Сегодняшнее время требует изменений в образовательной сфере и часто преподаватель вынужден совмещать в себе разные функции, в том числе призывающие его к публичности. Преподаватель становится куратором. В западных странах индивидуальный подход преподавателей часто связан с их авторскими курсами. В Украине такая “кураторская” практика в образовании представлена значительно меньше. Насколько тебе импонирует такой подход?
Действительно, в образовании происходят изменения: роль преподавателя становится все более коммуникативной. Сегодня преподаватель — это в первую очередь собеседник, модератор, который создает возможности для того, чтобы полученные в университете знания и навыки можно было применять в широком контексте. То, что сейчас происходит в образовании, похоже на реформу после Первой мировой войны в Австрии, когда возникла необходимость переориентировать школы и университеты — из мест, в которых нужно запоминать, в места, в которых нужно думать и быть активным участником учебного процесса. Ханс Ульрих Гумбрехт говорил, что именно в университетах возникает возможность обсуждать сложные вопросы и отважиться на «рискованное мышление». Поэтому преподаватель может вести дискуссию разными путями, иногда даже переходить какие-то рамки. Пример тому лекции Жиля Делеза, в которых он прибегает к экспрессивной, нецензурной лексике, говоря о Готфриде Лейбнице.
В государственных университетах молодой преподаватель должен пройти круги инициации на общих курсах и только потом сможет читать собственный спецкурс. Мне в этом смысле повезло. В Харьковской школе архитектуры я преподаю несколько дисциплин с общими названиями («Философия», «Кинематограф» в нулевом году), но сам формат молодого учебного заведения позволяет в рамках поставленных задач быть и полезным, и самостоятельным. Иногда начать с нуля – это тоже спецкурс.
«Медленная история искусства» – другой лекционный проект, который можно назвать кураторским, возник два года назад в художественной студии Aza Nizi Maza, в ситуации, когда в Харькове был довольно высокий запрос на внеуниверситетское образование. Тогда многие программы развивались по принципу освоения широких тем за короткие сроки. Так, например, в рамках проекта пти-университет Иона я сам рассказывал о комиксе в пяти полуторачасовых лекциях. Но в 2016-м стало понятно, что ситуация меняется и хочется разобраться в каких-то вещах более основательно. Студия Aza Nizi Maza, запущенная Николаем Коломийцем и Марией Коломиец, — это пространство, организованное по принципу соседства мастерских, где работают художники, галереи, и где выставляются кураторские проекты, и длительной лекционной программы. Обсуждая весь проект в самом начале, мы хотели показать, что производство искусства и его аналитика могут сосуществовать. Начали почти со случайной даты, с 1900-го года, и двинулись по «Медленной истории искусства». На сегодняшний день мы добрались до 1946 года за 55 лекций. Наиболее важные выставки, события, произведения, которые появились с тех пор, оказываются в поле нашего внимания. По плану, еще за два года мы доберемся до 1990-х годов.
Ты — преподаватель философии и истории искусства. И среди всего этого серьезного контента, лекциях о Платоне и Бруно Латуре, нашлось место для «несерьезного» комикса. Ты — составитель и один из авторов книги «Комікс у музеї сучасного мистецтва». Как в твоей практике произошло совмещение интересов?
Прежде всего комикс интересует меня как явление современной культуры с большим потенциалом для высказывания. Я понимаю, что многие могут этого не замечать. Существует огромное количество плохих комиксов. Как и плохого современного искусства. И первое время я ставил перед собой просветительскую задачу рассказывать о хороших комиксах и вводить в украинский контекст ключевые имена.
Разумеется, комикс может быть серьезным. Наиболее знаковый пример — графический роман Арта Шпигельмана «Маус», который получил Пулитцеровскую премию в 1992 году. Тогда в США на этот роман вышла рецепция, в которой автор успокаивал аудиторию тем, что это не комикс, а просто хорошая литература. Часто люди с верой в так называемую «высокую культуру» не готовы принимать комикс еще на самом пороге культуры. Шпигельман работал над «Маусом» как с повествованием, которое касалась его лично, это была история его родителей, переживших заключение в концлагерях. Он настаивал на том, что нет никакой иной формы, в которой он сможет об этом рассказать. В его интервью есть фраза о том, что он никогда не смог бы станцевать «Маус».
