Не стал, разумеется, исключением и Владимир Высоцкий — сын еврея белорусского происхождения, родившегося в Киеве. Дед — Вольф Шлиомович, бабка — Дора Евсеевна Бронштейн, основатель рода — Лейба Бульковштейн, словом — Высоцкий был типичным русским советского времени.Если же серьезно, то совершенно зря дарим память о нем прожорливой в отношении и настоящего, и прошлого северной соседке. Высоцкий — ничуть не меньше украинский, чем русский или еврейский, и вынесенные в заголовок слова из песни Градского о нем и его времени вполне подходят к сегодняшней Украине.
Лично «МОЙ» Высоцкий это в первую очередь — следующие 14 гениальных (каждая по-своему) песен:
А люди все роптали и роптали,А люди справедливости хотят:
— Мы в очереди первыe стояли,
А те, кто сзади нас, — уже едят.
Им объяснили, чтобы не ругаться:
— Мы просим вас, уйдите, дорогие!
Те, кто едят, ведь это — иностранцы,
А вы, прошу прощенья, кто такие?
А люди все роптали и роптали,
А люди справедливости хотят:
— Мы в очереди первыe стояли,
А те, кто сзади нас, — уже едят.
Но снова объяснил администратор:
— Я вас прошу, уйдите, дорогие!
Те, кто едят, ведь это — делегаты,
А вы, прошу прощенья, кто такие?
А люди все роптали и роптали,
А люди справедливости хотят:
— Мы в очереди первыe стояли,
А те, кто сзади нас, — уже едят.
В заповеднике, вот в каком забыл.Жил, да был козёл-роги длинные.
Хоть с волками жил, не по волчьи выл
Блеел песенки всё козлинные.
И пощипывал он травку, и нагуливал бока
Не услышишь от него худого слова
Толку правда с него было, как с козла молока,
Но вреда однако тоже ни какого.
Он жил на выпасе, возле озерка.
Не вторгаясь в чужие владения,
Но заметили скромного козлика
И избрали в козлы отпущения.
Например медведь-баламут и плут
Обхомит кого-нибудь по медвежьему.
Так враз козла найдут, приведут и бьют
По рагам ему и промеж ему.
Не противился он серенький насилию со злом
А сносил побои весело и гордо
Сам медведь сказал: «Ребята, я горжусь козлом —
Героическая личность, козья морда!»
Берегли козла прям, как наследника.
Даже вышло в лесу запрещение —
С территори заповедника
Отпускать козла отпущения.
А козёл себе всё скакал козлом,
Но пошаливать он стал втихомолочку.
Он, как-то бороду завязал узлом
Из кустов назвал волка «сволочью»!
А когда очередное отпущенье получал
Всё за то, что волки лишку откусили
Он, как будь-то бы случано по медвежьи зарычал,
Но внимания тогда не обратили.
Пока хищники меж собой дрались
В заповеднике крепло мнение,
Что дороже всех медведей и лис
Дорогой козёл отпущения.
Услыхал козёл, да и стал таков:
«Эй вы бурые! — кричит. — Светло-пегие!
Отберу у вас рацион волков
И медвежие привилегии!
Покажу вам козью морду настоящую в лесу,
Распишу туда-сюда по трафарету
Всех на роги намотаю и по кочкам разнесу
И ославлю по всему, по белу свету!
Не один из вас будет землю жрать,
Все подохните без прощения!
Отпускать грехи кому — это мне решать,
Это я — Козел Отпущения!»
В заповеднике, вот в каком забыл
Правит бал Козел не по-прежнему:
Он с волками жил — и по-волчьи взвыл, —
И ревёт теперь по-медвежьему!
Приподнимем занавес за краешек —Такая старая, тяжёлая кулиса! —
Вот какое время было раньше,
Такое ровное — взгляни, Алиса!
Но... Плохо за часами наблюдали
Счастливые,
И нарочно время замедляли
Трусливые,
Торопили время, понукали
Крикливые,
Без причины время убивали
Ленивые.
И колёса времени
Стачивались в трении
(Всё на свете портится от тренья),
И тогда обиделось время —
И застыли маятники времени.
И двенадцать в полночь не пробило.
Все ждали полдня, но опять не дождалися.
