Сперва это был филиал российского Инкомбанка (один из крупнейших банков России, который существовал с 1988 по 1998 годы, - ред.), затем украинские собственники самоопределились и создали украинский банк ИНКО. Я ушел из банка, когда он уже чувствовал себя не очень хорошо. В итоге его купили новые собственники, и он стал «Кредитпромбанком».
Что представляла тогда из себя банковская система?
Это было становление украинской коммерческой банковской системы. Был драйв, много нового, банки создавались достаточно быстро. Какие-то были успешные, а какие-то были провальные с самого начала. Очень много молодежи там работало, в основном выпускники или даже студенты, которых брали прямо из Нархоза (сейчас Киевский национальный экономический университет им. Вадима Гетьмана, - ред.) со второго-третьего курса.
Еще не было опытных специалистов, которые могли бы развивать банковский бизнес. Были специалисты, которые работали в госбанках, но у этих банков были другие задачи.
Я закончил Киевский политехнический институт, диплом инженера-металлурга. Найти работу по специальности было трудно. Я активно учил английсий, ходил на курсы, и со мной на курсах училась девушка из нового на то время для Украины учреждения — Нацбанка. Им был нужен человек с английским, техническое образование их не пугало. И я раздумывал, идти или не идти к ним. Решил посоветоваться с товарищем, который работал в банке ИНКО. Он сперва говорит: «Иди, конечно». А через полчаса перезвонил и предложил место в ИНКО.
Чем тогда банки занимались?
Это был бизнес с госпредприятиями и с новыми частными предприятиями. Госпредприятия большей частью использовали для получения ресурса. А кредитовали частный бизнес, в основном торговый бизнес, который тогда активно развивался.
Сейчас у нас везде супермаркеты, все можно купить, а тогда это только начиналось. Торговля в основном проходила где-то на стадионах. На Республиканском стадионе, например. Этот торговый бизнес финансировался новыми коммерческими банками, потому что госбанки этим почти не занимались. Большая часть коммерческих банков тех лет не дожила до сегодняшнего дня, но есть и примеры успеха. Тот же Аваль, например.
Чем он отличался от других банков?
Наверное, правильно оценивали свои риски. И вовремя вышли из бизнеса (в 2005 году акционеры Аваля продали его австрийской группе Райффайзен, - ред.). Они понимали, что не смогут банк обеспечить капиталом. Нельзя к бизнесу относиться очень лично. Ты его построил, продал — займись чем-то другим. И акционеры ушли в другой бизнес. Насколько знаю, у них довольно успешное молочное дело. Кстати, а один из бывших акционеров Аваля сегодня и.о. председателя Нацбанка — Яков Смолий.
Можно ли сравнить ИНКО и Приват? Для своего времени ИНКО был самым большим, тоже были проблемы в банке.
У всех банков истории приблизительно одинаковые. Что такое банк? Это очень хрупкий бизнес. С одной стороны, банки привлекают относительно короткие пассивы, и обещают их вернуть по окончанию срока. С другой стороны, они кредитуют достаточно длинные бизнес-проекты. Происходит трансформация срочности. Ты привлекаешь короткие деньги, а выдаешь длинные. Всегда есть риск, что на рынке что-то случается, какой-то экономический кризис, упадет какой-то другой банк. И паника перекинется на весь банковский рынок, короткие деньги обратятся в бегство.
Главное для банков — доверие. Если доверие где-то утеряно, то начинаются неконтролируемые процессы.
Риски в банковской системе очень большие еще и по причине кредитного плеча. Сам по себе банковский бизнес — самый закредитованный. У банка на единицу капитала приходится десять единиц заемных средств (например, депозитов, - ред.). Если бы это не банк был, а другая компания, то ее бы давно назвали банкротом.
Если ты неправильно оценил риск, если кредиторы не возвращают тебе деньги, то у тебя очень низкий буфер капитала — всего 10%. Возникает риск, что вкладчики свои деньги никогда не вернут, просто потому что банк теряет очень много на кредитах.
