Мне подолгу довелось находиться в одиночестве. В полном одиночестве внутренней тюрьмы КГБ и помещения камерного типа в лагере, так это место называлось на официальном языке советского исправительно-трудового кодекса. Думаю, около года в совокупности. Трудный, тяжкий был опыт. Изолированный и от далекого большого мира, и от близких, за забором, лагерных друзей, я много размышлял. Тогда, в полном одиночестве, не имея и тридцати лет от роду, я пытался понять этот безумный, залгавшийся, жестокий мир советских реалий, мир очевидного безумия, не описываемый в учебниках психиатрии.
Я хотел понять добровольную жертвенность обыкновенных людей, категорически не желавших очевидное зло называть сладким советским добром. Иван Свитлычный, Леонид Плющ, Васыль Стус… Тогда я уже знал их, искренне любил. И – хотел понять. Зачем они, трезвые, умные и много читавшие люди, совсем не желая жить в тюрьме, стали рыцарями Справедливости? У каждого из них болело сердце, каждый говорил и писал правду, никто не призывал к восстанию… И ещё, очень важное: никто из них не идеализировал украинский народ. А бесконечно любимый мною Иван Алексеевич Свитлычный часто, почти ежедневно называл свой народ «гопашными хохлами». Да, называл. И отдал, в сущности, за этих людей свою жизнь.
Кто-то из философов заметил: жить – означает разрушать. Так ли это? Феномен созидания – также из жизни. Как и феномен любви. Тогда, в лагерном своем камерном одиночестве, я понял: ими, моими сегодняшними друзьями и соузниками, двигала Добродетель. В отличие от меня, совсем не стремившегося стать тюремным жителем, они – знали. Их Голгофа не была для них неожиданностью.
Потом, позднее я прочитал у Мейстера Эрхарта, жившего и писавшего в 13-от веке: «Добродетель только тогда совершенна, когда она несёт награду в себе, совершается ради самой добродетели, абсолютно бескорыстна, без какого-либо «почему», когда она являет себя буднично, естественно, без сознания того, будто она есть нечто великое и героическое, когда склонность к добродетели предшествует всем другим склонностям». Всё так обыденно и просто. До Маркса и Энгельса.
Сегодня, спустя 40 лет, я живу в огромном городе, в независимом украинском государстве. Миллионы людей, тысячи новых книг, сотни новых храмов. Масса общественных деятелей, дискутирующих политиков и обслуживающих их политологов. И – ни единого рыцаря Справедливости.
С каждым годом всё гуще становится моё тягостное ощущение одиночества. Всё чаще повторяю слова того же средневекового мудреца Мейстера Эрхарта: одиночество гораздо труднее вынести в толпе, чем в уединении.