Вот какое время наступило:
Такое нервное — взгляни, Алиса!
И... На часы испуганно взглянули
Счастливые,
Жалобные песни затянули
Трусливые,
Рты свои огромные заткнули
Болтливые,
Хором зазевали и заснули
Ленивые.
Смажь колёса времени
Не для первой премии —
Им ведь очень больно от тренья!
Обижать не следует время.
Плохо и тоскливо жить без времени.
Я не люблю фатального исхода,от жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
когда веселых песен не пою.
Я не люблю себя, когда я трушу,
обидно мне, когда невинных бьют.
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
тем более — когда в неё плюют.
И не люблю я слухов, сплетин, версий,
червей сомненья, почестей иглу,
или — когда всё время против шерсти,
или — когда железом по стеклу.
Я не люблю, когда наполовину
или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
но если надо — выстрелю в упор.
Когда я вижу сломанные крылья,
нет жалости во мне, и неспроста:
я не люблю насилья и бессилья,
и мне не жаль распятого Христа.
Я не люблю уверенности сытой,
когда проходит стороной гроза.
Досадно мне, что слово «честь» забыто
и коль в чести наветы за глаза.
Жил я с матерью и батейНа Арбате, век бы так.
А теперь я в медсанбате
На кровати, весь в бинтах.
Что нам слава, что нам Клава —
Медсестра и белый свет!
Помер тот сосед, что справа,
Тот, что слева — еще нет.
И однажды, как в угаре,
Тот сосед, что слева, мне
Вдруг сказал: «Послушай, парень,
У тебя ноги-то нет».
Как же так! Неправда, братцы!
Он, наверно, пошутил?
«Мы отрежем только пальцы», —
Так мне доктор говорил.
Но сосед, который слева,
Все смеялся, все шутил.
Даже ночью он все бредил,
Все про ногу говорил.
Издевался: «Мол, не встанешь!
Не увидишь, мол, жены!
Поглядел бы ты, товарищ,
На себя со стороны...»
Если б не был я калека
И слезал с кровати вниз,
Я б тому, который слева,
Просто глотку перегрыз.
Умолял сестричку Клаву
Показать, какой я стал.
Был бы жив сосед, что справа, —
Он бы правду мне сказал...
Здесь вам не равнина, здесь климат иной,Идут лавины одна за одной,
И здесь за камнепадом ревёт камнепад.
И можно свернуть, обрыв обогнуть,
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа.
И можно свернуть, обрыв обогнуть,
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа.
Кто здесь не бывал, кто не рисковал,
Тот сам себя не испытал,
Пусть даже внизу он звёзды хватал с небес.
Внизу не встретишь, как не тянись,
За всю свою счастливую жизнь
Десятой доли таких красот и чудес.
Внизу не встретишь, как не тянись,
За всю свою счастливую жизнь
Десятой доли таких красот и чудес.
Нет алых роз и траурных лент,
И не похож на монумент
Тот камень, что покой тебе подарил.
Как Вечным огнём сверкает днём
Вершина изумрудным льдом,
Которую ты так и не покорил.
Как Вечным огнём сверкает днём
Вершина изумрудным льдом,
Которую ты так и не покорил.
И пусть говорят, да, пусть говорят,
Но нет, никто не гибнет зря,
Так лучше, чем от водки и от простуд.
Другие придут, сменив уют
На риск и непомерный труд,
Пройдут тобой не пройденный маршрут.
Другие придут, сменив уют
На риск и непомерный труд,
Пройдут тобой не пройденный маршрут.
Отвесные стены, а ну, не зевай,
Ты здесь на везение не уповай,
В горах ненадежны
Ни камень, ни лёд, ни скала.
Надеемся только на крепость рук,
На руки друга и вбитый крюк,
И молимся, чтобы страховка не подвела.
Надеемся только на крепость рук,
На руки друга и вбитый крюк,
И молимся, чтобы страховка не подвела.
Мы рубим ступени, ни шагу назад,
И от напряженья колени дрожат,
И сердце готово к вершине бежать из груди.
Весь мир на ладони, ты счастлив и нем,
И только немного завидуешь тем,
Другим, у которых вершина ещё впереди.
