И вот этот долгий вопрос (может быть, искреннего непонимания) «зацепил» еще сильнее, чем горячий комментарий-ответ Сергея.
Мне, наверное, еще рано снисходительно, с позиции «умудренного годами», воспринимать эмоции и аргументы «поколений» 80-х и 60-х, для этого я не настолько взрослее их. Но есть причина вспомнить о возрасте – правда, не о собственном, а – «апеллируя к сединам», к памяти, увы, уже немногих живущих участников Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. А также – к чуть большему числу тех, кто был еще мал для войны, но пережил ее в сознательном возрасте (и памяти).
Заранее прошу извинить меня за многословность, но и попрошу внимания и терпения – не все «многословие» будет моим собственным.
Кроме упомянутых мной ветеранов, последующие поколения, родившиеся и росшие ПОСЛЕ ВОЙНЫ (и пока еще в СССР), воспитывались на примерах, уроках, правде, мифах и вымыслах этой войны; на книгах, фильмах, учебниках официальной истории – и рассказах самых близких людей: отцов, матерей, дедов и бабушек. Не вправе судить, кто как воспринимал тогда и воспринимает сейчас события тех времен – у каждого свой «камертон», собственная «шкала»…
Ветераны – помнят, мы, «более поздние», – знаем, изучали, читали, знакомились:
в 1942 году, 24 июля, в газете «Красная звезда» была напечатана статья Ильи Эренбурга «Убей!» (Почему-то все помнят, считают, что она называлась «Убей немца!»). Я со своими одноклассниками услышал, узнал про нее на уроке от учителя истории – участника войны. А также и том, какое сильное психологическое (психическое, эмоциональное!) воздействие произвела эта статья на сознание людей (советских людей), прочитавших или слушавших ее в те дни по радиотрансляции – и на фронте, и в тылу.
У них сомнений не было никаких – это я знаю от своего отца. А у нас, «более поздних» (беру на себя смелость говорить о всех «послевоенных поколениях»), сомнения были: «Как, что, – любого немца, всех немцев?» – уже была ГДР (с хорошими немцами), да и были, в конце концов, и в гитлеровской германии рабочие и крестьяне, коммунисты, антифашисты, старики, женщины и дети!
Я неспроста говорил о ветеранах – они есть, живы, хоть и немного осталось – найдите, поговорите, спросите, убедитесь, что они, жившие НА ВОЙНЕ или ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ, думали и считали так же, как и Илья Эренбург – у них не было ГДР и «хороших немцев». (Позже его, Эренбурга, даже обвиняли в призывах к убийствам мирного немецкого населения, к убийству немцев только за то, что они – немцы.)
Но «дадим слово» Эренбургу, который так объяснял (после войны), что побудило его написать, и какой смысл был в его словах:
«В начале войны у наших бойцов не только не было ненависти к врагу, в них жило некоторое уважение к немцам, связанное с преклонением перед внешней культурой. Это тоже было результатом воспитания. <…> Помню тяжелый разговор на переднем крае с артиллеристами. Командир батареи получил приказ открыть огонь по шоссе. Бойцы не двинулись с места. Я вышел из себя, назвал их трусами. Один мне ответил: «Нельзя только и делать, что палить по дороге, а потом отходить, нужно подпустить немцев поближе, попытаться объяснить им, что пора образумиться, восстать против Гитлера, и мы им в этом поможем». Другие сочувственно поддакивали. Молодой и на вид смышленый паренек говорил: «А в кого мы стреляем? В рабочих и крестьян. Они считают, что мы против них, мы им не даем выхода…»
<…>
Конечно, самым страшным было в те месяцы превосходство немецкой военной техники: красноармейцы с «бутылками» шли на танки. Но меня не менее страшили благодушие, наивность, растерянность.