Комикс занимает не просто нишу в культуре, он дает возможность высказываться при отсутствии этих возможностей в других медиумах. Когда меня спрашивают об украинском комиксе, я понимаю, что потенциал этого явления очень большой. Недостаточную представленность комикса в Украине не стоит связывать с тем, что он нам не нужен. Это, скорее, повод задуматься о том, что именно мы не можем выразить, когда комикса нет.
Книжка «Комікс у музеї сучасного мистецтва» — это твой кураторский продукт, укомплектованный на твой вкус. Каков аргумент в пользу этих статей? Почему она выглядит именно так? В связи с отсутствием какой-либо другой литературы на тему комиксов, не чувствуешь ли ты на себе ответственность за такое высказывание?
Конечно, курирование такой книги — рискованное предприятие. Но не с точки зрения выборки, а как маркетинговая история. Комикс точно вызывает интерес, но по прежнему считается маргинальным явлением. И еще более нишевым является запрос на переводы и написание критических текстов о комиксе. Но, могу сказать, что это было настолько важно для меня лично, что я был готов идти на риск. И я рад, что на данном этапе мы с издательством IST Publishing, Катериной Носко и Анастасией Леоновой, смогли себе это позволить.
Тексты в книге вертятся вокруг одного прецедента — выставки «Высокое и низкое» в МоМА, когда комикс попал в музей, но это привело не к признанию комиксистов в качестве участников художественного процесса, а, наоборот, породило протест против музея с их стороны. И Шпигельман был лидером этого протеста. О подобном сборнике текстов я мечтал много лет. Набор текстов менялся, не все удавалось получить. Например, до Роберта Крамба было сложно добраться и сборник мог не начаться с его «Краткой истории Америки». Сейчас этот комикс выступает своего рода эпиграфом ко всей книге. Мы не смогли получить текст из каталога «Высокое и низкое» Адама Гопника. Когда мы это поняли, начали искать альтернативные варианты. Во многом, это причина того, что в сборнике появился мой текст.
Книжка «Комікс у музеї сучасного мистецтва» — вызов в первую очередь художественному сообществу. Ведь я мог бы начать разговор о комиксе с какой-нибудь другой темы — с комикс-журналистики, например. Но я не включен в журналистское поле, у меня там нет собеседников. Поэтому свое послание решил адресовать тем, с кем давно имею дело. Тема коммуникации искусства и комикса стала отправной точкой.
На твой взгляд, готовы ли украинские музеи включать комикс как полноценный художественный продукт?
На данный момент, ответ не самый оптимистичный. Но подобные книжки — шаг к тому, чтобы это стало возможно.
Но не кажется ли тебе, что такие острые темы, какие поднимал Шпигельман, наше общество в таком формате не сможет принять?
Готово ли украинское общество к такому формату или нет, покажут обсуждения. Пока такого обсуждения нет. Если мы говорим о комиксе.
Но давай так: тема Голодомора.
Я думаю, что личные свидетельства — это возможный путь. Что сделал Шпигельман, чтобы ответить на собственные вопросы? Он говорил о них со своим отцом. Отец оказался не таким простым, что видно из комикса. Например, пережив войну, он переехал в Америку и оказалось, что его не совсем устраивают соседи, черные американцы, отличающиеся от него. Когда мы видим это в комплексе, мы понимаем что нет другой, более простой возможности для обсуждения сложной темы. Включенное наблюдение — важная составляющая авторского комикса. Когда мы видим, с кем говорим, кто нам дает информацию, мы видим не «чистого» респондента, «хорошего» или «плохого», а проблемного человека, который переживает много травм.
Критика относительно выхода нашей книжки возникла уже в первый же день после анонса. Такой замкнутый круг: с одной стороны книга напоминает об огорчениях по поводу того, что в Украине нет комикса, а с другой стороны — люди негодуют, зачем вообще книжка появилась, ведь комикса в Украине нет.
Ты считаешь, что в Украине нет комикса?
У меня есть три мною любимых украинских комикса. Первый — работа Владимира Гавриша. В рамках форума «ГалицияКульт» он попал на интенсив к Павлу Макову, где я читал лекцию о комиксах Криса Уэра и Ричарда Макгуайера. Через год Гавриш сделал с Андреем Беницким четырехстраничный комикс о человеке, который слушает звуки в стене. Работа попала на ежегодный фестиваль комиксов Fumetto в Швейцарии, в короткий список из десяти работ.
