– Я покидал Россию в состоянии не просто депрессии, а полного эмоционального и финансового краха. Вернувшись в Лондон, я не мог найти нормальную работу. Все спрашивали, где я пропадал, и не понимали, зачем человек с нормальным образованием (Померанцев – выпускник Эдинбургского университета, - Авт.) поехал не на Гоа и не в Нью-Йорк, а в Россию. Я начал объяснять людям эту странную страну и её общество, и в какой-то момент понял, что мне хватит материала для книги о новой русской психологии и политической системе, которую ещё никто не описал.
«Как это кинематографично!»
Мне часто говорят, что в книге все похоже на кино. Это естественно, ведь сначала я много анализировал, а потом выбросил анализ и оставил только то, что снимает и видит камера. Многие диалоги расшифрованы дословно с видеозаписей, которые я делал для своих документальных фильмов.
Я понимаю немного больше, чем рассказчик: он вышел наивнее меня. Камера движется, но иногда общество в кадре похоже на мультфильм, а иногда переходит в мюзикл, одна глава – магический реализм, другая – репортажная. Я сделал это нарочно, потому что российское общество именно таково: в девять утра это демократия, в двенадцать часов дня уже диктатура, а в восемь вечера это страна-мюзикл.
Нелегко было объединить все эти истории в книге, чтобы каждая из них работала отдельно, но все-таки чувствовалось общее повествование. Некоторые из них начинаются в первой половине 2000-х и заканчиваются в наши дни, однако я решил писать в настоящем времени. Я писал людям и перепроверял информацию; только одному герою не сказал, что он будет в книге – московскому миллионеру, этакому Гэтсби. Но, когда он прочитал книгу, ему очень понравилось: «я все так и хотел».
Российское общество погрузилось в бред
Я хотел показать, как общество постепенно сходит с ума и погружается в бред. В начале 2000-х оно ещё притворялось нормальным. Я нарочно взял для первых двух историй книги два наибольших стереотипа о России: девушку лёгкого поведения и бандита. Мне хотелось сломать эти стереотипы, превратить их в архетипы, чтоб объяснить, почему проститутка и бандит были героями 90-х.
Рецензии связывают эту книгу с Украиной, пропагандой, войной, политической повесткой дня. Но это только маленькая её часть, и вряд ли Маккейн сможет использовать её, чтобы начать полномасштабные военные действия в Волгограде. Впрочем, я заметил, что книга понравилась эстонцам. Президент Эстонии Тоомас Ильвес везде о ней говорит. Конечно, у него какие-то не совсем литературные мотивы, он же политик.
Книги Оруэлла финансировало ЦРУ. Делает ли это его плохим писателем? Не думаю. Если бы мне предложили издать книгу на деньги посольства Соединенных Штатов, я бы обязательно согласился. Я же продюсер! На книге было бы написано «госдеп», и она бы прекрасно продавалась.
Россию не нужно бояться
Путин в книге – своеобразная фигура умолчания. Когда герои называли его имя, я цитировал их слова, но сам избегал упоминания. Есть масса биографий Путина и даже целый жанр «давайте попытаемся понять психологию Путина».
А у него нет психологии – он простой социопат.
Путин не интересен мне как личность. Я рассматриваю его как явление, созданное средствами массовой информации. Путин был создан в телевидении, и нигде, кроме телевизора, его не существует.
Россия не так уж страшна. Она пытается вселить в нас страх, изображая безумие. Но вообще российские элиты умеют быть корыстными, рациональными и циничными.
Вспомните, как во время холодной войны КГБ, зная, что Запад следит за вооружением Советского Союза, нарочно изготовляло огромные пустые ракеты. Пусть американцы сходят с ума: «у них какая-то страшная ракета!». Открывались псевдоинституты в Иркутске, где оставляли для шпионов чертежи несуществующих новых бомб.
Всё это делалось, чтобы произвести впечатление. В Москве было агентство, в котором можно было снять на вечер водителя и охранника, чтобы казаться крутым. Russia Today и всё остальное – это то же самое. Россия непредсказуемая, наглая, но представляет опасность только для своих меньших соседей. Запад же воспринимает её как огромного тролля.
Почему нельзя спорить о русском мире
Российское понимание информационной войны весьма своеобразно. Это идея, что можно сломить другую страну, не притрагиваясь к ней. «Сломить её психосферу», как они это называют. На Донбассе это не получилось, и в конце концов пришлось послать регулярную армию.