<…>
Война — страшное, ненавистное дело, но не мы её начали, а враг был силён и жесток. Я знал, что мой долг показать подлинное лицо фашистского солдата, который отменной ручкой записывает в красивую тетрадку кровожадный, суеверный вздор о своем расовом превосходстве, вещи бесстыдные, грязные и свирепые, способные смутить любого дикаря. Я должен был предупредить наших бойцов, что тщетно рассчитывать на классовую солидарность немецких рабочих, на то, что у солдат Гитлера заговорит совесть, не время искать в наступающей вражеской армии «добрых немцев», отдавая на смерть наши города и села. Я писал: «Убей немца!»
Я пишу это сегодня, 3 сентября 2014 года, и меня не отпускает ощущение, что в этих, только что процитированных словах есть совсем уже другой смысл, другое содержание, неподвластное их автору – давно умершему Илье Эренбургу, и они уже совсем о другом… О другом времени. О других людях. О другом «месте действия».
Но нужно, по правилам, все же «дослушать» Эренбурга, только это уже – завершающий фрагмент его статьи «Убей!» в «Красной звезде» от 24 июля 1942 года:
«… Мы знаем все. Мы помним все. Мы поняли: немцы не люди. Отныне слово «немец» для нас самое страшное проклятье. Отныне слово «немец» разряжает ружье. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал. Если ты думаешь, что за тебя немца убьет твой сосед, ты не понял угрозы. Если ты не убьешь немца, немец убьет тебя. Он возьмет твоих близких и будет мучить их в своей окаянной Германии. Если ты не можешь убить немца пулей, убей немца штыком. Если на твоем участке затишье, если ты ждешь боя, убей немца до боя. Если ты оставишь немца жить, немец повесит русского человека и опозорит русскую женщину. Если ты убил одного немца, убей другого — нет для нас ничего веселее немецких трупов. Не считай дней. Не считай верст. Считай одно: убитых тобою немцев. Убей немца! — это просит старуха-мать. Убей немца! — это молит тебя дитя. Убей немца! — это кричит родная земля. Не промахнись. Не пропусти. Убей!»
Жестокие слова! — Справедливые?
Не прошу ответа.
Но о чем мы? – Об ответе на вопрос Анны Журавлевой?
Кто хочет его услышать? Заглянем в «ящик Пандоры»? Ужаснемся?
Уважаемая «обобщенная» Анна Журавлева (и реальная Анна тоже), вам «обеим» не показалось, как и мне, не «увиделись» другие время, место и люди? Вы не узнаете эти места, людей – сегодня?
Вы можете представить – вы хотите такого? – ЧТОБЫ СЕГОДНЯ, В НАШЕ С ВАМИ ВРЕМЯ, у многих – очень многих людей (но уже не нашей с вами, а только МОЕЙ РОДИНЫ), как тогда, в 1941-1942-м, у людей других, забилось в сердцах, запульсировало в сознании: «УБЕЙ . . . !» – сами допишете это НЕДОСТАЮЩЕЕ слово?
Самые неуместные слова для попытки оценить, охарактеризовать то, о чем я говорю, это – «драматизация», «преувеличение» и т. п.
СтрашнО непонимание необратимости происходящего, произошедшего – и вы тоже говорите, отчасти, об этом – о смерти («Знаю. Это конечная точка всего.»). Но, пусть это и звучит жестоко и цинично, смерть – это необратимый факт для отдельного человека, и даже для многих отдельных людей, каждый из которых – целый мир.
Но есть и другое НЕОБРАТИМОЕ (не страшнее, но и не легче, – такое же): отравление ненавистью друг к другу целых народов, да еще и продленное во времени – не на одно поколение.
В этом пространстве обильно разлитого яда, да еще в сегодняшнее время «информационной реальности», не нужно ждать или искать «украинского Илью Эренбурга» – он уже есть – «коллективный»: в телевидении, интернете, соцсетях, блогах, в живых свидетельствах людей, перенесших на себе ад настоящей – не «экранной» – войны.
И самое страшное, что этот «коллективный украинский Илья Эренбург» прав!