И так далее и тому подобное. С ума сойти: в буквальном, а не переносном смысле. Тарантино же, обожающий шокировать публику, радостно поеживался от такой реакции: ну да, типа, ну, типа, я
свихнулся, так что теперь? На самом деле вместо «типа» он без конца во время интервью произносил свое непременное «мать твою!». На разные лады. Жаль, думали мы, что в сдержанном английском, бедном на
мат, для выражения тарантиновских эмоций есть всего одно слово – fuck. Будь Тарантино русским (или русскоязычным), в его распоряжении была бы более богатая палитра. С мистером Тарантино мы
встречались два раза: в Канне после просмотра первой версии фильма и позже, в Лондоне, когда он продемонстрировал вторую версию.
Трудно назвать ваш фильм «антивоенным»…
Ну да, мой фильм не совсем чтоб антивоенный… Хотя и не «военный» в том смысле, который в него вкладывают режиссеры-постановщики батальных сцен и сцен ужасов. Все эти оторванные ноги и руки, кишки
наружу, красивая смерть на поле боя…
Зато у вас – снятые скальпы…
Ага, я еще хотел, чтобы были отрезанные уши: сняли скальп, отрезали уши и пошли дальше.
Бр-р-р…
Но продюсеры не дали – хорош, говорят, куражиться! Уши вырезаем! (Хохочет) И таки вырезали! Нет теперь отрезанных ушей! Только «вырезанные»!
И правильно сделали.
Не-а, с ушами было лучше, честное слово, но было лучше!
Говорят, однако, что продюсеры были недовольны первой версией.
Ну, не то чтоб недовольны там или довольны… Но кое-что я все-таки переделал. Это вообще-то редкая возможность – когда тебе дают что-то переделать: обычно, если фильм отпечатан и готов, к нему уже
нельзя прикоснуться.
Вы намекаете на то, что у вас больше возможностей, нежели у других режиссеров?
Да я не намекаю, а прямо говорю, что у меня и вправду большие возможности: ну, не так чтоб неограниченные, но все же кое-какой административный ресурс в моем распоряжении имеется…
С тех пор как вы стали знаменитым?
Я не настолько знаменит, как того хотелось бы… Но, вы правы: с тех пор, как я получил в Канне свою «Золотую пальму», мои возможности существенно расширились. И это приятно, мать твою.
Фото: Dimension Films
На одной из пресс-конференций вас спросили – своими ушами слышала – что, мол, вы хотели сказать этим фильмом?
Кому сказать?
Прогрессивному человечеству, кому же еще?
Мать твою! И что я ответил?
Ответили, что вопросик тот еще.
Повторюсь: вопросик тот еще. Зато у меня есть возможность ответить на него так (но это по секрету, никому не говорите): может, человечеству, тем более «прогрессивному», я ничего такого и не сказал,
зато смог на свой лад перекроить историю. Смотрите, у меня евреи – мстители, я отомстил за евреев фашистам! Разве это не прекрасно?
Евреи же, да и не только они, но и всякие разные интеллигенты, однако, недовольны: читала в Интернете, что вы – циник, что Холокост и прочие ужасы нельзя так переиначивать и смеяться над
святым.
Конечно, нельзя! Кто бы спорил? Однако, если бы не я, кто еще отомстил бы фашистам за евреев?
Вы неисправимы.
Какой уж есть.
И, говорят, страшно амбициозны…
Ага, страшно, страшно амбициозен! Не пойму только, что в этом плохого? Я, скажем, уверен, что мои фильмы зрители будут пересматривать и пересматривать бесконечно. Поэтому я так тщательно работаю –
все у меня схвачено, я всегда знаю, где зритель засмеется, ни одного непредвиденного куска, ни одной склейки на авось! Все предусмотрено!
Когда вы работаете с другой знаменитостью – с тем же Брэдом Питтом – туго не приходится? Не было столкновений, ссор, борьбы амбиций, искры не летели?
До Питта мне всего раз приходилось работать со знаменитостью такого уровня: с Брюсом Уиллисом. И оба раза они – и Брэд, и Брюс – сделали мне одолжение. У Брэда было всего две недели съемок, плотный
график, надо было уложиться, огромная группа, много сложностей, и он, молодчага, пошел мне навстречу. Ему просто страшно понравился его персонаж, и он выложился на все сто. Даже говорил с нужным
акцентом. Он вообще большой актер – утром, когда заходишь к нему в трейлер, он такой обычный, нормальный чувак, а стоит выйти на площадку, как мгновенно преображается. Большой профи этот Брэд, я вам
доложу. Одно удовольствие с таким работать. Так что какие там «искры»! Никогда не ссорились.
Говорят, вы спасли от разорения Харви Вайнштейна, продюсера фильма, – снятые под его патронажем «Ублюдки» сорвали огромный куш, кинотеатры по всему миру полны.
(Жмурится от удовольствия) Да, я такой. Отомстил за евреев, потом спас еще одного еврея – Харви, я хороший!
История наоборот? Индеец-чероки (у Тарантино мать наполовину индианка-чероки – «Левый берег») спасает евреев?
Ага, так оно и есть.
Увас такой имидж несерьезного гражданина, пересмешника. Тем не менее, у нас есть на вас компромат. Вот, взгляните (Протягиваем Тарантино изданный в Москве альбом фото,
на одной из которых он запечатлен на могиле Бориса Пастернака).
Здорово! Все-таки, как ни прятался, засекли, как я, будучи в Москве, успел съездить на могилу Пастернака. Теперь будете меня «шантажировать», подозревать, что я почитываю и серьезные книжки – а не
только смотрю фильмы кунг-фу и читаю белиберду, криминально-бульварную литературу, книжки в мягкой обложке?
Именно так мы и поступим.
(Притворно вздыхает) Ну что тут скажешь? Да, бывает, и серьезную литературу читаю, случается грех…
Толстого, Чехова?
Не без того. Но все-таки больше всего на свете я люблю именно белиберду, я и вырос на ней и снимаю тоже веселую «белиберду»… И если зритель балдеет от нее, стало быть, я попал в точку? Не так ли?
Если серьезно, то да. Вы – первооткрыватель белиберды, вы, может, первый в мире почувствовали, как можно с этой самой белибердой работать, смешивая высокие жанры и низкие.
Честь вам за это и хвала.
(Дурашливо вскакивает и низко кланяется) Спасибо вам большое! Век не забуду!