Глава I
ГОСТЬ ИЗ ПРОШЛОГО
Домну прошли быстро, помог парус и антский ветер. Однако Ждан, повинуясь приказу с головной лодии, кив-нул Иннокентию в сторону левого высокого берега: «При-ставай!» Причина распоряжения походного вождя антов была очевидной: солнце перевалило зенит, близился ве-чер. Впрочем, летние ночи в варварской стране были так же коротки, как и в столице Империи. Рано утром Кон-стантин Германик рассчитывал увидеть легендарный Бо-рисфен.
Когда речные корабли антов один за другим с разгону выскочили на песчаный пляж, трибун Галльского легиона поспешил на берег. Откровенно говоря, его порядком тошнило от утренней рыбной похлебки, запитой горько-ватой водой из источника, вытекавшего из-под высокого берега Домны. Вдобавок мутило от странного цвета реч-ной воды, которая струилась и скручивалась, как огром-ное тело плывущей змеи.
— Аттик, за мной! — скомандовал римлянин. — При-хвати что-то пожрать для Цербера, чтобы он за этими... сусликами не гонялся.
— Суслики в степи водятся, — охотно вступил в разговор Эллий Аттик, обрадовавшись, что ему предоставили возможность продемонстрировать свою эрудицию. — Здесь лесистая местность, все больше зай-цы плодятся.
Германик, вопреки уже установившейся традиции решительно пресекать болтовню всезнайки, кивнул. Ес-ли лес, значит, пес точно захочет полакомиться зайчати-ной, Аттик его просто не удержит.
— Давай поводок! — потребовал он. — Возьми мой щит.
По старому римскому уставу трибуну щит не полагал-ся: офицер обязан руководить боем из глубины строя. Но тут — иное дело. Война без правил, засадная.
Подошел кормчий Иннокентий. Наверное, хотел узнать, куда собрался командир, но, увидев армейский щит в руках бывшего актера, решительно заявил:
— Это против правил, трибун. Если налетят конные скифы, ты не успеешь даже закрыться. Я пришлю тебе серпоносца и стрелка.
Германик хотел возразить, что скифов уже сотни лет как в помине нет, но в желудке забурлило так, что он ед-ва успел сглотнуть слюну. Вот снова и снова! Клокочет, как серный источник в Азии!
Он метнулся к ближайшим кустам, усеянным мелкими белыми цветочками, да так щедро, будто в начале лета снег выпал. Пока Германик разбирался со своим желуд-ком, вернее, желудок разбирался с ним, Цербер испол-нял роль передового отряда-авангарда, не подпуская к кустам посторонних.
Наконец трибуну полегчало в прямом и переносном смысле слова. Но на всякий случай он решил пройтись, «осмотреться на местности», как говаривал его первый командир. Тем более что слева и справа его уже прикры-вали верные охранники: серпоносец Тирас и стрелок Ка-леб.
Позади, трагично вздыхая, плелся Эллий Аттик. Рим-ский щит был явно тяжел для грека, чьи предки потеряли свободу полтысячи лет тому, навеки успокоенные легио-нами претора Квинта Цецилия Метеллы.
...Неподалеку от легендарного Коринфа греки по-строились фалангой, как раньше это сделали македонцы, тоже не пожелавшие подчиниться Риму. Греческие пехо-тинцы-фалангиты продавили несколько линий гастатов — римской тяжелой пехоты. Но опытный Квинт Цецилий Метелла послал отборный отряд в тысячу бойцов, кото-рый ударил во фланг грекам. Фалангиты не успели раз-вернуться, длинные копья на этот раз не спасли, а поме-шали. Враги Рима были разгромлены наголову. Фаланги-ты полегли почти полностью, остатки конницы были рас-сеяны. Детей и женщин мятежного Коринфа продали в рабство, трупы стариков сгнили на опустевших улицах...
— Командир, если ты заберешь щит, то я вернусь назад, чтобы обеспечить тебе здоровье во время речных переходов, — раздался вкрадчивый голос Эллия Аттика.
Константин Германик обернулся к греку, спросил недоуменно:
— О чем ты?
Тот, положив тяжелый щит на траву, смирено произ-нес:
— Издалека расслышав, как ты невыносимо страда-ешь за кустом бузины, я осмелился обратиться к тебе, во-истину гомеровскому герою, чтобы помочь, подобно Ас-клепию, древнему богу-врачевателю.
Подражая высокопарному стилю бывшего актера, римлянин, знавший «Одиссею» наизусть, с насмешкой ответил в том же стиле цитатой из поэмы:
— Какое слово сейчас вырвалось из-за ограды твоих зубов?
Грек усмехнулся беззубым ртом и толково объяснил, что куст, который посетил трибун, вернее, белоснежные цветочки на молодых ветках этого высокого, как дерево, куста обладают целебными качествами. Если их хоро-шенько высушить, а после принимать утром натощак, предварительно заварив в крутом кипятке, то исчезнет поганая речная болезнь. Да и испражняться будет легче, учитывая, что даже великолепному римскому офицеру порой днями приходится обходиться рыбной похлебкой.
— Лети назад быстрее парфянской стрелы! — мигом приказал Константин Германик. — Оборви весь куст!
