Я знал о том, что в моей стране тысячи людей отбывают наказание в тюрьмах и лагерях только за свои философские и политические убеждения, а сотни таких же психически здоровых диссидентов подвергаются мощному лечению и откровенным издевательствам в специальных психиатрических больницах.
Я родился и жил в тоталитарном государстве. И у меня не было никакого желания переселиться в тюрьму. Зная многое, я ее, тюрьмы боялся.
Я хотел стать психиатром, посещать концерты классической музыки, читать книги в медицинской библиотеке, ухаживать за милыми девушками и пить понемногу сухое красное вино, придававшее особый вкус моей вечерней еде. Я хотел жить полноценной человеческой жизнью.
Но, увы, одновременно я хотел правды и справедливости. Которых так мало было в моей стране. В 25 лет я, начинающий свою профессиональную карьеру врач, решился на поступок, резко изменивший всю мою дальнейшую жизнь. Я провел свое собственное исследование обстоятельств судьбы советского генерала Петра Григоренко, в то время находившегося в специальной психиатрической больнице. Я сумел доказать, что Петр Григоренко – психически здоровый человек. Это был очевидный случай злоупотребления психиатрией в политических целях.
Я по-прежнему боялся тюрьмы. Но за романтический поступок мне пришлось заплатить. В 1972 году я стал тюремным узником. Там, в пересыльных тюрьмах и лагерях я научился сопротивлению. Рядом со мною были прекрасные учителя, заканчивавшие 25-летний срок наказания. Простые крестьянские сыновья из Литвы, Эстонии, Украины и Латвии, состарившиеся в неволе. Состарившиеся, но не сломленные. Там, в лагерях, рядом с ними я научился терпеть холод и голод. И, главное, я научился жить сопротивлением!
Я помню многое. Я поделился некоторыми (не всеми) частицами своей памяти в книге воспоминаний. Я помню вкус тоски, когда близкие друзья предавали меня. Я помню вкус своего страха во время жутких советских этапов среди матерых убийц и бандитов. Я помню кислый вкус собственной слабости…
Когда-то мне казалось, что я победил советскую власть. Да-да, я, гонимый, безработный, обреченный на новый арест. Сейчас я знаю: она осталась. Мимикрировала, резво заговорила на прежде гонимом ею же украинском языке. Наглая, откровенная воровка, она по-прежнему властвует в моей стране. Сегодня мне не страшно. Мне горько.