Каннский быт: цветные бейджи, очереди и тишина в зале
Нужно понимать, что Канны в середине мая, когда на Круазетт громыхает самый крупный и на данный момент самый влиятельный кинофестиваль мира, - это, прежде всего, выбор. Выбор между светскими тусовками и просмотром фильмов. Тусовки проходят поздно вечером, а первый сеанс для прессы — как правило, очень важный, — начинается в 8:30 утра.
Если вы — журналист не с самой высокой аккредитацией (белой), то выбор делают за вас организаторы киносмотра — вы ходите только на показы, поскольку о месте и времени проведения вечеринок вы, скорее всего, даже не узнаете.
Во времена, когда в мире рушатся иерархии, и уже который десяток лет выстраивается модель так называемого “сетевого общества”, кинофестиваль в Каннах остается островком жесткой системы правил, которые нельзя, да и при всем желании, не получится нарушить.
Об иерархии Каннских аккредитаций впору слагать песни. Самая строгая градация — для журналистов: пять цветов бейджей, каждый из которых определяет уровень доступа в кинозалы. И это не считая бейджей для “технической прессы” — фотографов и операторов.
Белые бейджи — самые “крутые”. Они достаются, как правило, редакторам крупнейших мировых изданий по специальному распоряжению Каннского руководства. Их очень мало. Обладатели белых бейджей заходят первыми и всюду, куда им нужно. Они могут зайти на показ в главные залы Дворца изнутри, в то время, как остальным нужно выходить на улицу и становиться в очередь у лестницы. Розовые с белой точкой — тоже не промах, они заходят после «белых», просто розовые — такие аккредитации, как правило, выдаются ежедневным изданиям — заходят позже. Для этой группы существует отдельная очередь, в которой, как ни странно, журналисты также выстаивают по часу, чтобы попасть на сеанс. Если речь идет о залах Дебюсси или большом зале Люмьер, то эти журналисты садятся, как правило, в партере.
Представителей прессы с синей аккредитацией больше всего — синяя аккредитация была и у корреспондента LB.ua, то есть, у меня. Для нас существовала отдельная очередь на показы конкурсных фильмов, отмеченная табличкой «presse bleue». Все пишут, что «синей прессе» приходится тяжелее всего — ведь надо приходить за час до сеанса и стоять в очереди, после чего занимать место, какое придется, а не какое хочется, да еще и на балконе. Не знаю, кому как, а мне балконе зала Дебюсси, например, нравится сидеть больше: в партере между сидениями так мало места, что у меня не помещаются коленки и в итоге вместе с просмотром фильма получаешь неприятную боль в ногах. На балконе просторно и видно, насколько огромными являются два главных зала Каннского кинофестиваля. В партере зала Люмьер мне сидеть не доводилось, но чуют мои ноги, там ситуация не намного лучше.
Есть еще журналисты с желтыми бейджами — они заходят последними, если остаются свободные места — работники Дворца фестивалей, пропуская зрителей в залы, считают каждого и знают, сколько уже зашло людей, и сколько осталось свободных мест. Между тем, в зале Дебюсси на балконе можно сидеть на ступеньках (в отличие от зала Люмьер) — я так смотрела «Долю ангелов» Кена Лоуча, очень даже атмосферно получилось.
Многие журналисты недовольны таким положением дел — этим объясняются ежегодные опусы о каннских очередях и иерархии. Но представителей прессы, которые аккредитовываются на фестиваль, невероятное количество. Как организаторам справляться с таким наплывом людей, не разделяя их на группы — представить себе сложно.
Единственная проблема для тех, у кого «синяя» аккредитация — это доступ на пресс-конференции. Если приезжают звезды — в случае Канн-2012 это были Брэд Питт («Ограбление казино»), Николь Кидман («Газетчик»), Роберт Паттинсон («Космополис») и Кристин Стюарт («На дороге») — то обладатели синих бейджей вряд ли спогут попасть к ним на пресс-конференции. Первыми в конференц-зал заходят «белые» журналисты, затем «розовые» разного пошиба. На Брэда Питта последних стояло в очереди такое количество, что всем остальным места уже не хватило. Исключение составляют фотографы и операторы — они заходят, естественно, отдельно, но не сидят на стульях, а стоят на специальном балкончике:
Все это — очереди, иерархия бейджиков — как ни странно, очень дисциплинирует. Ты выстоял целый час под дождем или под жарким солнцем, ты знаешь, чего ты хочешь, твоя цель — попасть в зал и посмотреть кино, а обсудить последние новости можно и в очереди.
Каннская публика — самая цивилизованная публика в мире, понты «я крутой журналист, делаю, что хочу», какие, бывает, кидают на отечественных кинофестивалях, тут не работают. В залах во время киносеанса очень тихо: как только кто-то начинает беседовать с соседом, на него возмущенно шикают. То же самое происходит, если кто-то забыл выключить звук на мобильном, и во время фильма раздается звонок. Не говоря уже о том, что никто не опаздывает — сеансы в Каннах начинаются вовремя и после начала фильма в зал никого не пускают.
