Рома, твой первый концерт пройдет 21 мая, в Dovzhenko Centre, в арт-кубе KORA.Что это за название такое?
По моей версии, это сложившиеся начальные буквы фамилий Максима Коломийца и Дмитрия Радзецкого. Учредители бренда являются давними коллегами, друзьями и, кажется, даже родственниками.
Могучая кучка. А ты здесь при чем?
С гитаристом Дмитрием Радзецким я познакомился год назад в самолёте. Утомленный после европейского турне, Дмитрий спал крепким сном отца Гамлета. Открывшимся в тот момент третьим оком я видел, как муза что-то наливала ему в ухо. Возможно, это был именно замысел создания «Коры».
Я верю в это начинание. Чего стоят одни только названия проектов! Моему концерту предшествовала «Поэтика ужаса и тишины», на будущее запланированы «Пустые пьедесталы» . Что глубоко символично – между двумя этими смысловыми парадигмами проходит вся моя жизнь.
Кстати, почему твой концерт называется «Искусство слушания»? Если вспомнить анекдот, ты же не слушатель, а как раз наоборот, – «игратель».
Кто сказал, что название обращено именно ко мне? Искусство слушания, а вместе с ним благодарности за то, что концерт пройдет в одном отделении, а не в двух, придется проявлять как раз тебе – вместе с остальной публикой.
Мы с публикой уже тебе очень благодарны. Я правильно понимаю, название обращено именно к нам?
Название, правда, в трансформированном виде, происходит от одного из произведений моей программы: пьесы «La scuola dell’ ascolto» немецкого композитора Георга Катцера. Что сие означает, я никогда особо не задумывался. Играл себе да играл. Кому нужны слова, когда музыка хорошая? Но на одесском фестивале «Два дня и две ночи» ее перевели как «Школа слушания». Я верю одесситам и в то, что все лучшие концепции рождаются в Одессе. Причем, не на Малой Арнаутской, а в филармонии – на Бунина, 15.
22 мая у тебя запланировано выступление с Киевским камерным оркестром в рамках филармонического фестиваля «Киевская весна». Что будешь играть там?
Премьеру большого произведения первой половинки KORA – Максима Коломийца. «Зеркала» для баяна, фортепиано и струнных. Это уже третья наша эпохальная работа с Максимом. Кредо Коломийца – каждый раз изобретать собственно Музыку и правила, по которым она существует. К баяну у него, по-моему, точно такой же подход. Автор до сих пор блюдет интригу, угрожая предъявить миру вторую часть. Возможно, это произойдет прямо на концерте.
За пультом будет находиться уникальный дирижер с балетным прошлым Михеил Менабде. А моим дуэтным партнером станет пианист Антоний Барышевский. С нетерпением жду выступления с ними. Надеюсь, они испытывают те же чувства.
В программе также прозвучат премьеры молодых композиторов Алексея Ретинского, Виталия Кияницы, Дениса Бочарова и Максима Шалыгина. Что скажешь о них?
То, что из них, по меньшей мере, двое – Бочаров и Шалыгин – открытые аккордеонисты. Согласись, это уже тенденция.
Идет баянизация украинской музыки?
И не только украинской: недавно прочитал статью канадских исследователей о том, что французский композитор Жерар Гризе до того, как стать выдающимся спектралистом, слыл неплохим мастером варьете. Потом он, правда, всю жизнь стеснялся своего прошлого. Аккордеон, не выдержав, Гризе развернул лишь на похоронах своего педагога, Оливье Мессиана. Но ученые справедливо утверждают, что без аккордеона никогда бы не возникла концепция спектрализма: внимание к отдельному звуку как самоценности и основе формообразования.
Если взглянуть на этот вопрос шире, можно смело утверждать, что баян – инструмент мира, добра и бесконечности.
На котором в детстве играл Владимир Путин.
Мне кажется, роковую роль здесь сыграла его дружба с виолончелистом Ролдугиным. Вмешательство холодного классического начала разрушило сермяжную скрепоносность баянной аутентики.
Нравился ли тебе в детстве крокодил Гена?
Спасибо за вопрос – эта тема очень важна для меня. С «Песенкой крокодила Гены» я когда-то блестяще сдал вступительный экзамен в музыкальную школу. С тех пор эта музыка и светлый образ ее героя прочно поселились в моем сердце, на каждом новом жизненном витке рождая все новые обертоны. С этими ощущениями может конкурировать лишь песня «Голубой вагон» того же животного. Между прочим, я когда-то рассказал об этом монстре с гармошкой ганноверским маньякам на концерте в их психиатрической тюрьме. Мне кажется, эта история тронула сердца немецких слушателей.
Современная украинская баянная музыка – слова, которые все больше связывают с тобой. И как с музыкантом, и как с музыкальным культурным дипломатом. Ты с этим согласен?
Отвечать на этот вопрос нужно под звуки «Мессенджера» Валентина Сильвестрова. Только вместо солирующей скрипки должен звучать баян. Лишь так можно передать ощущение полета и захватывающих перспектив Дипломата и Посланника, полжизни жизни атаковавшего просьбами о сотрудничестве украинских композиторов. И, действительно, посланного многими из них…
Некоторое отношение я имею и к современной немецкой музыке. И даже, закрой уши, к российской. Чего стоят, например, посвященные мне опусы победителей голландского Гаудеамуса – Дмитрия Курляндского и Александра Хубеева. Кажется, они что-то предчувствовали в развитии отношений между двумя нашими странами. Первый написал для баяна «Дрожь», второй «Фобос и Деймос» – «Страх и ужас».