Подошел фракиец Тирас, поднял щит, забросил его за спину, освобождая руки.
— Трибун, а куда это грек так рванул? Словно ему свободу даровали!
— К многочисленным талантам нашего лицедея при-соединился еще дар Асклепия, — хмуро отшутился Гер-маник. Однако, увидев явное непонимание на грубом ли-це фракийца и вовремя сообразив, что матушка горца уж точно не рассказывала малышу на ночь мифы Древней Греции, объяснил: — Асклепий — бог, легендарный ле-карь старых времен.
Словно высеченное из коры дуба лицо Тираса оста-лось таким же незыблемым, как ствол могучего древа. Когда же быстрый в драке, но медлительный в раздумьях уроженец Фракии свел наконец в голове три понятия: Аттик — Асклепий — лекарь, то произнес сакрамен-тальную фразу: — Даже если наш мим случайно залечит рану, то больной все равно помрет от его болтовни.
Тут раздался истошный вопль, и из-за белых кустов выскочил испуганный грек и сломя голову ринулся под защиту Тираса и Калеба, которые, мгновенно изготовив оружие к бою, прикрыли собою трибуна.
— Там! Там... — не успев отдышаться, бросил Аттик, пальцем указывая в направлении зарослей, — там старик в белом. Очень древний старик, белый, как, как эти...
Он разжал ладони, и на землю попадали только что сорванные и уже порядком измятые белые цветочки.
— Старик был один?! Это засада?! Говори, плешь гре-ческая! — Фракиец уже успел передать щит Германику и, не дожидаясь приказа командира, что позволено тело-хранителю в исключительных ситуациях, угрожающе подступил к Аттику.
Несчастный актер взмолился:
— Один, один! Маленький, как подросток! Вокруг только пчелы гудят, и запах стоит... дурманящий, как от большой амфоры с розовым маслом, и отрезвляющий, словно винный уксус разлили.
— Трибун! Засада! — решительно заявил фракиец. — Надо спешить. Эфиоп прикроет.
«Не спеши! — услышал Германик знакомый голос. — Это я, твой оракул из мертвого антского городища. Тот, кто явился на свет до тебя и уйдет после тебя».
Эти слова прозвучали в голове столь же явственно и четко, словно их произнес кто-то над самым ухом. Ис-кусством индийских магов в землях антов владел высу-шенный от старости фокусник, которого римлянин встре-тил на антском пепелище. Помнится, селение защищали только подростки, которых перестреляли готы.
«Мальчишка, который был мне родным по крови, поймал тогда твою стрелу, — снова прозвучал в голове скрипящий голос колдуна варваров. — Впрочем, ты не оценил этого, не помянул мальчика в редких молитвах. Ваш Назаретянин о нем так и не узнает...»
— Старик! Как ты здесь оказался, чего тебе надо? — поморщившись как от зубной боли, крикнул римлянин.
Поймав удивленный взгляд Тираса, услышав испуган-ный вздох Аттика, тут же «успокоил» спутников:
— Я с антским призраком разговариваю. Он неопасен.
Проигнорировав решительные возражения фракийца, трибун Галльского легиона стремительно направился к белому, как большое облако, кусту. Впрочем, густые заросли ему пришлось раздвигать мечом, с трудом удер-живая пса за загривок.
Наконец, пробравшись через непроходимые бело-зеленые дебри, он вышел на небольшую поляну, где ароматы были настолько нестерпимо-густыми, пряными, тревожными и дразнящими, что даже привычный ко все-му Цербер зашелся собачьим чихом.
Как-то незаметно из молочно-светлой растительности появилась согбенная фигура знакомого колдуна из сожженного городища.
«Привет тебе, римский солдат», — прозвучало в голове офицера.
— Хайль! — ерничая, по-готски ответил трибун. Ситу-ация начала его забавлять.
Ант, опираясь на толстую палку, приковылял поближе к нему, снизу вверх посмотрел выцветшими, почти ослепшими глазами. Вблизи его лицо больше напомина-ло цветом дешевую восковую свечу. Пошевелил впавши-ми губами («Зубов-то нет, вот губки и провалились», — сообразил трибун) и едва слышно произнес:
— Мальчик тот, убитый готской стрелой, что предна-значалась тебе, будет отмщен его ровесником. Кровь убитого вопиет к небу, как следует из вашей священной книги.
— Не пугай, старик, — посоветовал анту римлянин. — А то собаку спущу, она любит сусликов кончать.
Антский колдун поспешно развернулся и быстро скрылся в бело-зеленых кустах.
«Пройдоха нашел себе новое пристанище, — рассе-янно подумал трибун, возвращаясь назад. — И естественно, паству, его подкармливающую. Хотя... Как он сюда добрался? Как оказался так далеко от пусть со-жженного, но родного городища? На чем доплыл? А может, и не плыл вовсе? Перелетел, подобно птице? Помнится, матушка рассказывала, что в Британии местные колдуны-друиды передвигались на громадных орлах. Однако, если старик-ант может оседлать птицу, что ему мешает предсказать мое будущее?»
— Неисповедимы пути твои, Господи! — облегченно вскричал атеист Эллий Аттик, завидев высокую фигуру командира, держащего Цербера за загривок, для бедного актера — символ прочности, незыблемости и защиты в коварном мире.