Дарья Бадьёр: Расскажи, с чего для тебя начался фильм “9 мая”.
На мастер-классе, который проводили у нас в академии, нам предложили сделать фильм, который будет основан на закадровом тексте. Мне всегда говорили, что закадровый текст – это очень плохо, но я решила, что это интересная возможность и попробовала подумать, как его можно использовать.
Марина Степанская: А почему вышел документальный фильм?
Таким было условие. К нам приехал брюссельский преподаватель, который занимался документальным кино – он и предложил такое задание. В нем было очень важно определить, кто говорит за кадром (даже не что, а кто), где он говорит и кому. Поэтому это было хорошее упражнение – придумать историю, которая была бы правдивая и работала в предложенных обстоятельствах. Еще одно условие – текст должен был быть на родном для режиссера языке.
Д.Б: Почему ты решила рассказать именно эту историю?
Мастер-класс был в марте и я начал думать о своем дне рождения (он 9 мая – прим.). Кто-то спросил у меня, буду ли я праздновать, а я поняла, что это будет первый год, когда я не дома на свой день рождения. Будет ли фейерверк, будет ли выходной? В академии ведь не выходной на 9 мая. Поэтому это был для меня важный вопрос: а по-другому-то как?
М.С: А я бы хотела поговорить про твой опыт обучения за границей. Я знаю, что ты отучилась в Карпенко-Карого, сняла после выпуска дебют за деньги Госкино, а потом уехала и начала учиться заново? Так?
Не совсем заново. Магистерская программа – это своего рода надстройка, здесь много говорят о том, что ты уже должен уметь, и о том, как ты будешь эти навыки применять.
Например, откуда я взяла, что закадровый текст – это плохо? Что я могу с этим сделать, как режиссер? И зачем? И что будет, если я подумаю, как по-другому подойти к закадровому тексту?
Если сравнить эти два подхода к образованию в сфере кино? У нас в тебе пытаются воспитать или разглядеть автора, а из твоих рассказов у меня складывается ощущение, что в твоей академии практикуется научный подход, который говорит, что любой может освоить эти навыки и стать режиссером.
В академии считается, что визуальный художник может снимать кино. Театральный режиссер может. Тебе не говорят, что ты должен сделать жесткий выбор: либо виджей, либо кинорежиссер. Но ты должен осознавать себя в этих ипостасях и понимать: сегодня я такой, а завтра другой.
Программа построена так, что академия – это не беседка для людей, которые собрались поговорить о кино на протяжении двух лет. Это довольно-таки движущее вперед пространство, в котором все зависит от твоего выбора. Нет формальных вещей, типа сессии, когда преподаватели оценивают твои навыки. Сессия-то есть, но на ней оценивают, как далеко ты продвинулся в развитии.
А как это можно оценить?
Преподаватели смотрят на твою траекторию: стараешься ли ты разобраться, какими методами ты работаешь, как ты можешь их преподнести и куда ты будешь идти дальше.
И куда ты будешь идти дальше?
Мне кажется, что я буду продолжать искать для себя, что такое человек на экране, как его показать и как с ним жить на экране. Хочется ведь не просто репрезентовать персонажа, создать движущуюся куклу, а создать его в голове моего зрителя.
А ты сейчас работаешь над новым фильмом?
Я пока только думаю о полном метре, но работаю над новым короткометражным фильмом. Уже готов сценарий и я работаю над сценами, которые помогут этому фильму развиться в большую историю.
Расскажи о нем подробнее.
Я бы хотела снять следующий игровой короткий метр о молодом человеке, которому 17 лет. Он вырос без отца, каждое лето ездит в лагерь и у него большая потребность нравиться людям. Эта потребность, это его вопросительное “да?” в конце каждого предложения мне очень интересны.
В фильме все будет происходить в детском лагере, в последнее лето, когда герой туда приезжает. И в родительский день к нему приезжает отец.
Д.Б: Опять задам этот вопрос: почему ты выбрала такую историю? Почему мальчик без отца? Это же такой особенный опыт.
Да, я это осознаю, но для меня здесь самое важное – не в отсутствии отца, а в том, как мальчик всем пытается понравиться. Это главная история.
М.С: Почему мальчик?
Потому что есть конкретный прототип, с которым я знакома давно. Он приезжал в детский лагерь, где я работала. Я три года была “вожатой”, а до этого шесть лет сама туда ездила, так что этот опыт мне знаком.
Я всегда хотела научиться рассказывать истории не о девочке, которой 25 лет. Поэтому здесь хочу найти не функциональную привязку к герою, а эмоциональную. Можно сказать, что в этом мальчике я увидела свое альтер-эго и поняла, что могу попробовать его воссоздать в том пространстве, которое мы прожили вместе.
Поскольку среда детского лагеря мне кажется интересной и в ней много внутренних кодов, в нее можно поместить мою историю. А история про родительский день и приезд отца родилась из финала. Его я не буду рассказывать. (смеется)
Скажи, сколько времени ты проводишь в Украине?
Где-то по 3-4 недели за полгода. Но мне кажется, что я провожу времени в украинском фейсбуке больше, чем физически нахожусь в Голландии. Сижу на двух стульях.
А что ты чувствуешь – отрыв от пространства здесь тебя меняет или, может, лишает каких-то тем?
Мне кажется, наоборот: этот отрыв показывает мне темы, которых я бы не увидела, если ты не отошла на определенную дистанцию. Благодаря этому я рассмотрела 9 мая. Может, у меня не было бы физического триггера: что делать в свой день рождения, где салют?
