Ни следователя, ни судьи с конвойными солдатами. Даже эти скудные контакты с отторгнувшим меня миром ушли в прошлое. Один в камере, без газет, радио, телевидения. И уже без «наседки» - соседа по камере из «ставшего на путь исправления» уголовника. Совсем один.
Раз в десять дней приносили книги из тюремной библиотеки. О «пионерах-героях», о достижениях советской власти и т. д. и. т. п. Однажды принесли потрепанный томик публицистики Максима Горького. Апогеем был свежий том Хэмингуэя, его «Острова в океане». Я успел купить и прочитать его до ареста. Здесь, в камере, я прочитал его ещё раз. Иначе, совсем иначе. Тюрьма меняет ощущения.
Почти ежедневно, тайком от моих охранников я ходил к Виктору Платоновичу Некрасову. Не из внутренней тюрьмы КГБ. Я спускался со ступенек дома по улице Артема 55. Там когда-то жил я, там продолжали жить мои родители… Я шёл по улице Артема, мимо Гоголевской, мимо Некрасовской, Обсерваторной, Львовской площади, мимо Владимирской (где теперь на самом деле в изоляции от мира жил я), спускался по Малой Житомирской до Крещатика, заходил в Пассаж, к Вике, к дорогому моему сердцу Виктору Платоновичу…
А ещё я играл в слова. На листе бумаги из школьной тетрадки составлял варианты слов из какого-либо большого, длинного слова. Помню, что первым таким словом-«маткой» я взял слово, выговорив которое, немедленно умер говорящий кот из книги Катаева. Это было простое русское слово «электрификация». Помню, что наибольшее число вариантов я нашел в слове «правительство», их было очень много, более ста.
Там же, убегая от звенящего одиночества, я записал дюжину странных стихов от имени домового. Рядом с моим окном была добротная крыша одного из корпусов центрального аппарата КГБ. Со слуховыми окошками, красивыми металлическими заборчиками. Я подумал тогда, что в этом здании не может поселиться домовой.
В той же тетрадке я записал эссе о недавно прочитанной книге Хэмингуэя, назвав его по месту своего проживания «Хэмингуэй в тюрьме». Помню последние слова этого эссе: «Пройдут годы, я выйду на свободу. А Хэмингуэй останется в тюрьме. Навсегда». Тетрадь с этим эссе у меня изъяли перед этапом. Но вот совсем недавно ко мне вернулись стихи домового.
Стихи домового к сказке «Крыша, на которой не живет Карлсон»Из каждого семени можно вырастить дерево,Из каждой икринки можно вырастить рыбу,Но не каждый человек сумел бы стать домовым.В озере, где топят щенков,Сколько ни осматривай листья,Никогда не найти Дюймовочку.Вкусив тюремной пищи,Я убедился,Что люди научилисьВаритьСуп из колбасной палочки.У летучих мышейЕсть одно достоинство:Они не строят тюрем.От войн страдают не только люди,Но и мы, домовые:Куски железа ломают крыши.Человек, съеденный муравьями,Случается гораздо режеМуравья, раздавленного человеком.Маленькое чудо, принесшее добро, -Это почти чтоМаленькое счастье.Если мы, домовые,На время исчезнем,В конечном счётеВыиграют черви:Люди убьют друг друга.Грустный домовойЯвление столь же редкоеКак и счастливый человек.ВечеромЛюди более восприимчивыК добру и сказкам.Почти все дети -Талантливые домовые,Но, к сожалению, они вырастают.СначалаЧеловек разуверился в Боге,И лишь затем в человеке Бог.1972 г., осень
А потом был Стус. Двадцать дней мы жили в одной камере. Наслаждаясь воспоминаниями о книгах, людях, музыке. Это были двадцать дней, когда Васыль Стус не переводил Рильке.