То есть первый риск — разные сроки депозитов и кредитов. Второй риск — низкий буфер капитала. Третий большой риск — это то, что собственники многих банков одновременно являлись и собственниками других бизнесов. В Индии, например, запрещено владельцам других бизнесов владеть банками. Почему? Потому что при ненадлежащем контроле со стороны регулятора у тебя всегда возникает соблазн прокредитовать свой другой бизнес. И ты кредитуешь его не исходя из того, что это экономически оправдано или выгодно, а просто потому, что это твой бизнес. Просто берешь деньги с рынка и кредитуешь. Ну а в случае каких-то кризисных явлений твой бизнес страдает и ты не можешь вернуть деньги. Да и вообще во многих случаях у нас работает принцип «деньги возвращают только трусы».
В ИНКО был такой случай?
Мне тяжело сказать, насколько там был прокредитован именно бизнес акционеров. Но заемщики не смогли вернуть деньги.
Был еще фактор гиперинфляции.
Гиперинфляция была источником заработка для банка. Ты берешь карбованцы, покупаешь на них иностранную валюту, потом ждешь, пока карбованцы обесценятся, и легко возвращаешь эти кредиты. Тебе абсолютно неважно, под какую ставку ты этот кредит взял — девальвация все равно все эти проценты отыграла.
А когда парадигма изменилась, когда инфляция замедлилась, оказалось, что 300% годовых по кредиту — это много. И ты эти деньги уже никогда не вернешь. Многие банки этого не понимали.
Как раз из-за этого был первый банкопад 1994-95 годов. Это было заметным явлением?
Мне кажется, нет. Это не было системным явлением, да и новые коммерческие банки еще не играли такой роли в экономике.
В 1994 году Украина подписала первое соглашение о кредите МВФ. И сегодня у нас идет кредитная программа. Наверное, что-то делается неправильно, раз мы до сих пор получаем деньги Фонда?
Мы всегда к МВФ обращались во время кризиса, а когда благодаря поддержки Фонда мы выходим из кризиса, снова начинаются дисбалансы. И так история повторяется по кругу, потому что политики не осмеливаются проводить нужные болезненные реформы сами.
Никто в 2015 году не говорил, что помощь МВФ не нужна. Потому что страна находилась объективно на грани экономического коллапса. А сейчас есть экономический рост, инфляция упала, банковская система стабилизировалась. И снова я слышу голоса: зачем нам МВФ, зачем реформы?
Мне кажется, мы уже сорвали программу с МВФ.
Я бы не сказал, что мы сорвали программу. Мы идем с отставанием по графику. Тем не менее, определенные шаги сделаны. Пенсионная реформа принята в первом чтении. Мы ожидаем, что она будет принята. Рынок земли — одна из критичных реформ, которую нужно сделать и варианты которой активно дискутируются под предлогом защиты украинских фермеров.
Мы постоянно стараемся что-то сделать с оговорками, кого-то защитить. Но в итоге получается все наоборот. Вспомните сертификаты приватизационные. Что хотели сделать? Хотели, чтобы люди стали собственниками предприятий, не хотели продавать их каким-то злым инвесторам, которые эти предприятия будут закрывать. Хотели иметь социальную экономику. И что получили? По сути, отдали за копейки нынешним неэффективным собственникам, которые часто в дефолтах по банковским кредитам. Бюджет не получил ничего, за небольшим исключением.
В Польше Бальцерович сказал, что строит капитализм. Продали компании иностранным инвесторам, предприятия работают, созданы новые рабочие места, бюджет получил деньги. А мы со своим осторожным подходом оказались у разбитого корыта. С украинской землей та же история может быть.
Не только с землей, с большой приватизацией тоже. Мы никак не можем продать предприятия.
Это одно из условий программы с МВФ. Потому что госпредприятия — это один из основных источников коррупции в Украине.
А есть ли в сфере Нацбанка какие-то шаги, которые нужно сделать по программе МВФ?
У нас есть программа, которая началась с 2015 года. Мы по ней идем. Это и стресс-тестирование с последующей докапитализацией банков, и построение современного рискоориентированного банковского надзора. Сейчас есть большой вопрос по госбанкам, но это не сфера компетенции НБУ, это вопросы Минфина как собственника.