Д.Б: Ну не будет же теперь салютов на 9 мая. Так что триггер мог бы быть и тут.
Когда я уезжала, они еще были. Но дело даже не в салютах, а в дистанции. Оказалось, что все, что для меня здесь было по умолчанию, там не по умолчанию.
Я заметила, что в Голландии очень медленно можно войти кому-то в доверие и наладить контакт с кем-то. Все очень приветливые, но в свой внутренний мир пускают с опаской.
М.С: Есть ли в украинском пространстве темы, за которыми ты следишь?
Я слежу за тем, как в Киеве организовывается публичное пространство. Мне очень это интересно, но не в том плане, сколько спутниковых тарелок или кондиционеров висит на фасадах домов, а, скорее, как люди к этому относятся. Для меня очень волнительна тема какого-то дефолтного принятия, мол, “так сказали”, “так надо”, отсутствия возможности диалога или рефлексии.
Еще интересны визуальные истории – МАФы, конструкции из гофрированного металла, которые заполняют пространство, но при этом являются визуальным шумом. Однажды я услышала, что Киев – не локационный город, не поверила и решила проверить сама.
Д.Б: Что это значит?
Это значит, что у нас недостаточно мест, в которых можно свободно снимать во все стороны. Локационный город – это город, где можно снять сцену, раскадровать ее в разных ракурсах и при этом нигде не вырастет билборд или странно припаркованная машина. В общем, это когда в городе можно снимать. Мне казалось, что мнение о Киеве – это неправда. Но я попробовала и оказалось, что беспрепятственно снять сцену в Киеве очень сложно.
М.С.: Как ты думаешь, режиссура – это профессия, в которой надо делать карьеру, или это способ жизни?
Я знаю людей, для которых это карьера, но сама склоняюсь ко второму варианту. Но мне кажется, что если руководствоваться только карьерными соображениями, но не иметь внутреннего ощущения того, что режиссура – это способ жизни, ее легко бросить. Тогда легко придти после первого съемочного дня и сказать: всем спасибо, было интересно, но до свиданья.
Д.Б: А что особенного в режиссерском восприятии мира? Как ты структурируешь мир?
Мне кажется, что режиссер – это про то, что ты ищешь нечто, что было бы интересно рассмотреть поближе и прислушаться. Тогда ты понимаешь, что тебя влечет, как ты можешь это оформить в видео и аудио; как ты будешь транслировать то, что тебе интересно, и как поместишь все во времени.
Можно не быть шестидесятилетней женщиной, работающей на кондитерской фабрике, чтобы снять про нее кино. Достаточно интересоваться ею настолько, чтобы начать снимать Или можно не быть 17-летним мальчиком и все равно четко понимать, какой фильм о нем ты хочешь сделать.
Какие фильмы ты любишь?
Меня всегда завораживают фильмы, в которых визуальное решение очень точно подчеркивает внутреннюю историю, травму или зацепку в персонаже.
Брессон однажды сказал: “Я сначала хочу почувствовать фильм, а потом уже понять”. Вот к этому я пытаюсь стремиться, когда смотрю кино.
М.С.: Ты собираешься дальше с короткими метрами работать?
Пока что да. Знаешь, я все чаще и чаще знакомлюсь с людьми, которые всю жизнь снимают короткий метр и им никто в Госкино не говорит: ну все, наснимал, давай полный. Всем известно, что найти деньги на полный метр проще, чем на короткий. Но оказалось, что слушать больших дядь не обязательно.
Пока что мне интересно снимать короткометражные фильмы и искать что-то, что будет работать только в этой форме. “Цаплю”, например, я не могу представить в формате полного метра.
А как ты относишься к разговорам о том, что надо снимать “зрительское кино”?
Я бы предложила делать, как фестиваль Go Short в Наймегене (Нидерланды) – показывала бы кино в школах и пыталась бы работать не в направлении “подвинуть кино к зрителю”, а наоборот: как подвинуть зрителя к кино. Если у человека есть только желание придти в зал и сказать “дайте мне хлеба и зрелищ”, то, как бы мы ни двигали украинское кино к зрителю, мы не приблизимся на достаточное расстояние.
Какая фестивальная судьба была у “9 мая”?
На самом деле, довольно интересная. Его показали в Голландии в 5 раз больше, чем в Украине: на всех крупных кинофестивалях, кроме Роттердама и IDFA.
Кстати, в Голландии совершенно по-другому публика реагирует на фильм – но не потому что ищет, чем хорош твой фильм или плох, а потому что пытается понять, как о нем можно потом поговорить. Зрители там часто остаются на q&a, и делают это не затем, чтобы сказать “я считаю, что ваш фильм неправильный”, а задают вопросы.
А в Украине что было?
Его показали на KISFF (Киевский международный кинофестиваль короткометражного кино - прим.) в прошлом году, где он был в национальном конкурсе. Потом его прокатывали в сборнике ребята из СУК.
Но я и делала его для украинской аудитории. Мне казалось, что я снимала о вещах, которые в три раза понятней тут, чем где-то за границей. Я не раз слышала, что фильм “слабоват”, что он “не показывает политическую сторону”, “не показывает всю проблему”. Всю мощь 9 мая не показывает, короче. Но поскольку в Голландии не знают "всей мощи" 9 мая, мне никто не сказал, что фильм плохой и чтобы я больше такое не снимала. (смеется)