Чтобы понять всю абсурдность августовских событий, стоит заглянуть в кулуары власти – туда, где создавался имидж и статус последнего, седьмого секретаря ЦК КПСС, Михаила Горбачева. В марте 1990 года он поистине достиг апогея своей политической карьеры. Оставаясь первым лицом самой влиятельной в мире партии, ее главным идеологом, он сохранил за собой пост председателя Верховного Совета СССР, а на случай внесения изменений в конституцию застраховал себя беспрецедентными по широте полномочиями президента СССР. Без преувеличения, Горбачев имел абсолютную власть в самой обширной империи всех времен и народов – власть, которой позавидовал бы любой диктатор. Это понимали и его оппоненты в Политбюро, ведь, как известно, при диктатуре первой наступает «чистка» кадров. Как тут не вспомнить отчаянный крик Шеварднадзе с трибуны Верховного Совета: «Диктатура наступает!» Впрочем, чтобы воспользоваться этой властью, Горбачеву, как принято сегодня выражаться, не хватило админресурса.
Время диктатуры было явно упущено – как минимум на два десятилетия. На партийном Олимпе сражались тогда две силы — «андроповско-горбачевская» и «брежневско-черненковская» – условно говоря, КГБ против партаппарата. И те, и другие упустили из виду третью силу, вызревшую в годы «застоя» и перестройки и в немалой степени формировавшую общественное сознание советской интеллигенции и культурные вкусы молодежи. Этой третьей силой в политическом раскладе начала 90-х был чуждый коммунистической идеологии «народ-нигилист», тот самый, который часами стоял в километровых очередях, не понаслышке знал, что такое дефицит лекарственных препаратов, индифферентный к лозунгам «догнать и перегнать Америку», равнодушно, если не критично, относившийся к обещаниям перейти к стадии развитого социализма…
Это было поколение 70-х, нравственные приоритеты которого формировали не мифические стахановцы, не образы комсомольца Павки Корчагина, ни тем более пионера Павлика Морозова, а песни Владимира Высоцкого и Булата Окуджавы, стихи Александра Галича и Евгения Евтушенко, хиты «Машины времени» и «Песняров»; в Украине – Владимира Ивасюка и «Трио Мареничей». Это был «нигилизм» воспитанных на пятничных вечерах в театре на Таганке и МХАТе, на чтении едва реабилитированной последней редакции «Мастера и Маргариты». Именно это поколение советских граждан вышло 19 августа 1991 года на московские проспекты против танков и спецназа, чтобы отстоять свое – пусть и ничтожное – право на свободу жить по совести, а не по «заветам Ильича» или решениям энного съезда.
Перемены приходили хоть и не повсеместно, но как никогда динамично. В Украине в конце 80-х со стеллажей спецхрана на свет божий попали произведения Олеся Гончара и поэзия Василя Стуса. Жаждущая
возвращения национальных культурных ценностей интеллигенция создала общественную организацию «Народный рух», ратовавшую за реабилитацию бывших узников сталинских лагерей и прекращение дискриминации
украинского языка. Сегодня мало кто помнит, как в брежневские времена вузовских преподавателей, читавших лекции на украинском, нередко клеймили «буржуазным национализмом». Бывшие политические узники
70–80 х – диссиденты – и юристы создали украинскую правозащитную Хельсинскую группу, заявлявшую перед лицом мировой общественности об отсутствии политической гласности в СССР и ущемлениях свободы
совести, несмотря на заверения официальных СМИ. Именно эти общественные активисты впервые приоткрыли завесу реальных масштабов Чернобыльской трагедии, ответственность за которую режим всячески
спихивал на отдельных «вредителей» (хорошо известен показательный процесс по делу руководства ЧАЭС).
Революция эпигонов
Путч 1991 года нельзя отнести ни к бархатным, ни к кровавым революциям. Это скорее «странная» революция. Все происходило весьма неказисто. Приемники отцов-основателей «мировой революции» оказались на
удивление беспомощны в собственном «огороде». Хотя админресурс был задействован на самом высшем уровне.
В созданный путчистами Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) вошли вице-президент Геннадий Янаев, премьер-министр Валентин Павлов, министр обороны Дмитрий Язов, министр внутренних дел Борис Пуго, председатель КГБ Владимир Крючков, вице-председатель совета обороны Олег Бакланов и еще пара «свадебных генералов». Но вот в чем парадокс – все они были поставлены на свой пост лично Горбачевым и являлись его ближайшими соратниками. Мировая история знает немало переворотов, осуществленных именно ближайшим окружением диктатора. Но поведение советских Брутов в принципе не соответствовало стратегии нормальных заговорщиков.
Фото: podrobnosti.com
Путчисты до последней минуты занимались не столько тем, что захватывали почту, телеграф и Смольный, сколько уговорами самого Горбачева… Последнему предлагалось, ни много ни мало, возглавить ГКЧП и объявить в стране чрезвычайное положение. Именно с этой целью 18 августа делегация путчистов посетила отдыхающего от столичной суеты президента на его даче в Форосе. На следствии путчисты заявляли, что Горбачев знал об их намерениях и нарочно устранился от дел в ласковых крымских субтропиках. Фрагменты показаний были спустя полтора года опубликованы в немецком журнале «Шпигель», купившем секретные материалы в прокуратуре РФ.
Сам путч вовсе не был похож на заговор, тем паче революцию. На месте оставалась вся структура государственной власти, в полном составе заседали Кабинет министров и вся партийная верхушка. Замене подлежал один лишь президент, но с ним охотно шли на переговоры, а его сторонники не только не были арестованы, но и сидели в соседних кабинетах с путчистами.
