Украина. Неожиданный осколок разорванной внутренними процессами брожения и гниения империи. Империи, посетив которую с самыми благими намерениями, француз маркиз де Кюстин записал два столетия назад: «Когда ваши дети вздумают роптать на Францию, прошу вас, воспользуйтесь моим рецептом, скажите им: поезжайте в Россию. Каждый познакомившийся с Россией будет рад жить в какой угодно другой стране». Та, кюстиновская Россия – это и о нас, прежних. И – настоящих. Как и прежде, не умеющих жить в свободе.
Как известно, истина теряется в передаче. Сегодня, в 2012 году мне очень трудно выразить словами то странное и очень искреннее отношение к советской Украине матёрого «антисоветчика и буржуазного националиста» Ивана Алексеевича Свитлычного, несколько раз на дню говорившего о «гопашных хохлах» и «особенностях степной породы мышления», и, одновременно, истово любившего свою страну, поруганную, раздавленную. Давно, очень давно нет Ивана. Мудрого, простого, улыбчивого и жесткого одновременно. А без Ивана – холодно в Украине. В стране, жадно поедаемой ненасытной плесенью. Разной плесенью, в том числе и сугубо патриотической.
Совсем недавно подумал, горько и страшно подумал: «Кто, кроме меня, ученика-подмастерья, пишет и говорит о великом Мастере, Учителе?» Никто, я один. Кто-то не помнит и не знает, другие вытеснили Его из своей памяти, дабы легче, спокойнее было доворовывать Украину, третьи – откровенно смеются… Зачем он жил? Скажу прямо: плохо жил, иногда голодно, всегда – ожидая допроса, ареста. Что успел? Немного, если судить с обыденной точки зрения. Да и вожделенную свободу своей страны встретил с больным, разрушенным мозгом. Тихо умер на пятом этаже двухкомнатной «хрущёвки», переполненной книгами. Вся жизнь – среди книг. И дома, и в зоне, и в алтайской ссылке. Разных книг, от Беранже и Аполлинера до всех этих литературных трутней, лихо и весело сумевших пересесть из начальственных кресел в Союзе писателей в удобные и очень сытные кресла в Верховной Раде.
Сестра, Надя Свитлычная, уже была арестована. Её ребенок, любимый племянник Ивана, увезен в детдом. «Будет хуже», - предупредил Федорчук. Спустя два или три года Иван Алексеевич рассказывал мне об этой встрече уже в лагере ВС 389/35 на Урале. «Угрюмый палач» - такой была емкая характеристика этого человека Свитлычным.
— Семен Глузман
Щербицкого – вспоминают. Тепло и сладко. Благодетелем был, оказывается. Часто вспоминают, не закрывая лица перед телекамерой, не тонируя голоса, сослуживцы по партии, советники, подчинённые. Все вспоминают, с каждым годом – всё чаще. Пользуются плодами демократии как прежде пользовались плодами заморскими в закрытых распределителях. Их время, опять их время.
Об Иване не вспоминают. Некогда, столько ещё недоедено на столе. Да и к чему эти глупые слова о прошлом, только аппетит портят. Скорбное время. Время беспамятства.