Госбанки всегда находились под политическим влиянием. Украинцы, наверное, думают, что госбанки кредитовали госпредприятия. Но нет, они по большей части кредитовали частный бизнес, в основном связанный с теми людьми, которые были в набсоветах этих банков.
По госбанкам есть целый блок вопросов. В первую очередь это корпоративное управление – необходимо убрать политическое влияние на решения госбанков. Нужен закон о корпоративном управлении, и нас очень беспокоит, что он до сих пор не принят. Мы в НБУ считаем это очень негативным фактором. Второе – нужно создать набсоветы, которые бы по большей части состояли из независимых членов, чтобы не было влияния чиновников на принятие решений.
Дальше необходимо, чтобы банки работали согласно стратегии развития госбанков. Это тоже ответственность Минфина. Мы еще весной подали свои предложения, сейчас над стратегией работают консультанты. Слишком много госбанков оказалось сегодня – это такие нежелательные последствия очистки банковской системы. Мы сейчас по госбанкам имеем более 60% всех депозитов в системе. Они сегодня являются маркетмейкерами по депозитам населения, да и по корпоративному сегменту тоже. И госбанки часто конкурируют между собой, например, предлагая неоправданно высокие ставки по депозитам.
Сегодня мы имеем большую долю государственного бизнеса, хотя он никогда не был успешным, часто был неэффектинвым, забюрократизированным, коррумпированным. Сегодня в правлениях госбанков работают вменяемые люди. Но все равно нужно построить систему, в которой правления смогут принимать бизнес-решения, основанные на достижении показетелей прибыльности с учетом рисков. Этого сегодня нет.
Вы отвечаете за департаменты кредитов и депозитов НБУ. Нацбанк выдает кредиты только банкам?
Да, мы работаем только с банками. Наша монетарная политика нацелена на достижение низкой и стабильной инфляции. Мы влияем на рынок через учетную ставку, ставки по другим инструментам. Раньше учетная ставка была декоративным инструментом, потому что по ней не проводились операции. Зависимости между учетной ставкой и ставками на рынке не было никакой. Сегодня корреляция есть, мы построили коридор, верхняя граница которого — это ставки по кредитам рефинансирвания, а нижняя – депозитные ставки НБУ. Это коридор, в котором двигаются межбанковские ставки. Соответственно, банки потом транслируют их в ставках по своим депозитам и кредитам. Облигации Минфина также сильно зависят от нашей учетной ставки.
Они тоже в этом коридоре?
Не совсем, ведь коридор больше для краткосрочных ставок, а остальные ставки привязаны к ним или психологически, или экономически. Так мы сглаживаем колебания на межабанковском рынке, потому что раньше они доходили от нуля до 100%, в короткий помежуток времени.
Мы постоянно декларируем, что готовы привлекать ресурсы по одной цене и отдавать по другой. Этот инструмент называется stand by overnight, он позволяет формировать коридор ставок. Сейчас мы под 10,5% годовых привлекаем, а выдаем под 14,5%. То есть коридор составляет плюс-минус 2 процентных пункта от учетной ставки, которая сейчас на уровне 12,5%.
Кто-то из топов Приватбанка жаловался, что в 2015 году НБУ выдавал рефинанс под 30%, и что это подкосило банк очень сильно.
У нас учетная ставка на тот момент достигала 30%. То есть эти средства выдавались не по ставке, придуманной нами для отдельно взятого банка, это была действующая ставка для всех банков на тот момент.
Инструменты, которые мы ежедневно котируем, подходят только тем банкам, которые готовы предоставить ликвидный залог – облигации министерства финансов или валюту. Мы не оцениваем риск банков в таком случае, мы исходим из того, что есть ликвидный инструмент. Если банк не заплатит, мы этот залог заберем.
Но если у банка нет таких ликвидных инструментов и он по каким-то причинам не обеспечен ликвидностью, можно было взять стабкредит (сейчас это называется линия экстренной поддержки). НБУ брал под такие кредиты разные залоги, в том числе такие, которые тяжело оценить. И не всегда эти кредиты нам возвращали вовремя.