Неудивительно, что программа ГКЧП, хоть и отличалась от взглядов Горбачева, излагаемых им накануне путча, в целом соответствовала его точке зрения, проводимой несколькими месяцами раньше на
встрече глав республик в Ново-Огарево. Заговорщики выступали против «августовского» Горбачева на стороне Горбачева «январского». Иными словами, путч был переворотом, организованным ближайшим
окружением генсека против очередного переворота его политики… Правда, это лишь одна из возможных интерпретаций.
Мятеж не может кончиться удачей, иначе б назывался он иначе
В 1931 году французский итальянец Курцио Малапарте опубликовал книгу «Техника государственного переворота», изложив в ней динамику современного заговора и основные приемы захвата власти. Московские
заговорщики сделали все с точностью до наоборот. Не были, как в «классическом» заговоре, арестованы потенциальные противники ГКЧП, не была перерезана связь с миром. Отнюдь – остались открытыми все
пути сообщения, действовала правительственная связь, а из столицы не были депортированы даже иностранные журналисты. Пересчет «ошибок» незадачливых заговорщиков занял бы несколько газетных полос.
Быть может, заговорщики не знали, что делать? Впрочем, не все. Кагэбист Крючков уж точно был в курсе, будучи участником образцового путча, осуществленного в 1981 году в Польше генералом Ярузельским, с аналогичным введением чрезвычайного положения.
Технолог переворота Малапарте подчеркивал, что путч, не добившийся успехов в течение первых 24 часов, обречен на провал, а московский длился почти три дня – за это время не произошло ничего, что позволило бы гэкачепистам удержать в руках власть, и без того принадлежавшую им как представителям высшего эшелона союзной номенклатуры. И это притом, что административный и партийный аппарат по всей стране, в том числе и в Украине, безоговорочно поддержал путчистов. Стихийные демонстрации в поддержку демократических перемен возникли лишь в Москве и после некоторого колебания в Ленинграде.
Фото: www.gorod.cn.ua
Фото: www.nikon.ru
Китайский пример расстрела демонстрантов на площади Тянь Ань Мэнь в 1989 году свидетельствует, что подавление безоружных манифестаций не представляет труда для власти, претендующей на диктатуру. Аналогичный пример – Минск 2006 года. В Москве-1991 все произошло до банальности мирно – самый страшный в истории тоталитарный режим рассыпался на глазах как истлевший труп. В ходе стычек погибло всего трое манифестантов и несколько солдат внутренних войск. Точное количество жертв среди «срочников» до сих пор не разглашается (на хронике запечатлено два случая). Впрочем, двумя годами ранее число жертв разгона манифестации в Тбилиси исчислялось сотнями.
Уже 23 августа 1991 года на заседании президиума Верховного Совета РФ торжествующий Борис Ельцин подписал в присутствии освобожденного из «блокады» Михаила Горбачева указ о приостановлении деятельности Компартии. Седьмой секретарь в недоумении заявил о своей отставке, а ЦК КПСС в панике принял решение о самороспуске, даже не пытаясь сопротивляться. Современники еще не знали, что вслед за всемогущей партией придется разделывать труп и самого СССР.
Фото: kspu.ru
Упавшая как снег на голову свобода
Верховный Совет УССР долго выжидал исхода московских событий. Выжидательная позиция была по сути беспроигрышной. Лишь 24 августа, когда труп КПСС был фактически свезен в «морг» истории, в Киеве
торжественно провозгласили национальную независимость. Именно в контексте событий августа 1991 года понятен характер нашей независимости в последующие годы.
В тот же день председатель Верховного Совета УССР, секретарь КПУ по идеологии (как и Горбачев до президентства) Леонид Кравчук отрекся от своего членства в партии и занял позицию умеренного национализма. Именно такой «кульбит» принес ему успех на выборах первого президента Украины 1 декабря 1991 года. Удивительно, но, несмотря на провозглашенный Кравчуком «национализм», единственный кандидат от несуществующей на тот момент Компартии снял свою кандидатуру в пользу Кравчука – в противовес кандидату от демократической оппозиции Вячеславу Черноволу.
После августа 91-го «освобожденный» Горбачев вернулся в Москву. Утратив все свои три диктаторских поста – главы партии, главы правительства и, фактически, президента, Горбачев никогда уже не чувствовал себя хозяином Кремля. В истории случаются злые шутки: последнее публичное выступление Горбачева в качестве президента СССР на телеэкранах состоялось 8 декабря 1991 года. Именно в тот день главы независимых России, Белоруссии и Украины, тайно собравшись в охотничьем домике в Беловежской пуще, «заочно» решили судьбу СССР и его формального президента. По сути, СССР уже давно не существовал, но знали об этом лишь три кита советского ревизионизма – Ельцин, Шушкевич и Кравчук.
Горбачев долго не мог поверить в случившееся, и лишь выторговав у Ельцина – на тот момент реального хозяина Кремля – огромную президентскую пенсию и не менее внушительный особняк в центре Москвы под «Фонд Горбачева», 25 декабря объявил о сложении своих полномочий. Через 20 минут после отречения с кремлевской башни был спущен красный флаг, развивавшейся над страной более 70 лет, и без особой помпы был поднят российский трехцветный. Это был бесславный, хотя и закономерный конец самой тоталитарной мировой империи – конец, начало которому положили августовские события 1991 года.