Весь мир на ладони, ты счастлив и нем,
И только немного завидуешь тем,
Другим, у которых вершина ещё впереди.
Если друг оказался вдругИ не друг и не враг, а — так..
Если сразу не разберёшь,
Плох он или хорош —
Парня в горы тяни — рискни,
Не бросай одного его,
Пусть он в связке с тобой в одной —
Там поймешь, кто такой
Если парень в горах — не ах,
Если сразу раскис — и вниз,
Шаг ступил на ледник — и сник,
Оступился — и в крик,
Значит, рядом с тобой чужой,
Ты его не брани — гони:
Вверх таких не берут и тут
Про таких не поют
Если ж он не скулил, не ныл,
Пусть он хмур был и зол, но шёл,
А когда ты упал со скал,
Он стонал, но держал,
Если шёл за тобой, как в бой,
На вершине стоял, хмельной,
Значит — как на себя самого,
Положись на него.
Почему всё не так, вроде, всё, как всегда,То же небо опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода,
Только он не вернулся из боя.
Тот же лес, тот же воздух и та же вода,
Только он не вернулся из боя.
Мне теперь не понять,
Кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас,
Когда он не вернулся из боя.
Мне не стало хватать его только сейчас,
Когда он не вернулся из боя.
Он молчал невпопад
И не в такт подпевал,
Он всегда говорил про другое.
Он мне спать не давал,
Он с восходом вставал,
А вчера не вернулся из боя.
Он мне спать не давал,
Он с восходом вставал,
А вчера не вернулся из боя.
То, что пусто теперь, не про то разговор,
Вдруг заметил я — нас было двое.
Для меня будто ветром задуло костёр,
Когда он не вернулся из боя.
Для меня будто ветром задуло костёр,
Когда он не вернулся из боя.
Нынче вырвалась словно
Из плена весна,
По ошибке окликнул его я —
Друг, оставь покурить, а в ответ тишина,
Он вчера не вернулся из боя.
Друг, оставь покурить, а в ответ тишина,
Он вчера не вернулся из боя.
Наши мёртвые нас не оставят в беде,
Наши павшие, как часовые.
Отражается небо в лесу, как в воде,
И деревья стоят голубые.
Отражается небо в лесу, как в воде,
И деревья стоят голубые.
Нам и места в землянке
Хватало вполне,
Нам и время текло для обоих.
Всё теперь одному, только кажется мне
Это я не вернулся из боя.
Всё теперь одному, только кажется мне
Это я не вернулся из боя.
Я вам мозги не пудрю, уже не тот завод,
В меня стрелял поутру из ружей целый взвод.
За что мне эта злая нелепая стезя,
Не то чтобы не знаю, рассказывать нельзя.
Мой командир меня почти что спас,
Но кто-то на расстреле настоял,
И взвод отлично выполнил приказ,
Но был один, который не стрелял.
Судьба моя лихая давно наперекос,
Однажды языка я добыл да не донёс,
И странный тип Суэтин, неутомимый наш,
Ещё тогда приметил и взял на карандаш.
Он выволок на свет и приволок
Подколотый подшитый материал,
Никто поделать ничего не смог,
Нет, смог один, который не стрелял.
Рука упала в пропасть с дурацким звуком — пли,
И залп мне выдал пропуск в ту сторону земли.
Но слышу — жив, зараза, тащите в медсанбат,
Расстреливать два раза уставы не велят.
Врач до утра всё цокал языком
И, удивляясь, пули удалял,
А я в бреду беседовал тайком
С тем пареньком, который не стрелял.
Я раны, как собака, лизал, а не лечил,
В госпиталях однако в большом почёте был.
Ходил в меня влюблённый весь слабый женский пол,
Эй, ты, недострелённый, давай-ка на укол.
Наш батальон геройствовал в Крыму,
И я туда глюкозу посылал,
Чтоб было слаще воевать ему,
Кому, тому, который не стрелял.
Я пил чаёк из блюдца, со спиртиком бывал,
Мне не пришлось загнуться и я довоевал.
В свой полк определили, воюй — сказал комбат,
А что не дострелили, так я, брат, даже рад.
Я тоже рад был, да присев у пня,
Я выл белугой и судьбину клял,