в большой круглый зал под стеклянным куполом, с которого свисает огромная, угрожающего вида, люстра. Здесь раньше проводились “выставки”, на которых продавались перчатки, белорусская косметика и нижнее белье. Влад называет это просто “трусами”. “Трусы” он выгнал из помещения театра сразу же, как только его назначили худруком.
“В этом помещении я хочу сделать еще одну сцену театра — под куполом. На 15 декабря я уже запланировал новый спектакль под рабочим названием “Превью”, — рассказывает Троицкий о том, чем заменит пресловутые “трусы”. — В спектакле будет задействован хор и балетная труппа. Тут сложная акустика, но поверьте, когда хор стоит вот там, на балконе, и поет хоралы, это сносит башню”.
Планируется, что зрители будут сидеть на платформе посередине зала, окруженные хором и балеринами, которые уже готовятся к постановке. “Как раз к католическому Рождеству”, — подытоживает Влад.
Кроме реформирования круглого зала под куполом Троицкий планирует некоторые изменения на основной сцене: “Мы сейчас работаем над технологией, которая позволит нам временно закрывать оркестровую яму — в тех постановках, где оркестр не задействован. Это позволит нам сделать большую авансцену и сильно расширить возможности главного зала”.
“Еще мы делаем полную ревизию света и звука: еще до меня театр выиграл тендер на покупку дополнительного светового и звукового оборудования. Сейчас я ищу ресурсы для того, чтобы купить сюда мощный видеопроектор, чтобы иметь возможности делать видеодекорацию как с прямой, так и обратной проекцией”, — добавляет он.
Задаю болезненный для любого нового художественного руководителя вопрос: что будет с репертуаром? И труппа театра (374 человека), и те, кто переживает за судьбу театра, боятся, что новая метла будет мести с таким рвением, что ничего от старого репертуара не останется. “Сейчас в репертуаре театра 25-27 спектаклей, включая те, что ставит Раду Поклитару. Мы пересмотрим репертуар, но понятное дело, что никаких радикальных изменений делать не будем”, — обещает Троицкий.
“Моя задача — сделать так, чтобы это пространство дышало. Чтобы это был не только театр, где показывают спектакли для шестилетних детей, но и культурный центр для детей постарше, для юношества, для семей в целом, которые будут приходить сюда по выходным. Мы хотим и классику сохранить, чтобы не терять корни, которые уже пущены в этом театре, и добавить что-то новое”.
Сейчас в театре показывают, в основном, детские дневные спектакли. “Вечером тут, как правило, очень темно и страшно”, — говорит Влад и ежится.
Троицкий хочет задействовать максимальное количество помещений в театре. Мы спускаемся на первый этаж и проходим на сцену — там разбирают декорации и обсуждают свет. Никто не обращает на нас никакого внимания: кажется, Влада до сих пор побаиваются.
Когда он пришел, все испугались увольнений. После публикации отрывков из лекции Троицкого в издании “Инсайдер”, актеры запаниковали: решили, что Влад всех уволит, отменит все спектакли и будет строить что-то радикально новое. Режиссер не жалуется, но наверняка недоверие к нему труппы сильно усложняет работу. “В труппе есть люди, готовые пойти на эксперимент, - это же все-таки творческие личности, — рассказывает мне помощница Троицкого, пока тот в очередной раз отбегает по хозяйственным вопросам. — Но как только вся труппа собирается вместе и кто-то первым в ответ на предложения Влада говорит “нет”, все сразу скисают”.
Мы выходим за кулисы и идем обратно в фойе. В комнатах кто-то распевается, Влад поворачивается ко мне и с нескрываемым восторгом говорит: “Эти актеры пашут, не покладая рук. Это только кажется, что легко прикинуться персонажами для детских спектаклей. В иных украинских драматических театрах актеры так не выкладываются. Тут для того, чтобы сохранить голос, сохранить мастерство игры на музыкальных инструментах, работают постоянно”.
В коридоре, ведущем к главной сцене, Троицкий планирует сделать театральную гостиную. “Когда на основной сцене ничего не идет, это пространство вполне можно использовать, — разводит руками, показывая, насколько большой коридор. — Тут даже есть выход во внутренний двор. Если все привести в порядок, тут вполне можно сделать камерный зал мест на сто”.
“Само здание театра уникально, — Владу явно не занимать оптимизма. — Удивительное сочетание конструктивизма и ар-деко. Одна из моих задач — вскрыть его архитектурные достоинства”. Впрочем, Влад не лукавит: здание Муниципального театра действительно интересное, похожее на большую раковину, которая будто закручивается к середине. Как и в ракушке каких-нибудь древних моллюсков, в театре полно маленьких кабинетов.