На показе «Любви» Ханеке, выигравшей впоследствии «Золотую пальмовую ветвь», было так тихо, что в перерывах между немногочисленными репликами казалось, что ты оглох (фильм сам по себе очень тихий, там даже закадровой музыки нет). И это я попала не на показ для прессы, а на показ «на день после» - в зал Шестидесятилетия, куда приходят смотреть конкурсные фильмы участники Каннского кинорынка.
Главное жюри смотрит фильмы на вечерних сеансах — после прогулки по красной дорожке, с режиссером и актерами фильма и почетными гостями. Чтобы поглазеть на знаменитостей, народ за ограждением возле красной дорожке собирается чуть ли не с утра. В общем, не подступиться.
О высоком: итоги награждения и конкурсной программы
Основной конкурс 65-го Каннского кинофестиваля после его объявления в апреле называли едва ли не самым сильным за последние годы. Фильмы действительно были подобраны с размахом: тут и новый — как выяснилось позже, триумфальный — Ханеке, и новый Леос Каракс, не снимавший ничего полнометражного более 10 лет, и возвращение Винтерберга, и куча всякого интересного англоязычного, а новый Лозница, на радость российским и украинским киноманам, и прочее, и прочее.
При просмотре конкурса (я видела 13 фильмов из 22-х) выяснилось, что кризис идей в кинематографе потихоньку заканчивается. Часть программы, которую можно условно назвать про-американской (картины «Ограбление казино» Доминика, «Мад» Джеффа Николса, «Космополис» Кроненберга, «Газетчик» Ли Дэниелса и «На дороге» Уолтера Саллеса) — как мне кажется, самая ровная и выверенная. Это крепко сколоченные жанровые фильмы, каждый из которых вполне может претендовать на хороший мировой кинопрокат — где ограниченный, где не очень.
Если попробовать выставить оценки по пятибалльной шкале (очень этого не люблю, но все же) — то каждый из этих фильмов заслуживает твердой «четверки». «Газетчика», как самое мозговыносящее кино из всех вышеперечисленных, вообще можно снабдить и плюсом. Наверное, из-за брутальности ему не суждено попасть в украинский прокат, но можно надеяться на фестивальные площадки — на большом экране «Газетчик» выглядит довольно интересно.
«На дороге» может хорошо пойти в украинском прокате — уставшие от мозолей, оставленных 3D-очками на носу, зрители с удовольствием сходят на кино про бурные 50-ые.
«Священные моторы» Леоса Каракса и «Охота» Томаса Винтерберга, которую я посмотрела в последний день фестиваля — когда прогоняли весь конкурс в трех залах, — это два лучших фильма Канн-2012.
Новый Каракс — это кинематограф во всем его величии. Тот факт, что «Моторам» не дали вообще ни одной награды, обескураживает. Объяснить это тем, что глава жюри — итальянский режиссер Нанни Моретти — любит реалистичное кино, не получится. За режиссуру награду дали мексиканцу Рейгадасу за его «После мрака свет» - весьма странное метафорическое кино, которое, кажется, произвело впечатление из жюри только на Дайан Крюгер. Гран-при досталось Маттео Гарроне за «Реальность», и тут уже журналисты не стесняются обвинять Моретти в ангажированности: мол, глава жюри не мог упустить шанс наградить соотечественника.
Каракса с его божественными «Моторами» можно было бы легко поставить в любую из этих номинаций. Гарроне, Рейгадас, да даже и Ханеке, у которого, кстати, уже есть «Золотая пальмовая ветвь», снимут свои новые фильмы уже через два года. Снимет ли свой следующий фильм Каракс — предсказать сложно. Возможности для того, чтобы наградить его за заслуги, как это любят делать в Каннах, может уже не представиться.
Награждение за заслуги — вообще очень сомнительная тенденция. Очевидно, Гарроне наградили не столько за «Реальность», сколько по совокупности с «Гоморрой». Рейгадас давно уже ходит в Каннских любимчиках, и «После мрака свет» стал всего лишь поводом для актуализации этого статуса. Ветка для Ханеке — это не ветка за «Любовь», это ветка “за все хорошее”, это подтверждение его величия, которое наверняка будет закреплено в следующем году — вполне возможно, австрийского режиссера пригласят стать главой жюри.
«Любовь» - как мы уже писали в одном из Каннских дневников — очень камерное и практически идеальное кино. Но что было бы, если бы «Любовь» снял не Михаэль Ханеке? Что, если бы там не было Жана-Луи Трентиньяна или Эммануэль Рива? Тогда вышел бы «Вулкан» исландского режиссера Рунара Рунарссона — прошедшее практически незамеченным на прошлогодних Каннах европейское кино среднего пошиба.
