Однако, юмор в политике – это не находка «эпохи медиа»: как таковой юмор в самом широком смысле соприкоснулся с миром политического чуть менее трех тысяч лет назад, во времена расцвета древнегреческого «дионисийского культа». В честь бога виноделия и покровителя творчества, Диониса (другое имя – Вакх, от которого и пошло понятие «вакханалия»), организовывались шумные празднества, оргии и жертвоприношения на которых были столь же неотъемлемой частью, как фейерверк на юбилее кого-то из наших депутатов. В XVIII-XVII в. до н.э., когда размах этих вакханалий вызвал серьезное беспокойство, концепция была пересмотрена: в память о былой удали жители наряжались в разные символичные костюмы, а кровавые жертвоприношения были заменены на растительные дары Дионису. Однако сохранилась главная идея – в день праздника подобало «веселиться» и «дурачиться» - то есть вести себя не в соответствии с обыденным порядком вещей. В этот день правила забывались, а социальные различия между людьми стирались.
Именно «вакханалии», постепенно превратившиеся из животных оргий и убийств в маскарады и театральные представления, легли в основу Сатурналий – феномена Древнеримской культуры, специфического праздника, когда господа в штуку прислуживали рабам, и вся социальная иерархия переворачивалась с ног на голову. В Средневековье и Эпоху Возрождения во многих европейских городах традиция Сатурналий была продолжена «карнавалами» - подлинно народными гуляниями, принципиально отличавшимися от официальных государственных праздников. Превосходное описание Римского Карнавала можно найти в книге Гете «Путешествие в Италию». Эдакие «средневековые казантипы», на территории и во время которых все были равны, и воцарялось нечто среднее между анархией и охлократией, зачастую увенчивались любопытным ритуалом – «праздником глупца», когда шут под дружный хохот собравшейся толпы короновался. Юмор и комическое всегда рождались из несоответствия, а разве может быть большее несоответствие, чем шут, объявленный королем?
Таким образом, юмор как постоянный поиск и высмеивание пороков и несправедливостей социального бытия, создавал мини-утопии – недолговечные карнавалы и праздники всеобщего равенства и вседозволенности. А потому юмор всегда выполнял специфическую и подвластную на тот момент только ему функцию – он секуляризировал всякую власть (светскую и церковную). Юмор всегда выходил победителем в борьбе с сакральным характером власти, хотя для самих юмористов это часто имело плачевные последствия.
Вступление явно затянулось, но я всё же попробую пояснить, как вышеизложенные соображения могут быть спроецированы на наши реалии. Юмор находился в извечной оппозиции к власти, ведь самым радикальным образом обнажал ее пороки и отрицал любую попытку ее сакрализации (будь то 3000 или 30 лет назад). Однако сейчас контекст (и тут свою роль играет медиа-фактор) кардинально изменился: власть в современном развитом государстве (и соответственно в высокой степени «карнавализированном обществе», о чем писали Бахтин, Эко и другие) попросту не может претендовать на сакральный статус: президент, с которым обычный гражданин «зафрэндился на фэйсбуке», уже не может быть представителем другого мира, а в главе государства, который шутовски пляшет под «American boy», есть только человеческое, слишком человеческое, но уж никак не божественное начало.
Иными словами, теперь юмор становится в равной степени доступной технологией как для оппозиции, так и для власти. Конечно, власть и раньше использовала технологии политического юмора (в первую очередь, для снятия напряжения в обществе, а также в идеологических целях – чего стоят только технологии времен Холодной Войны), но теперь для власти открыта главная ниша, которую не мог себе позволить ни один тиран – самоирония. Человека, который смеется над собой, очень сложно высмеять: самоирония повышает иммунитет к черному пиару. А потому президенты, пускающиеся в пляс
или затягивающие своими властными басами «Любимый город»,
никого не должны удивлять – чтобы остаться королем, надо быть немного шутом, и в этом нет совершенно ничего зазорного; наоборот, кто этого не поймет – вероятно, сойдет с экранов, а значит, и с карнавально-политической арены.