На пике мы имели где-то 100 с лишним млрд грн кредитов рефинансирования, погасили нам около 50 млрд грн. Остальные кредиты остались преимущественно в неплатежеспособных банках. Сейчас активы этих банков распродает Фонд гарантирования вкладов. Есть платежеспособные банки, которые брали кредиты и не возвращали вовремя. Крупнейший из них — Приватбанк. Точные цифры по Привату я не могу раскрывать.
В целом сейчас задолженность по основной сумме рефинансирования составляет 57 млрд грн, из них только 13 млрд грн приходится на платежеспособные банки. С начала года задолженность снизилась на 11 млрд грн, то есть банки сейчас активно возвращают рефинансирование и неактивно берут новое.
Еще Нацбанк дает кредиты Фонду гарантированию вкладов. На каких условиях и возвращает ли Фонд эти кредиты?
Да, возвращает. Мы выдали несколько кредитов Фонду, чтобы они смогли выплатить деньги кредиторам банков. Сейчас общая задолженность составляет около 9 млрд грн. На позапрошлой неделе он нам вернул 400 млн грн. В основном Фонд возвращает деньги за счет реализации имущества неплатежеспособных банков.
На какой срок и под какие проценты такие кредиты выдаются, или они выдаются без процентов?
Нацбанк не может давать кредиты без процентов. Вернее, может, но тогда аудит, когда будет оценивать качество активов НБУ, будет сравнивать его кредиты с рыночными ставками. И если ставки нерыночные, НБУ получает убытки, что отражается на перечислении прибыли НБУ в бюджет. Потому все разговоры про беспроцентные кредиты для Фонда гарантирования – это нерабочие варианты.
Выдавали Фонду кредиты по стандартной ставке НБУ: учетная ставка плюс-минус 2 процентных пункта. Думаю, сейчас Фонд будет их активнее погашать. Часть этих средств давалась под залог облигаций госзайма, с точки зрения кредитора риски тут небольшие.
А если не погасят, что с них взять?
Если вы видели статистику Фонда гарантирования, у них на реализацию активов на 300 с лишним млрд грн.
Бывшая сотрудница Фонда Юлия Берещенко говорила нам в интервью, что реально там 100 с лишним млрд.
Нам этого хватит. Последние цифры по задолжености Фонда составляли 9,1 млрд грн, 10 августа они погасили 400 млн грн, и сейчас осталось 8,7 млрд грн.
Если банки не возвращают рефинанс, что с ними происходит? Несут ли ответственность топы и собственники банков?
Если банк не возвращает рефинанс, у него явно проблемы не только с НБУ, но и с другими кредиторами. Обычно такие банки быстро оказываются в Фонде.
А по поводу ответственности, вот у нас статистика от Фонда гарантирования. Работа с правоохранительными органами: подано – 4235 заявлений, на общую сумму 354 млрд грн. Из них 434 на собственников и топ-менеджеров, на общую сумму 183 млрд грн. Результат на 1 июня 2017 года – 29 дел дошли до суда, из них 11 рассмотрено по существу, в восьми делах вынесен приговор на общую сумму 700 тыс. гривен.
Мы видим и бездеятельность исполнительной службы. Предоставлено 119 463 исполнительных производств, по которым взыскания в пользу неплатежеспособных банков составляют 142 млрд грн. Результат на 1 июня 2017 года – выплата средств производится менее чем по 5% этих производств. Когда отсутствует наказание, у собственников и поведение соответствующее.
Почему банки вместо того, чтобы давать кредиты бизнесу, отдают деньги на депозиты в Нацбанк?
Сумма средств на депсертификатах 43 млрд грн. Сумма активов банковской системы – больше 1 трлн грн. То есть если говорить о порядке цифр, это меньше 5%. А ликвидность в иностранной валюте по системе составляет почти 5 млрд долл США. То есть почти в три раза больше, чем депсертификатов. После снижения ставки НБУ с 30% до 12,5%, после того, как в системе появилась излишняя ликвидность как в национальной валюте, так и в иностранной, банки все еще не кредитуют.