Думаю, что идеи «русского мира» - это туфта, отвлекающая внимание общества от коррупции. Когда же западные интеллектуалы начинают этому подыгрывать, они осуществляют мечту Кремля. Поэтому не нужно спорить о русском мире, нужно просто арестовывать их счета.
Верят ли российские журналисты в пропаганду, которые сами создают? Могут верить утром, а вечером не верить. В зависимости от того, как им удобнее. Верит ли их аудитория в пропаганду, или это некий социальный код? В принципе, и то, и другое.
Калифорнийский университет, проведя тайные опросы, узнал, как китайцы воспринимают тамошнего «дмитрия киселёва». Оказывается, после просмотра они не считали, что государство хорошее, то есть не верили пропаганде. Однако утверждались во мнении, что государство сильное. И может позволить себе всё, что угодно. Например, посадить Сенцова на двадцать лет.
Есть примеры, когда пропаганда – просто социальный код. Например, в Сирии во времена Асада-старшего люди были обязаны повторять какие-то абсурдные вещи, вроде «Асад – лучший фармацевт мира!». Если ты хочешь получить свою часть власти и денег, ты должен повторять это как некий знак, что ты остаешься в системе.
Кто на самом деле унижает россиян
Работа российской пропаганды сейчас очень напоминает секту. Технология та же: сперва нужно разрушить критическое мышление. Конспирология, поток странностей от российского телевидения заставляют мозг отключаться. Заведомо неправильные логические связи: солнце стало – значит, Америка хочет нас убить. Совпадение? Не думаю!
Потом работа со страхами: нас унижали в 90-е, Сталин нас унижал… Тебя унижают на работе, тебя унижает чиновник, тебя унижает человек с более крутой тачкой, но по телевизору тебе говорят: «Это США тебя унизили!». Важно зацепить травмы. А потом, когда ты уже эмоционально раскрыт, появляется Путин и отдает тебе Крым.
Эта пропаганда отличается от нацистской пропаганды 30-х: она не идеологическая, не связана с мотивацией или агитацией. У Путина поддержка 87%, а они не могут собрать на митинг сто тысяч людей. Играют на пассивности: вокруг нас враги, сиди дома, пей пиво, все будет нормально. Если и есть агитация, то против своей «пятой колонны» или геев.
Люди в России стали говорить блоками. То же самое встречается на Донбассе. Когда говорят «Донбасс не слышат», это не связано с реальностью: это молитва. Порождение психической травмы. Когда русские в Латвии, скупив там имущество для сохранения денег, говорят, что там 37-й год, это никак не связано с реальностью.
Смогут ли люди выйти из этого состояния, я не знаю. Для пропаганды не составляет проблемы сменить пластинку. Сейчас Путин появится в Нью-Йорке с американским заложником, только что спасённым от ИГИЛ, в одной руке, и пленённым террористом в другой. И скажет: «Давайте все вместе – мы, США и даже Украина, - воевать с терроризмом на Ближнем Востоке!». И многие в России сразу забудут о том, что в Украине хунта и фашисты.
Почему Украина не Россия
У вас много общего. Иначе быть не могло, ведь здесь несколько десятилетий господствовал режим, создававший политику, в которую никто не верил. Но Украина отличается от России. Вы – не рабы. Здесь совершенно иное отношение к идее власти.
В России есть только один город – Москва. Даже Питер мёртв. Здесь всё наоборот: каждый город – своя столица. Вряд ли кто-то в Одессе воспринимает Киев как центр своего мира. А в России Москва – центр всего.
После Майдана быть украинцем – это нечто большее, чем язык или форма одежды. Когда люди начали умирать за Украину, всё поменялось. Я сейчас пишу эссе о людях и пропаганде на востоке Украины. Один из героев – бывший бандит. Когда сепаратисты пришли в Северодонецк, он вел свою информационную борьбу, убеждая людей, что стоит поддержать Украину.
Мне кажется, что Украина идет с мировым течением. Но нужна какая-то объединяющая идея. Вам нужно придумать форму патриотизма, в которой будет не только Винница и Львов, но также Харьков и Одесса. Понятно, что это не может быть национализм девятнадцатого века. Но у вас может быть несколько разных национализмов одновременно, как было на Майдане.