«Охоте» Томаса Винтерберга повезло больше, хотя на самом деле эта картина заслуживает, по крайней мере, еще одной награды. «Ветку» за актерское мастерство получил исполнитель главной роли — датский актер Мадс Миккельсен. Он играет интеллигентного мужчину Лукаса, вернувшегося в родной городок после тяжелого развода. Лукас устраивается работать в детский сад, куда ходят дети чуть ли не всех его друзей. Он — добропорядочный гражданин, пользуется уважением в маленьком сообществе жителей провинциального города. До тех пор, пока наивная маленькая девочка из мстительных побуждений не рассказывает выдумку о том, что Лукас приставал к ней не с самыми приятными предложениями сексуального характера.
Ложь ширится по округе, подключаются другие дети, которых в том, что они — жертва сексуального домагательства, убедили их собственные родители, также напуганные до полусмерти. Начинается травля, настоящая охота на ведьм, Лукас теряет все.
Тема, показанная Томасом Винтербергом, одним из основателей знаменитой Догмы-95, до того щепетильная, что сложно не впасть в какую-нибудь крайность. Винтерберг не впал, а показал в «Охоте» весь свой арсенал режиссерского мастерства: с одной стороны, жалко Лукаса — жертву необоснованных обвинений, с другой — если признать, что девочка врет сейчас, в следующий раз ей могут не поверить, и сказка про мальчика, кричавшего «Волки!» воплотится в весьма нелицеприятном ключе.
Тем не менее, жюри решило ограничиться одной наградой для Миккельсона, но и на том спасибо.
Призы за сценарий и за женские актерские работы фильму «По ту сторону холмов» Кристиана Мунджиу многими критиками также воспринимаются как спорные. Новый фильм знаменитого румына встретили в Каннах по-разному — некоторые восторженно, а некоторые не одобряли излишнюю монументальность в картине Мунджиу: его критика религиозности, дескать, слишком очевидна и не претендует на оригинальность.
Ну и специальный приз жюри, доставшийся Кену Лоучу, — тоже, скорее всего, является знаком почести для каннского ветерана, в 11-й раз привезшего свой фильм на Круазетт.
Послесловие
Размышляя о судьбе больших киносмотров, ловлю себя на мысли, что кинофестивальная культура переживает не самые лучшие времена. Три кинофестиваля класса «А» - Каннский, Венецианский, Берлинский — придавлены собственным весом и грудой накопившихся проблем.
Венецианский кинофестиваль вообще находится в состоянии стагнации — в прошлом году оттуда ушел директор Мостры — Марко Мюллер, человек, вернувший этому кинофестивалю былые блеск и славу. Мюллер возглавил Римский киносмотр, и поговаривают, что в скором времени Рим начнет перетягивать одеяло на себя.
Берлинале давно критикуют за излишнюю политкорректность и выбор фильмов на базе географии — не самый, как показывает практика, удачный принцип работы программного отдела. В Каннах подобный принцип вообще не срабатывает: привезенный из Египта конкурсный фильм «После битвы» о революции в Каире все забыли, едва покинув кинозал.
Конкурсная программа довольно сильная, хотя, как по мне, было уже пару провальных фильмов, которые не стоило брать. Но это иногда связано с географией отбора. Сегодня я, например, посмотрел индийский дебют в рамках «Недели критики», который ни за что бы не взял на «Молодость». Египетская картина, которая была в конкурсе, - ее взяли абсолютно в связи с политической ситуацией, всех этих революций на Востоке. Наверное, по другой причине ее бы не взяли
— Андрей Халпахчи, директор Киевского кинофестиваля "Молодость"
Канны подвергаются критике по другой причине. Канны — это, как я уже говорила, иерархичность и элитарность. И если иерархичность в отношении организации работы тысяч людей на фестивале говорит в пользу Канн, то подобные вещи дают сбой, когда речь идет об искусстве.
Стремление Канн создать единый пул режиссеров, фильмы которых гарантированно будут попадать в основной конкурс — не самое похвальное. Рекорд Кена Лоуча — приятный пункт для статьи в фестивальном каталоге, но не сказывается на оценке его новых киносвершений. Рекорд Михаэля Ханеке — две «Золотые пальмовые ветви» за два фильма подряд — останется в истории, но при этом сама «Любовь» вряд ли войдет в анналы.
Ходят слухи, что даже «Нимфоманку» — новый фильм Ларса фон Триера, объявленного в прошлом году персоной нон-грата за неудачные шутки про Гитлера, тоже возьмут в конкурс — уже 66-го Каннского кинофестиваля.
Но кризиса кинофестивальной культуры совсем не ощущаешь, когда попадаешь на Круазетт. Возле магазина с мороженым видишь Каракса, на улице бутиков встречаешь Ламбера Уильсона, то и дело мимо тебя проскакивает Тим Рот. Нечего и говорить об ощущении, которое испытываешь, сидя в кинозале, когда на экране идет фестивальная заставка — из моря в звездное небо к логотипу Каннского кинофестиваля поднимаются ступеньки с красной дорожкой. Черт возьми, ты — на главном кинособытии мира!