Можно предложить следующую классификацию политического юмора по субъект-объектной структуре:
1) субъект и объект являются одним лицом (самоирония и «шутовство»);
2) субъект и объект – разные, скрыто или явно, противостоящие лица;
3) субъект и объект – разные, находящиеся в нейтральных отношениях лица;
Интересно проследить влияние политического юмора третьего типа на примере телепередачи «Вечерний квартал». Достаточно лояльная к власти, но формально нейтральная телепередача, которая в 2010 году побила все рейтинги популярности, создала для телезрителей ряд образов, соответствующих ведущим украинским политикам. Вот только образ Виктора Януковича получился заметно симпатичнее и приятнее самого Януковича (или, точнее сказать, лучше того образа, который получился у пиарщиков нынешнего президента).
Про остальных политиков сложно сказать то же самое – скорее наоборот, культивировались нелестные для них стереотипы: в итоге сарказм в отношении всех и ирония в адрес Януковича оказали последнему серьезную услугу. Крайне сложно сослаться на какую-либо социологию, чтобы оценить степень подобной «помощи», но нельзя не согласиться: если «Вечерний квартал» посмотрело большее число обывателей, чем читателей серьезной аналитики или постоянно следящих за новостями, то большинство подсознательно будут полагать, что Янукович именно такой, каким его изобразили в ВК. В конце концов, ничтожно малый процент жителей лично знакомы с Президентом Украины и знают, что он за человек, а потому есть всего две мало чем отличающиеся альтернативы, совместимые и пересекающиеся в подсознании: «Янукович такой, каким показывают его СМИ» и/или «Янукович такой, каким показали его в ВК».
Есть красивое изречение Бальзака: «Власть, над которой смеются, близка к гибели». Вероятно, это утверждение было истинным во все времена, пока идея сакральности была догматичной (будь то прямое обожествление монарха или так называемый «культ личности») – в наше время всё несколько иначе: либеральная демократия и публичная политика при условии достижения определенного уровня научно-технического прогресса – это всегда карнавал, шоу, театр. Политика как специфическая деятельность по принятию решений всегда остается за кулисами, в то время как на сцене звенит своими шутовскими бубенчиками ее пародия – карнавальная политика, будто бы первой покровительствует Аполлон, а второй – Дионис.
Юмор как политическая технология апеллирует к исключительно человеческой способности, находящейся на стыке социальности и чистой эстетики. Еще Аристотель наряду с более известным определением («политическое животное») предложил для человека другую лаконичную дефиницию – «Animal ridens» (смеющееся животное). Однако «человек смеющийся» не всегда тождественен «человеку шутящему», а именно последний способен манипулировать толпой-носителем власти во время карнавала.
Собственно, утверждать, что эта технология в Украине не используется было бы ошибкой – скорее, используется мало и крайне неудачно: например, в Харькове еще с 2006 года, когда четко обозначились главные «действующие лица», каждая компания сопровождается обильной порцией комедийных анимационных роликов, нацеленных на высмеивание пороков, культивацию выгодных политических мифов и стереотипов, короче говоря, дискредитацию оппонентов. В то же время социологические опросы, да и сами результаты выборов показывают, что подобный черный пиар с обеих сторон совершенно неэффективен. Более того, единственный существенный подъем рейтинга, связанный с политическим юмором, случился как раз у «жертвы» черной технологии – а именно, у Михаила Добкина после нашумевшего ролика.
А вот у бывшего главы организации «Городской Дозор», оппозиционно настроенного к тандему Добкина и Кернеса, Владислава Протаса, после опубликования аналогичного по своей сути ролика, рейтинг снизился настолько, что Протаса-младешго в срочном порядке убрали со всех каналов, заменив старшим братом. Иными словами, существует очень тонкая грань, которую должен чувствовать публичный политик и его технологи, тщательно отслеживая новые ожидания вечно жаждущего зрелищ охлоса.
Разумеется, можно было бы возражать против тезиса о качественном сдвиге в политике России и Украины, лидерам которых технологи постепенно внушают идею о самоиронии как мощном инструменте повышения собственной популярности. Можно было бы привести множество примеров цензуры в области политической сатиры и юмора, однако большая часть подобных примеров лишь подтвердила бы другой тезис: в громоздкой и инертной пирамиде политиков и чиновников лишь верхушка уже осознала то, что пока непонятно остальным. Потому, скорее, речь идет о «самоцензуре» или же фильтрация юмора проводится на локальном уровне опасающихся за последствия редакторов газет и телепередач. Как говорится, «Не так страшні пани, як підпанки», так что, может, и не сразу, но постепенно законы карнавала подчинят себе волю самых консервативных чиновников и бюрократов, наочно показав, что король-шут в современном мире – одно понятие.