Увидеть, что это за человек и как он воспринял происходившее с ним, можно, например, здесь:
И вот теперь Переверзин написал книгу «Обыкновенный беспредел», выходит она в издательстве «Альпина паблишер». Интересной ли получилась вся книга – судить не берусь, всё-таки даже в руках её не держал. Однако одна из частей этой книги, опубликованная в «Форбсе», показалась мне занятной в том смысле, что это, фактически, словесный портрет души Владимира Путина.
Почему люди организовывают среду своего обитания так, а не иначе? Почему государственные деятели организовывают среду обитания общества так, а не иначе? Вот мне кажется, что в этой организации среды обитания они выражают свою душу – делают её портрет, а действительность используют в качестве холста и красок. Слово Переверзину:
«Меня заводят во внутренний дворик тюрьмы, где я долго чего-то жду. Я уже не знаю, сколько сейчас времени – ему потерян счёт. Часы, по каким-то непонятным причинам являющиеся запрещённым предметом, изъяли у меня ещё в Бутырке и «забыли» вернуть. Меня заводят внутрь тюрьмы и закрывают в стакане – маленьком тёмном помещении, где можно только стоять. Нет, там есть подобие лавочки – дощечка шириной сантиметров десять, прикреплённая к стене и, очевидно, предназначенная не для сидения, а для издевательств. Уверен, какой-то специалист НИИ ФСИН (такой на самом деле существует!) написал как минимум кандидатскую диссертацию на тему вроде такой: «Влияние нечеловеческих условий содержания на раскрываемость преступлений». Действительно, из тюрьмы многие мечтают поскорее уехать на зону. Не был исключением и я. [...]
В стакане я простою очень долго. Меня выводят на медосмотр, где хмурый санитар огромным шприцем с тупой иглой берёт из вены кровь для проверки на ВИЧ. Внимательно посмотрев на меня, он почему-то делится со мной своей бедой.
«Не нравится мне здесь работать, аура плохая», – в задумчивости говорит он.
«А где до этого работали?» – интересуюсь я.
«В морге», – отвечает он и тяжело вздыхает.
Мне делают снимок «на память» в личное дело, и опять берут отпечатки пальцев. Выдают матрас, бельё, ложку, кружку, миску и ведут в камеру. Малый спец, камера 412. Я хорошо помню этот момент – он намертво врезался в мою память. Это была уже настоящая тюрьма. Открылись тормоза – дверь – и я вхожу в камеру. Запах, тусклый свет, верёвки, натянутые вдоль и поперёк, на которых сушатся вещи, которые по определению не могут высохнуть из-за перенаселённости камеры только пропитываются запахом. Разбитые стены. Люди везде, они заполняют всё пространство. Я зашёл словно в переполненный автобус. Кто-то стоит, кто-то сидит, кто-то лежит. Разруха полная. Такого я не видел даже в кино».
P.S. Если бы Переверзин дал «показания» на Михаила Ходорковского и Платона Лебедева, путинский суд признал бы Переверзина «не виновным», и он провёл бы эти годы на свободе.