Мы считаем, что дело тут не в том, что банки размещают деньги на депозитных сертификатах, это вопрос надежности банков. Если банк надежный, у него достаточно средств в ликвидной форме. Никто не спрашивает, а почему банк держит деньги в наличной валюте, а не кредитует. Депозитные сертификаты - это ликвидные средства, которые оперативно можно перевести в деньги и кредитовать или осуществлять платежи. Сейчас у банков в портфелях порядка 300 млрд грн облигациях Минфина. Это тоже ликвидный инструмент, под который банки могут получать кредиты рефинансирования.
То есть, в первую очередь банкам необходимы ликвидные инструменты, в которых они могут держать деньги. Во-вторых, сумма, которая размещена в депсертификатах, небольшая. И, в-третьих, банки не кредитуют не потому, что эти ресурсы Нацбанк привлекает на депсертификаты, а потому, что риски кредитования очень высокие.
Ситуация немного улучшилась, но по-прежнему существует проблема с защитой прав кредиторов. Интересно, что те же народные депутаты, которые рассказывают нам про депозитные сертификаты, не принимают законы для защиты прав кредиторов. То есть они говорят, что банки должны кредитовать, но ничего не делают для того, чтобы минимизировать банковские риски. Эти разговоры про якобы вред депсертификатов — либо полное отсутствие компетенции, или непонимание того, как работает банковская система. А если есть понимание и разговоры продолжаются, – это просто популизм.
Что сейчас происходит с валютой? Почему гривна укрепляется, несмотря на блокаду, повышение минималки, обещание высоких пенсий?
В условиях плавающего курса наша роль на рынке относительно пассивная. Даже если посмотреть на валютные интервенции, которые мы проводим, это небольшие, по отношению к общим объемам рынка, суммы. Курс формируется в основном за счет фундаментальных факторов экспортно-импортных операций и операций с капиталом. Если посмотреть динамику по основным экспортным товарам – металлам и агропродукции, то увидим, что растут цены на них. А Украина очень сильно зависит от стоимости сырьевых товаров на внешних рынках.
Кстати, интересно построить корреляцию между ценами на commodities и сотрудничеством с МВФ. Когда у нас высокие цены на commodities, уменьшаются стимулы сотрудничать с МВФ, потому что и так все хорошо. Как только цены падают, возникает необходимость работать с МВФ. Так что большое влияние оказывает ситуация на внешних рынках.
Плюс большое влияние оказывают украинцы, которые работают здесь, но выручку поручают из-за рубежа, например IT-специалисты. Только по нашим оценкам объем частных денежных переводов в прошлом году составил около $5,5 млрд. В этом году показатели не отстают. При этом, возможно, мы недооцениваем объемы неофициальных трансфертов, которые “заробитчане” привозят в страну в наличном виде.
Будет ли выполнен план по инфляции?
Мы в июле не меняли наш прогноз – мы расчитываем, что инфляция на конец года снизится к 9,1%. То есть будет близкой к 8% - центральному значению нашего целевого диапазона по инфляции 8% плюс-минус 2 процентных пункта.
Важным показателем инфляционного давления в экономике является базовая инфляция, очищенная от сезонности и влияния административных цен и цен на нефтепродукты. А она уже год находится на стабильном уровне 6-7%.
Но усиливаются риски, из-за которых инфляция может не попасть в этот диапазон. Есть очень сильное влияние, которое связано с сезонными ценами на сырые продукты — овощи, фрукты, мясо, молоко, - а также с админценами. Есть влияние пересмотра методологии расчета инфляции Госстатом. Это все не монетарные показатели, на них мы влиять не можем. Монетарной политикой мы можем влиять в основном на базовую инфляцию.
С другой стороны, для нас важно не то, чтобы мы туда точно попали в точку 8%, а чтобы инфляция и инфляционные ожидания продолжали снижаться.
Несмотря на шаги по либерализации, которые мы сегодня видим со стороны НБУ, мы до сих пор работаем по правилам, которые были установлены в 90-тые. Почему?
Мы работаем в рамках декрета о валютному 1993 года и всей нормативно-правовой базы, построенной вокруг него. А в декрете есть ограничительные и запретительные нормы, которые мы должны соблюдать: индивидуальные лицензии, регистрация кредитов, сроки возврата валютной выручки. Мы работаем в том законодательном поле, которое у нас сегодня действует, и своими нормативными актами мы не можем его поменять.