“Тут еще сохранилась советская система: все сидят по кабинетикам. Нужно сделать так, чтобы закрытых комнат было меньше, а стало больше свободного пространства. Я хочу разобраться в пространстве и максимально освободить помещение для публичного использования — лекций, мастер-классов и так далее. Все должно булькать”, — говорит Троицкий уже в подвале, где находится гардероб.
“Это гардероб на 800 мест, которые здесь никогда не будут заняты одновременно. Гардероб вполне можно уплотнить и превратить этот холл в площадку для концертов джазовой и новой музыки. Тут вполне поместится 70-80 человек”, — Троицкий уверенно шагает по темному коридору, простукивая стенку, на которой висят зеркала. Стенка сделана из гипсокартона, и что находится за ней — неизвестно.
К нам спускается один из работников театра, Влад спрашивает у него, что за стенкой. “Оказалось, что там — остатки ночного клуба “Ра”, — рассказывает нам, пока мы поднимаемся обратно к нему в кабинет. — Кто-то когда-то сдал часть помещения под ночной клуб. Он какое-то время функционировал, а потом его владельцы чуть ли не провели приватизацию этого помещения, нарушив, естественно, все действующие нормы. А потом они ушли — то ли деньги кончились, то ли устали. Очень мутная история, с которой я позже разберусь. Там 700 метров шикарного помещения, сухого и чистого, было бы здорово там тоже что-то сделать”.
Задаю еще один болезненный для всех вопрос, на который Влад отвечает с удивительным, как для культурного деятеля, спокойствием: откуда театр возьмет на все планы нового худрука деньги?
“Государство финансирует только зарплаты, а мы, в свою очередь, будем подаваться на гранты под отдельные проекты, и формировать попечительский совет. Ну и зарабатывать сами, конечно же — театр должен зарабатывать деньги на новые постановки и на реконструкцию”, — говорит Троицкий, обещая, что театр рано или поздно должен стать “культовым местом”. Он надеется, что местоположение театра сыграет ему на руку: в конце концов, и Подол — место силы, и Контрактовую площадь, согласно планам Киевской горадминистрации, хотят сделать пешеходной зоной. Новый культурный центр сюда вписывается идеально. Если кому-нибудь не захочется его “отжать”, конечно же.
“Уже в декабре в театре появится новое ощущение. Мы представим несколько новых проектов: возможно, Dakh Daughters выступят в формате театральной постановки, покажем “Превью”, о котором я раньше говорил. Словом, я буду искать разные форматы, но так, чтобы это не противоречило концепции театра. Все-таки ко всему нужно относиться с уважением”.
В будущем театр может стать мощной площадкой для постановок, в том числе и ко-продукций с другими странами и институциями. “Есть идея создать здесь площадку для презентации проектов, которые будут сделаны совместно с другими театрами, проводить журфиксы для культурных атташе из разных стран, чтобы презентовать Украину”, — удачный опыт театральной ко-продукции со Швейцарией и Францией явно вдохновляет режиссера на подвиги.
При всех наполеоновских планах, Влад не собирается прощаться с Гогольфестом. Более того, он уверен, что когда на культурной карте появится такая площадка, как театр, который он возглавил, Гогольфесту будет проще. “Я ведь не один тяну на себе этот фестиваль, у меня есть команда единомышленников”, — говорит он.
“Мне интересно не замыкаться в себе, а существовать в пространстве, где все протягивают друг другу руки и помогают развивать страну и этот город. Это единственно правильная стратегия сейчас, — уверен Влад. — Период закрытого существования, когда каждый сидит по своим нычкам, уже исчерпал себя. Время бросает нам сильные вызовы: Украине пора перестать вести себя, как бедный родственник, и спекулировать на том, что мы находимся на окраине не то Европы, не то России. Нужно начинать вести диалог с Европой на равных: подпишем мы что-то с ЕС, или не подпишем: все равно. От этого окраинного, провинциального сознания уже все устали.
Более того, Украина сейчас дает гораздо больше шансов на развитие, чем любые московские или европейские пенаты. Такой вот парадоксальный момент. Потому что здесь ведь — непаханное поле. Ты можешь делать все, что угодно, и зритель, жадный до чего-то нового, придет к тебе. Пока не отработаны технологии, нужно творить и не останавливаться. Эпоха унылого равнодушия уходит. Если люди научатся доверять друг другу, не претендуя на эксклюзивность своего понимания мира, очень многое может поменяться”.