Людмила Александровна, которую в деревне кличут «тетя Люся», уже не первый год собирается перебраться в город. В оставленной родителями квартире — централизованное отопление и горячая вода, а в деревне в суровые русские зимы приходится самой топить печь и баню (куда предварительно нужно наносить не одно ведро воды). Делать это, разменяв восьмой десяток, всё сложнее.
Летом не намного легче: тётя Люся то с косой в руках управляется с травой, которая вымахивает в человеческий рост, то хлопочет по огороду. Её мужа не стало 8 лет назад, и теперь все приходится делать самой. По этой причине в прошлом году избавилась от козы Дочки.
Если нужно сделать «мужскую работу», она может позвать выживших местных мужиков и прибившихся. Платит символические 50 рублей на душу (меньше 15 грн). На вопрос, можно ли что-то купить за эти деньги, отвечает: «Бутылку». Возможно, оттого и мрут мужики в России как мухи, что вливают в себя суррогат по копеечным ценам.
Таких, как Людмила Александровна, в деревне хватает. Отличие между престарелыми вдовами лишь в том, что к кому-то дети и внуки приезжают чаще, а к кому-то реже. А таких деревень, как Пешково — полузаброшенных и заросших травой, с покосившимися избами-теремами, в средней полосе России вагон и маленькая тележка. Их все давно пора переименовать во «Вдовино» или «Инвалиды». Местные жители вряд ли станут роптать, а лишь отметят, что так оно как-то даже жизненнее, правдивее что ли. В таких деревнях уже нет своих детей, только «привозные», «сезонные».
Тётя Люся не впервые может стать «городской». Когда ей исполнилось 15, родители покинули родную деревню Медведки и перебрались в близлежащий город Вичуга, который в начале 20-го века стал одним из центров текстильной промышленности здешних краёв. Бежали от трудодней и нищенской жизни, которую подарили колхозы. Не было денег даже на то, чтобы разобрать и перевезти на новое место большой сруб («с тремя окошками спереди и шестью сбоку»), построенный перед войной дедом и бабкой. Родители продали дом за две тысячи рублей, а сами погодя, чуток освоившись на новом месте и набравшись долгов, купили в Вичуге старый дом за 10 тыс. Это получая на двоих 100 рублей в месяц.
Деревня Медведки давно исчезла с карт, и это случилось задолго до развала Союза. Но тот самый дом, построенный еще дедом и бабкой Людмилы Александровны, до сих пор стоит как память о них и как напоминание о несуществующей деревне Медведки. Тётя Люся не теряет надежды отыскать его в Вичуге и еще раз встретиться со своим детством.
Соседка Людмилы Александровны — тётя Зина — церковная ключница. Это она каждый день открывает и закрывает храм. Тетя Зина несёт цивилизацию в глубинку: завела в дом воду, установила стиральную машину-автомат, купила мотокосу. Экономия сил и наличие рынков сбыта позволяет заниматься козой Дочкой (не удивляйтесь — в Пешково всех коз так кличут).
Тётя Зина в свое время с радостью сбежала из деревни, пожив и в Германии, и в Украине, но ближе к пенсии твёрдо для себя решила — возвращается в родные пенаты. Как ни просил начальник цеха поработать еще некоторое время — отказала.
Тётя Люся и тётя Зина — не только соседки, но и лучшие подруги. Вместе легче скрашивать одиночество. Через дорогу от них живет бывший сельский фельдшер тётя Соня. Её муж был большой хозяин (в хозяйстве имеются сразу два трактора) и, как говорят местные, прожил бы еще сто лет. Но оковыта...
А вот дядя Миша, который обитает в соседнем Устново, уже десять лет позволяет себе только понюхать коньяк. Завязал. Дядя Миша перебрался в деревню перед пенсией и придумал себе увлечение — выводит собственную породу коз. Прикупил козла с американскими генами и по науке случает его с козами — чтобы самке было не менее полутора лет. Тогда она и раздаивается быстрее.
В хозяйстве у дяди Миши не менее сорока коз. Но показывать их «чужим» он не любит. То ли сглаза боится, то ли еще чего-то. Он варит сыр, чем-то напоминающий «Дружбу», жалуется, что местные не понимают его вкус. И добавляет: а вот в городе люди берут.
Дядя Миша смотрит на племянницу жены и спрашивает: «Твоя?». Получив отрицательный ответ, добавляет: «И правильно. Если бы я знал, что так обернется, и не рожал бы их вовсе». Сын дяди Миши ближайшие годы проведет в местах не столь отдаленных: что-то не поделил с зятем во время годового праздника.
Если Устново — это всего лишь одна улица домов и «зимуют» там не более трёх семей, то Пешково визуально остается большой деревней. При Союзе здесь были и коровники, и свиноферма, и пасека. Уже давно всего этого нет, а о деревенской пасеке напоминают 3-метровые медоносы «борщевики», продолжающие захватывать все новые и новые пространства. Бороться с ними некому. Лишь местные фермеры, перепахивая поля, хоть как-то препятствуют экспансии медового монстра. При этом в Пешково и Устново бывшие колхозные поля давно затянуты «дымкой» леса. А несколько спасшихся полей арендует семья обрусевших вьетнамцев, обитающая в городе...
Если углубиться в Пешково, можно встретить множество артефактов, повествующих, что совсем недавно жизнь здесь била ключом. Вот герой Советского Союза Валерий Трубов, застывший в бюсте, уже не первый год наблюдает печальную картину: как по обе стороны от него разваливаются дома, как зарастают они травой. Валерий Иванович, к слову, после выхода в запас жил в Одессе, а не в родных местах.
На фоне общей безысходности ухоженностью выгодно отличается один сруб: к нему, сквозь местные джунгли, сделан проезд, а лужайка вокруг дома старательно выкошена. Стоящие чуть в стороне два гаража еще более подтверждают догадку: здесь живет крепкий хозяин. Издалека кажется, что к дому прикручена мемориальная доска. В общем-то, так оно и есть. Но чтобы пробраться поближе и что-то рассмотреть, снова приходится преодолевать заросли. На табличке написано: «Здесь живет Чистяков Вячеслав Иванович, заслуженный механизатор совхоза “Кинешемский”».
Вячеслав Чистяков уже лет восемь как умер. Он и жена ушли вместе, с разницей в полгода. За домом присматривает сын, живущий в городе. Его супруга говорит о том, что бороться с борщевиками в одиночку не получается, что это уже государственная проблема. А сын Чистякова, немножко застигнутый врасплох вниманием к персоне отца и самому дому, слушает нашу перекличку с печальным взглядом. Наверное, тяжело возвращаться в полуживое село, которое помнишь по детским воспоминаниям совсем другим.
На деревенском кладбище лежат даже не семьи — целые роды. Погост достаточно ухоженный. Связь поколений еще не прервана. Но это очень хрупкая связь. Все изменится, как только дети местных старушек захотят быть похороненными в городе. Или как только так захотят их дети, чтобы не ездить за тридевять земель. В Пешково ведет грунтовая дорога, а автобус ходит сюда специальному графику и не каждый день.
Отсутствие сельской занятости, инфраструктуры и погоня за эфемерными благами цивилизации гонит людей из деревень в города. Фраза «а он же ездит в Москву», как ключ к головоломке — сразу всё объясняет.
***
В программе «Русский вопрос» ведущий озвучивает не цифры, а зачитывает приговор: «19 тысяч деревень — нежилые. Это 13% от общего числа». И маховик опустошения русских деревень раскручивается всё сильнее. Крестьянство уже давно не является оплотом России.