Но мы намерены перейти к более либеральной модели валютного регулирования, которая при декрете недостижима. Мы хотим уйти от принципа ограничения оттока валюты за границу. Это только имело обратный эффект, эти ограничения относительно легко обходились. В результате «белый» бизнес, который платит налоги, оказывается в невыгодном положении по сравнению с теми, кто пытается обойти ограничения. Взамен мы выступаем за свободное движение капитала в обмен на уплату налогов и прозрачность ведения бизнеса.
В рамках своих нормативных актов мы уже пытаемся создавать какие-то преимущества для тех, кто хочет показывать свои доходы и бизнес. Например, мы выдаем электронные валютные лицензии для физлиц. Если есть подтвержденный источник дохода (мы даже согласны на старую декларацию) и уплачены налоги, инвестируйте заграницу – мы не видим для этого никаких преград. Мы выдаем лицензии автоматически и не проверяем данные, которые подает физлицо – этим занимается коммерческий банк, он смотрит, чтобы это было физлицо и чтобы у него были легальные доходы. Если все правильно, банк присылает нам запрос, мы смотрим в нашу базу данных, не превысило ли это физлицо лимит в 50 тыс. долларов в год, и лицензия выдается автоматически в электронном виде. У нас нет, как раньше, специальных сотрудников, которые занимаются этими лицензиями, теперь это работа коммерческих банков.
Но чтобы полностью воплотить в жизнь либеральную модель валютного регулирования, декрет нужно заменить новым законом. Для этого мы разработали совместно с экспертами от Еврокомиссии предложения к проекту такого единого рамочного закона “Про валюту”, который будет определять принципе валютного регулирования и валютного надзора в Украине.
Если вы так уже упростили все правила, может не надо декрет отменять?
Он очень тяжелый и по содержанию, и по форме. Мы пытаемся уйти от понятия «валютный контроль» в пользу «валютного надзора». Мы не хотим в будущем все контролировать, мы хотим уйти от разрешительной системы к уведомиетльной. Мы не хотим разрешать транзакции, нам необходима только статистика для оценки ситуации, потому это не контроль, а надзор. Плюс сама ассоциация с понятием «валютный контроль» уже несет массу негатива, который накопился за 25 лет. Поэтому надо не только суть поменять, но и форму.
Сохраняется ли риск отката этих реформ, если не изменится законодательство, а придет команда с другими взглядами в Нацбанк?
Безусловно, наверное, все можно повернуть вспять, но на сегодняшний день законодательство по валютному рынку устарело и не работает эффективно.
Прокомментируйте ситуацию вокруг репрофайлинга?
Национальный банк в 2014-2015 году активно покупал государственные облигации, это было необходимо для экономики страны. Мы уже не покупаем ОВГЗ с начала 2016 года, за исключением поддержки Фонда гарантирования и системного банка, как это было, например, в декабре 2016-го. Но у нас сформировался достаточно большой портфель госбондов — более 50% всего долга Министерства финансов или примерно 365 млрд гривен сконцентрировано в портфеле Национального банка.
Выплаты идут очень кучно?
Да. В следующем году Министерство финансов должно погасить Нацбанку ОВГЗ на сумму около 59 млрд грн, в 2019 году – 78 млрд грн – и это без учета купонных платежей. Плотный график погашения, и возникнет вопрос, каким образом эти долги рефинансировать.
На сегодня у Минфина хорошие запасы ликвидности, потому по 2017 году вопросов нет. В этом году Минфин должны заплатить Нацбанку около 75 млрд грн (большую часть уже заплатили). Поэтому мы предложили график концентрации перенести таким образом, чтобы не было этой нагрузки в 2018-2019 годах. Мы не хотим, чтобы Минфин пришел к нам в 2018 году и попросил купить 100 млрд гривен новых облигаций, чтобы погасить 100 млрд старых. Мы на это не пойдем. Поэтому мы сказали Министерству финансов, что можно сделать один раз операцию по репрофайлингу, и эти концентрированные выплаты распределить на 30 лет по 13 млрд грн в год до 2047 года. Это будет относительно небольшая нагрузка для Минфина. Они смогут занять деньги на открытом рынке, чтобы расплатиться с НБУ.
