Это его, Волошина, две кошки. Он их гладит, с ними разговаривает. И они его внимательно слушают, по-видимому, понимают. Как-то по-своему, по кошачьи, понимают. Волошин сидит «за войну», служил в полиции, то ли в оккупированной немцами Украине, то ли в Белоруссии. Он — на «пути исправления». Как и все они, бывшие полицаи, обычные советские крестьяне, поставленные судьбой перед выбором: умирать самому или убивать себе подобных. Убивал ли Волошин — не знаю. О таком здесь, в зоне ВС 389/36 не спрашивают. Знаю, что бежал из полиции в наступающую советскую армию, был легко ранен, дошел с армией-победительницей до Берлина. Вернулся в свою деревню, в голодный послевоенный колхоз. Женился, пошли дети. А вот теперь, к старости, зона. Добрые глаза, особенно, когда разговаривает с Мэри и Машей. Когда кормит их, принеся из столовой борщевые овощи. Едят с удовольствием, даже хлеб едят, если он, хлеб, промок борщом. В зоне много кошек, до десяти, не менее. Но только Мэри и Маша имеют друга. Кормильца. Остальные мелькают в углах зоны, прячутся под бараком, под медсанчастью. Как-то выживают, чем-то питаются. Иногда две или три приходят к бараку, отогреваются в углах за входной дверью. Они здесь родились, здесь и умрут. Они не могут выйти из зоны. Заборы, колючая проволока, здоровенные злые псы, — все против них. Впрочем, сначала против нас, людей. Не понимаю, как жестокий, грубый зам. начальника зоны майор Федоров терпит такое: коты в зоне. В Правилах внутреннего распорядка в местах лишения свободы такое не предусмотрено!
Тысячи вполне мирных украинских граждан, смеющих задавать вслух неудобные вопросы, пополнили контингент тюрем, лагерей, психиатрических больниц. Но… выжившие там, они опять задавали всё те же вопросы. Уже на воле. Их опять арестовывали, иногда – не давая выйти на волю по окончании первого срока.
— Семен Глузман
Кошки плодятся. В отличие от нас, зэка. Когда их много, старик дневальный, также бывший полицай, получает приказ: всех отловить, в мешок и в топку. В кочегарку, сжечь. Волошин с ним дружит. Угощает чаем, делится харчами из регулярно присылаемых женой посылок. Они, ставшие на путь исправления, имеют свои вполне законные льготы. А уж о внезаконных и речи нет. Дневальный тихо сообщает Волошину о приказе. Волошин «выкупает» любимицу Мэри, с ее дочкой Машей не получается. То ли с харчами у Волошина временные проблемы, то ли дневальный боится гнева майора Федорова. Остается одна Мэри. Вечером Волошин плачет, старается уединиться. Да где уж там, уединиться в зоне…
Спустя месяцы в зоне опять мелькают коты. Молодые, активные, голодные. Коты, не знающие вкуса мяса и неразложившейся рыбы. Как и мы, люди. Удивительные зверьки, эти кошки в зоне 389/35. Если к входу в барак приближается наряд надзирателей, коты мгновенно реагируют, прячутся. В глухих углах, в любых дырах. Как они узнают о надвигающейся опасности? Десятки людей входят в барак и выходят из него, стучат ногами, отбивают снег и грязь, а коты сидят или спят равнодушно. И вдруг — тревога! А может по запаху, может быть надзиратели источают какие-то особенные ароматы?
Сорок лет. В этой зоне уже давно нет узников. Там — музей. Фотографии, документы, книги, какой-то зэковский реквизит. А есть ли там коты, далекие потомки достославной Мэри? И прячутся ли они от музейного сторожа, бывшего нашего надзирателя Ивана Кукушкина?