Второй комикс — графический роман «Герой поневолі» Кирила Горишного и Михая Тимошенко, двухтомная адаптация повести Ивана Франко. Комикс пережил переиздание и во второй редакции были сделаны правки: где-то поменялись языковые конструкции, были сделаны уточнения по деталям. Это говорит об отношении авторов к своему произведению, которое на волне восхождения нового украинского комикса встречается редко.
И есть еще андеграундный сборник комиксов, идея которого очень здравая — это периодическое издание GON. Маленькие зины, состоящие из присланных через интернет работ. Контент очень разный по содержанию и качеству, но сам формат — площадка, где люди могут высказаться языком комикса.
Помимо лекционной работы, работы в издательстве, ты занимаешься выставочной деятельностью. Расскажи о своих амбициях куратора в поле современного искусства.
Я никогда не хотел быть куратором в традиционном понимании этого слова. Довольно давно я решил, что хотел бы быть, и надеюсь, что стану достойным арт-критиком. Я — человек, который любит тексты, любит читать и надеется научиться писать. Кураторство в моей жизни появилось в тот момент, когда в Харькове открылась галерея Come in. Настя Леонова пригласила меня сотрудничать и я не отказался. Мы много говорили и обсуждали то, как это может быть. До этого я уже работал с Павлом Гудимовым в Киеве, потому возможность работы с Come in я воспринял как игру на территории собственного города, а не за его пределами. До этого у меня не было никаких кураторских амбиций. А сейчас выставка для меня — интересный опыт, и это тот формат, в котором мне комфортно. Но между книжкой и выставкой я выберу книжку, между текстом и выставкой, я выберу текст.
Но выставка — это же тоже текст, это также высказывание.
Тут начинаются структуралистские и постструктуралистские трюки: да, выставка — это текст, который можно написать. Но совсем не сразу я понял, что могу в выставке сделать то, чего не могу сделать в другой форме.
Мой первый кураторский проект — «Угроза» Николая Коломийца, одна работа, метр на метр, мужской портрет, сделанный цветными карандашами. Коля работал над ней два года. Она требовала определенных условий — быть одной в пространстве, подавлять его и затягивать своим внутренним хронометражом, деталями и сделанностью. Другим важным проектом стал «Кроты в очередях» — выставка о ежедневном эстетическом опыте в пространстве социальных сетей. «Кроты в очередях» — это название паблика, который задал тон экспозиции о таком себе «месте силы» визуальной культуры. Ведь современное искусство часто черпает вдохновение из треш-контента.
Говоря об искусстве в Харькове, могу сказать, что я в меру травматично воспринял проект «Місто Ха» в Национальном художественном музее, но скорее был доволен выставкой в рамках фестиваля «СлободаКульт». До этого я постоянно делегировал функцию описания процессов в харьковском современном искусстве каким-то другим участникам художественного поля. И этих описаний все не было и не было. А когда они появились, то оголили проблемные места. Для меня это своего рода вызов — написать о Харькове. А то вдруг процесс и вовсе не запустится.
Сейчас мои амбиции куратора локализованы на тех темах и художниках, которые мне интересны. За многими авторами я регулярно слежу и стараюсь быть включенным в их практику.
Художники, которых ты выбираешь, напрямую связаны с текстом. Сагайдаковский использует текст в своих работах. Маков называет свою практику — языком, с помощью которого он высказывается. Что
тебя мотивирует заниматься тем или иным художником?
Снова это история о том, что мне было интересно. В этом смысле, мне кажется, что Коломийца и Сагайдаковского ничего не объединяет. Так получилось, что я несколько лет подряд прожил с работами Макова.
Я вижу, как этот художник меняется. Это тот человек, за которым мне интересно следить. И это позволяет мне видеть что-то важное, чего, возможно, не видят люди, посещающие только выставки. Существует
мнение, что Маков — художник одной темы, что он всегда про место и что он всегда черно-белый. Но работы Макова — это разговор, требующий времени.
Будет проще сказать, что я не определился с критериями отбора и мне предстоит их артикулировать.
Расскажи о своем отношении к месту. Харьков кажется единственным городом, в котором могут существовать полярные мнения о том, что это за город, и о тех процессах, которые там происходят.
Какое-то время мне казалось, что некоторые харьковские художники выстраивают между собой стены вражды, а потом оказалось, что они даже не знают о существовании друг друга. И когда мне удавалось познакомить их между собой, возможно, это и было мое самое значительное кураторское достижение: люди живущие на параллельных улицах не просто стали друг друга замечать, а даже немножечко любить. Культура — это же диалог.