Как оно в данный момент – быть украинским музыкантом в Европе? Не рассасывается ли само качество?
Собственно украинским музыкантом я себя чувствую лишь, когда организовываю резонансные проекты украинской музыки. Или когда играю гопаки на вечеринках диаспоры. Последнее случается гораздо чаще.
Давно работающий на Западе украинский дирижер Оксана Лынив как-то сказала: наши соотечественники обладают тем, что Европе интересно, – совершенно другим уровнем искренности, эмоциональности, глубины интерпретации.
Как только они начинают понимать, как работают менеджерские структуры в мире классики, начинают очень быстро двигаться вперед.
Сделаем вид, что эти слова и обо мне тоже. Что я давно все понял и движусь вперед семимильными шагами. Когда же берет верх предательская реальность, утешаюсь чтением повести «Приказано выжить» о последних днях Штирлица в Берлине.
Что еще читаешь?
Меня откровенно тянет к духовной литературе. Любимые книги – «Исповедь» блаженного Августина, а также истории мытарств матушки Пелагеи, собранные Борисом Акуниным в трилогии «Пелагея и белый бульдог», «Пелагея и черный монах», «Пелагея и красный петух». Но все это временно. Думаю, нам пора вернуться к уже озвученной тобою истине: «Чукча не читатель, чукча – писатель».
Пишешь что-нибудь? Помню, как ты выбирал между музыкой и литературой. Говорил, что баян ревнует к журналистской работе. Он успокоился?
Мне кажется, я всю жизнь пишу книгу «В семье не без Ромы». И каждый год к моему личному делу подшивается несколько новых глав, отредактированных и отцензурированных тем же баяном.
За последнее время у тебя было много встреч со знаменитыми музыкантами. Расскажи о самой потрясающей из них?
Это были пять часов в рождественском Антверпене с композитором Гией Канчели. Получилось самое большое интервью в моей жизни. С Гией Александровичем мы познакомились в начале 2000-х, когда я взобрался по тросу на второй этаж Национальной оперы Украины, где проходил его авторский концерт. И с тех пор досаждаю этому человеку, который, кажется, больше всего на свете любит молчать. К слову, мое тогда вторжение, можно сказать, захват государственного учреждения, нарушило хрупкую эргономику Киевской оперы, что привело к необратимым последствиям – как административным, так и художественным.
Играешь ли ты еще Астора Пьяццоллу? Если не ошибаюсь, это был большой период в твоей жизни...
В последнее время на меня огромное воспитательное влияние оказывает общение с пианистом Евгением Громовым. Уверен, что наша переписка рано или поздно увидит свет, и станет настоящим памятником эпистолярного жанра, сродни, а то и посильнее баттла Грозного с Курбским.
Объяснись. Приведи пример. Докажи цитатами.
«Никто не заставит меня, – с укором пишет мне Евгений – приноравливаться под вкусы публики и поигрывать транскрипции бесчисленных танго Пьяццоллы, одно время заполонивших умы трудящихся. Тем самым потакая низменным вкусам и прихотям толпы, оболваниваемой многими мастерами обманного жеста этими банальными в художественном отношении образчиками развлекательно-ресторанного музака, кича и попсы».
Как теперь жить?
Пьяццолу теперь можно будет играть лишь вполголоса, на конспиративных квартирах и с выключенным светом.
Играл ли ты когда-нибудь на улице? Например, от избытка каких-нибудь чувств?
Скорее, от избытка пустоты в желудке, голодное урчание которого заглушало все остальные чувства. До сих пор тянусь к этому роду деятельности всем своим существом. Например, когда временами приезжаю в Берлин и вижу на Александрплатц Антоху Кременчугского или Вована Полтавского, у меня начинают чесаться руки. Кстати, одно время там активно музицировали ребята из Винницы. Но в последнее время их что-то не видать. Наверное, вслед за своими не менее талантливыми земляками они перекочевали в Киев и заняли важные акустические точки возле Кабмина и Администрации президента.
Как тебе самому сейчас в Киеве?
Мне хорошо, когда я сюда возвращаюсь. Я радуюсь знакомым мне приметам и символам. Мне хочется верить, что и языки умолкнут, и знание упразднится, но в Союзе композиторов мне будут улыбаться лица тех же дежурных. А на втором этаже, в коморке при зале Киевской камераты будет все так же сидеть композитор-виолончелист Золтан Алмаши и осваивать программу Sibelius для набора своих шедевров.
Мне кажется, здесь все друг другу рады и давно устали друг на друга обижаться. Мы вместе старимся, сростаясь в неделимое поле. Уверен, мы будем жить долго и счастливо, и даже умрем в один день.
Вернемся к теме нашего разговора. Понимаю, что ты – занятой исполнитель, и слушать тебе особо некогда. И все-таки, что ты слушаешь?
Я предпочитаю слушать жену. И к моим словам стоит отнестись гораздо серьезнее, чем может показаться на первый взгляд. В речи супруги – этой истинной музыке – можно расслышать и бетховенские бури, и божественные длинноты Шуберта; бесконечность рахманиновских фраз и репетативный минимализм Гласса; радикальную лексику сонат Уствольской и ни с чем не сравнимую нежность опусов раннего Шмурака.
О чем тебя никогда не спрашивают, но тебе хотелось бы, чтобы спросили?
Фамилия, имя, отчество. Дата и место рождения.
Спрашиваю.
Мне нужно согласовать ответ.