Его называли польским мистиком, а необычайные полотна его кисти продавались за баснословные деньги по всему миру. Богатые киевляне с чувством изысканного вкуса почитали за честь заказать ему работу, и выразительные, а порой причудливые образы, рожденные неординарным воображением Вильгельма Котарбинского, украшали дома далеко не только почитателей живописи Терещенко и Ханенко. Разумеется, не обошлось без скандально-сенсационных слухов: будто некоторые полотна, из скорбных фантазий, как то «Могила самоубийцы», приносили несчастия владельцам, сковывая их таинственной и сумрачной, напористой и бесконечно сильной энергетикой.
В Киеве он дружил с беспокойным, преследуемым демонами, Михаилом Врубелем и набожно сосредоточенным Виктором Васнецовым, негласно считавшимся первым художником Владимирского собора. Но именно этот поляк казался современникам наиболее абстрагированным от мирской действительности, словно глядящим внутрь себя и в глубину времени.
Стоит упомянуть, что известный литературовед и историк искусства Илья Зильберштейн как-то заметил «В искусстве российского модерна было два гения: Врубель и Котарбинский. Рубель был гений, который не знал, что он делает, а Котарбинский был гений, который знал, что делает…» В самом деле, порой кажется, что демоны Врубеля и ангелы Котарбинского сотканы из одной ткани. Только демоны беспокойны и тревожны в свой невыразимой тоске, тогда как ангелы несут сакральное умиротворение, и, кажется, все знают об инфернальном мире. Подобно человеку, написавшему их; пережив в молодости клиническую смерть от голодного тифа, Котарбинский определенно получил Божий дар видения.
Глубоко верующий Васнецов писал во Владимирском соборе святых, очеловечивая их, как девятиметровую Богородицу с младенцем Иисусом, списав ее с образов собственной жены Александры и сына. Влюбленный, всегда противоречивый Врубель бредил демонами, порожденными тупиковыми отношениями с роковой женщиной Киева Эмилией Праховой – женой тайного советника и профессора-искусствоведа, фактически открывшего миру гений самого автора легендарных росписей Кирилловской церкви. Гламурный Сведомский принимал искусство как тяжкий труд – ради бессмертия. Мнительный Нестеров корпел над своими композициями, вычерчивая элементы с точностью современного разработчика космических ракет. И только невозмутимый, всегда загадочный Котарбинский, основной творческой средой которого были смерть, таинственная стихия воды и наполненные плотным туманом, маргинальные психические состояния, писал ангелов. Он определенно любил размышлять, говорить о параллельных мирах, нередко изображая их на полотнах.
Основные события нового исторического романа «Собор. Киевский перекресток Вильгельма Котарбинского» разворачиваются в Киеве в 1887 – 1896 годах – основном периоде росписей Владимирского собора. Именно в 1887 году в Киев приехал выдающийся польский живописец Вильгельм Котарбинский, который вместе с приглашенными для оформления собора братьями Сведомскими взялся за росписи стен. На страницах книги хитросплетения многих известных судеб. Драма Врубеля, разворачивающаяся на фоне ловких интриг вхожего в ближний круг императора, определенно уникального Адриана Прахова.
Еще в 1884 году в Венеции (куда Врубеля подальше от своей жены отослал Прахов) Михаил написал иконы для мраморного иконостаса, на одной из которых в образе Богоматери легко было узнать Эмилию Прахову – но с истекшими, пустыми, будто у мертвой, зрачками. С неврастенической одержимостью Врубель искал образ демона и непрестанно писал, лепил Эмилию, бежал от самого себя, засыпал в объятьях проституток, но после винного угара опять хватался за кисть и создал шедевры. Драма довершилась тем, что церковная комиссия при молчании Прахова отвергла выдающийся талант Врубеля и участие в росписи Владимирского собора стало для него невозможным.
Лица известных современников, мелькающие в престижном киевском салоне его влиятельной неординарной жены Эмилии. Естественная, очень жизненная искра чувств между Вильгельмом и Эмилией, которую мужчина и женщина удерживают усилиями, не позволяя себе преступить запретную черту. За скобками светских интеллектуальных разговоров творческой богемы в просторной квартире Праховых на углу Владимирской и Большой Житомирской улиц еще одна драма – Малороссии-Украины и Польши. Насильственная русификация Украины и Польши, Валуевский циркуляр, Эмский указ и прочее, что было спрессовано в одной емкой фразе имперского министра Петра Валуева: «Украинского языка не было, нет и быть не может, а кто этого не понимает — враг России». Не осталась без внимания и акция – спецоперация имперской Москвы по установке на Софийской площади памятника Богдану Хмельницкому с выбитыми на нем не сакральными словами: «Хотим под царя восточного, православного».
Польский живописец как завсегдатай колоритных собраний, не уставал восхищаться феноменальными способностями этой женщины, все более проникая в ее потрясающий внутренний мир, наполненный порой критическими эмоциями и переживаниями. Узнал художник и ее тайну – Эмилия была незаконнорожденной дочерью друга императора Александра и тогдашнего министра внутренних дел Дмитрия Толстого. Их отношения быстро переросли в дружбу с оттенками нежности и тайной поддержки, но любовь по многим причинам осталась платонической. Далеко не только потому, что между Вильгельмом Котарбинским и Адрианом Праховым глубокие уважительные отношения, а Прахов, руководя росписями во Владимирском соборе, подписывал контракты с живописцами, продвигая их творческие интересы в городе.
Между тем, когда почти все художники собора разъехались после его официально открытия в 1896 году, Котарбинский остался в Киеве и создал немало шедевров. Расписал соборы в Радомышле и Глухове, где обосновалась семья Терещенко. Написал «Смерть Мессалины» и «Поцелуй волны», фактически превзойдя своего соотечественника Генриха Семирадского, на которого долгое время равнялся. Его «Оргию» купили для императорского музея после того, как полотно получило золотую медаль на выставке в Лемберге. Художник пренебрежительно относился к славе, отказав в покупке картины «Лепта вдовицы» самому Павлу Третьякову – после его требования московского мецената сделать на картине подпись по-русски. Звание академика Котарбинский получил почти одновременно с Врубелем, но слишком поздно в сравнении с другими художниками. Это его так же мало заботило, как и деньги. Он творил каждый день, живя в отеле Прага на улице Владимирской и ничуть не помышляя о таком замке, что построил себе Семирадский в Риме. Жить, чтобы творить – таков, по всей видимости, был девиз этого человека, окрыленного и одновременно странного для окружающих.
Но о чем на самом деле эта книга? Полагаю, вовсе не о творчестве художников, и даже не о Киеве. А о человеческой миссии, о загадке бытия человека как творца, ниспосланного в мир для преобразования самого себя – путем преобразования бытия. «Жизнь земная дана тебе как вспышка для проявления лучших качеств души. Ей будут ниспосланы многие испытания, и она выйдет из очередного круга обновленной, если превратит эту вспышку в миссию. То есть в сноп направленного света… И твоя персональная вспышка может стать озарением для многих, идущих вслед». – Такие слова-призыв я написал перед повествованием о таинственном маге Вильгельме Котарбинском.