То есть мы наблюдаем скрытый дефолт по внутренним обязательствам? А репрофайлинг — это нерыночная попытка скрыть проблемы?
Сам репрофайлинг должен происходить на рыночных условиях. Да, это более длинные бумаги, но мы их покупаем на рыночных условиях. Это то, что я говорил по поводу аудита – если мы покупаем на нерыночных условиях, мы должны будем отразить убыток, и аудит будет смотреть это очень серьезно.
То есть ставка по новым бумагам будет отличаться?
Ставки по новым бумагам изменились бы по сравнению со ставками облигаций, которые есть сегодня. Но был бы и более плавный график погашения. Кроме того, мы предлагали, чтобы новые выпущенные облигации были привязаны к инфляции. Это сделано для того, чтобы Министерство финансов и Кабинет министров были на нашей стороне с той точки зрения, что необходимо такую политику, которая позволит достигать низких уровней инфляции.
Ваши критики говорят, что вы таким образом тормозите экономический рост.
Экономический рост с высокой инфляцией заканчивается экономическим кризисом, и очень быстро. Таких примеров мы имели очень много. Согласно закону «Про Национальный банк Украины» и «Основним засадам грошово-кредитної політики на 2017 рік», основная цель нашей монетарной политики – ценовая стабильность и достижение низкой и стабильной инфляции, а не стимулирование инфляции для достижения краткосрочного экономического роста перед выборами.
Наше видение репрофайлинга сводилось к тому, чтобы правительство и Минфин были заинтересованы в низкой инфляции.
Была еще идея, что репрофайлинг мог бы каким-то образом сэкономить деньги для строительства дорог. В самом деле, использование этих средств — это дело Минфина. Но надо понимать, что экономия в этом году – это недополучение бюджетных доходов Минфина в следующем году, потому что чем меньше НБУ получает доходов в текущем году, тем меньше перечисляет прибыли в бюджет в следующем году. То есть речь идет о переносе прибыли с одного года на другой, что не решает проблему долга.
Так или иначе, на данный момент у Минфина меньше стимулов проводить репрофайлинг, потому что он и так имеет достаточно средств благодаря перевыполнению плана по доходам госбюджета. Но не исключаю, что мы вернемся к обсуждению репрофайлинга в ближайшее время, так как видим в этом необходимость.
Нацбанк владеет корпоративными правами разных компаний. Что это за компании?
Это инфраструктурные вещи: Национальный депозитарий Украины, где Национальный банк является акционером. Есть еще банк «Расчетный центр», куда НБУ вошел пять лет назад, что в результате породило своего рода конфликт интересов, поскольку мы с одной стороны являемся регулятором банковского сектора, а с другой стороны — акционером банка.
В будущем «Расчетный центр» не должен быть банковским учреждением. Его можно передать в управление того же Нацдепозитария, если тот захочет развивать на базе “Расчетного центра” так называемого центрального контрагента для расчета по срочным сделкам на биржевом и не биржевом рынке. Сама идея создания “Расчетного центра”, по-моему, не носила никакого позитива для НБУ. Это «привет» от предыдущей власти: инфраструктурная проблема, которую надо решать. И которую, к сожалению, решать очень сложно. Необходимо менять законы. Мы так просто не можем отказаться от своей доли в банке.
А что это за ЧБТР-банк, где НБУ тоже имеет долю?
Там участие Нацбанка номинальное. Фактически управляет этой долей Министерство экономики. Банк был создан для экономического развития стран-участниц Черноморского региона. По Украине у них проектов на сумму чуть больше 100 млн евро.
То есть никаких заводов-пароходов у НБУ нет?
В случаях, когда Фонд гарантирования не может реализовать активы, которые были заложены под кредиты рефинансирования Нацбанка, мы периодически получаем их себе на баланс. От всего этого через площадку ProZorro пытаемся избавляться. Но по закону мы обязаны сначала это поставить себе на баланс. Таких объектов немного, около десяти.
Точно так же мы проводили трансформацию центрального банка. У нас было 22 региональных офиса, которые находились в исторических зданиях. Мы это все сейчас передаем другим органам власти в аренду. Базы отдыха уже передали Министерству обороны.