Манский сделал “Родных” за год – с мая 2014 по май 2015: такой размах позволил ему и добавить драматизма фразе одесского родственника о том, что война закончится с первыми холодами; и съездить на новый год в Крым, где с разной долей энтузиазма смотрят два новогодних поздравления; и красиво снять на Донбассе хату в вишневом цвету. Обитатель этого дома, самый старший член семьи, будет с полной уверенностью пересказывать истории про “бандеровцев”, которые наверняка услышал по российскому телевидению. Все это перебивается львовскими вставками – Львов играет роль своеобразного смыслового центра, к которому Манский (родившийся и проживший в этом городе первые 18 лет своей жизни) все время обращается.
Некоторые сцены вполне могут напомнить о собственном опыте разговоров с родственниками, находящимися по другую сторону идеологических баррикад. С той лишь разницей, что простые украинские зрители, в отличие от Манского, не всегда додумываются делать из своих семейств “абсолютную модель всего общества” (цитата из интервью режиссера “УП. Культура”).
Собственно, эта претензия – превратить разрозненные монологи на кухне у своих родственников в достойную транслирования на широкий экран “правду жизни”, и губит “Родных”. Манский открещивается от того, чтобы влиять на зрителя в оценке происходящего, но, в конечном счете, все равно это делает.
Это становится заметным ко второй половине фильма, когда Манский, после откровений своей сестры о том, как она перестала слушать российских исполнителей и сняла со стены плакат с изображением Никиты Михалкова, включает закадровую музыку. И не просто музыку, а тему из “17 мгновений весны”. Таким образом фильм, изначально заявленный как исследование расколотой семьи, превращается в личную исповедь о поисках родины.
В финале картины Манский отвлекается от своих украинских родственников и возвращается в город, который считает наиболее родным: Москву. И вздыхает: все, что происходит сейчас в России, – это его личная трагедия.
Украинские зрители наверняка решат, что “Родные” – это честная попытка разобраться, что происходит. Неудивительно, что многие из них будут разочарованы – в кадре нет ни одного живого человека, сплошь наборы месседжей, которые Манский собрал в кучу и перемешал в пропорции “1:1”, чтобы не быть обвиненным в необъективности.
А российские зрители (немногочисленные – фильм не вышел в прокат, но был показан на кинофестивалях) сочтут эту картину основанием для будущего примирения. И Манский гладит этих зрителей по головкам: для них “Родные” – это манная каша с лошадиной дозой успокоительного. Здесь нет неприятной для них антисоветской и антироссийской риторики, которой вооружены многие украинские патриоты (даже – и в первую очередь – русскоязычные), аннексия Крыма в русском варианте называется “присоединением”, а война на Донбассе – войной “с украинской армией”. Политика в “Родных” – это не часть повседневной жизни, а нечто инопланетное, что вмешивается и раскалывает. “Я не хочу говорить о политике, я с тобой хочу говорить”, – не давая вставить ни слова, кричит в скайп своей львовской сестре жительница Крыма, которая уже совсем скоро пойдет плакать на площадь под поздравительные речи Путина.
Украинская сторона семьи, впрочем, эту советскую максиму не отбрасывает: слишком сильно партийное прошлое. “Лишь бы война нас не коснулась”, – поднимает тост мама Виталия Манского на праздновании своего дня рождения. Война, впрочем, касается: внук уходит в армию – без надрыва, но с кулечком пирожков. Сцену с прощанием с бойцом АТО на львовском Рынке Манский монтирует вместе со отвлеченным разговором двух молодых украинок в кафе. Может создаться впечатление, что окно, у которого сидят героини этой сцены, выходит прямо на траурную процессию (опять тема отвлеченности от “политики”), но те, кто знает центр Львова, поймут, что это не так. В окнах, за которыми сидят девушки, отражается вывеска магазина “Секунда”, который находится в нескольких кварталах от места, где проходит процессия.
Создается впечатление, что Манскому этот фильм не очень-то нужен. Он сделал “Родных” по документалистской инерции: еще бы, такой материал пропал бы зря. Нежелание проявить свою позицию – пусть даже не политическую, гуманистическую, – и показать, кто эти люди, что они чувствуют, переосмысляют ли свою идентичность, больно ли им, грустно ли, режиссер маскирует объективностью. Поэтому “Родных” можно крутить, как угодно, продавая на разные, даже противоборствующие, рынки.
В прокате с 2 февраля.