Ваше решение об увольнении связано с решением министра об отставке? Или это независимые друг от друга решения?
Конечно, связано. Я же приходил работать в правительство с Айварасом. Я понимал, что иду работать к нему, как к человеку, морально-этические ценности которого я разделяю. И с которым мне будет комфортно работать. Все условия, которые Айварас требует от Кабмина, они точно так же распространяются и на меня.
Если подает в отставку министр, вполне логично, что замы, которые работали с ним, тоже пишут заявления. Если придет новое технократическое правительство, новый профессиональный министр, и если я окажусь полезным, - давайте садиться, обсуждать, нет проблем.
Для меня как раз ненормальна ситуация, когда человека из кабинета можно вынести только ногами вперед. Когда он согласен работать с любым министром, над любыми задачами, лишь бы его не увольняли.
Но команда проекта ProZorro при этом не уходит. Почему?
Разве должны все 800 человек в министерстве одновременно написать заявление и сказать «гори оно огнем»? Нет, это не так. Это же не является каким-то демаршем. Просто наши должности политические. На нас не распространяется Трудовой кодекс. У нас свои специфические правила игры и определенное законодательство. Я уверен, что наши команды разделяют те же ценности.
Они сейчас тоже пребывают в определенной степени неуверенности. Но эта неуверенность не в том, что «что же будет и пора ли паковать вещи». Неуверенность состоит в том, что, наоборот, нам надо бороться и прилагать больше усилий, чтобы или мы на этих должностях, или другие технократы, которые нас заменят, довели это все до перемоги.
Сама процедура увольнения, я так понимаю, непростая?
Это несколько узаконенное рабство. Ты пишешь заявление, и после этого неопределенное количество времени его могут рассматривать, пока, в случае министра, за него не проголосует ВР, или пока, в моем случае, за меня не проголосует Кабмин.
Что будет, если это время затянется?
Я надеюсь очень, что такого абсурда все-таки не будет. Не может быть так, что правой рукой я увольняюсь, а левой рукой остаюсь. Поэтому надо делать какой-то выбор.
Как вы оценили поступок министра? Правильно он поступил, по-вашему?
Я, безусловно, оцениваю его поступок как правильный и очень мужественный, один из редких примеров в стране, когда люди называют все своими именами без каких-то экивоков, политеса и тд. Более того, за год работы с министром у меня сложилось впечатление, что он принимает решения взвешенно. И он говорит то, что думает.
Если Айварас завтра пойдет в какой-то политический проект, вы пойдете вслед за ним?
Нет, я точно не политик. И я хотел бы от этого максимально дистанцироваться. Я никогда не был членом политической партии, рассматриваю себя как менеджера.
Политика — такая же профессия, как скульптор, спортсмен, инженер и тд. Я не политик. Я не вижу себя в этом процессе. Я могу заниматься управлением, максимлаьно использовать ресурсы для достижения цели, собирать команды, собирать финансирование, устаналивать планы, контролировать исполнение этих планов. Я могу этим заниматься в госсекторе, могу этим заниматься в частном бизнесе. Но я точно не тот человек, который должен с трибуны жечь глаголом, вещать кому-то.
Почему вы не спрашиваете, собираюсь ли я все бросить и стать мореплавателем, уйти на яхте?
Есть такая версия, что Айварас, поскольку у него есть гражданство Литвы, пойти в литовскую политику. Насколько это реально?
Конспирология. Я точно знаю, что министр не живет в Литве больше половины своей жизни. Он мне рассказывал, что с 17 лет уехал из Литвы. И говорить о том, что он собирается там в политику... Знаете, комментировать его планы… Я же не его жена, не его мама, чтобы это делать. Это как-то смешно, для меня это звучит несколько абсурдно.
Не собирается ли Айварас войти в команду Саакашвили?
Еще раз: я не спикер министра, как-то странно с моей стороны было бы об этом говорить. Но я ни разу не слышал о том, что министр собирается заниматься политикой. Я уверен в этом. По крайней мере меня это удивит.
Почему такой вопрос возник. Министр встречался перед заявлением об отставке с иностранными послами, представителями бизнеса и с Саакашвили. Но не встречался с президентом и премьером. Почему так получилось?
Я могу это прокоментировать словами самого министра, которые уже были в прессе. Все, кто хотел с ним встретиться, могли с ним встретиться.
Вы считаете, что это было корректно по отношению к президенту и премьеру?
Я не хочу давать этому оценки.
Вы думаете, что на Банковой и на Грушевского знали о настроениях министра?
Еще раз говорю. Я не могу и не хочу это комментировать, кто какой должен был соблюдать политес. Меня нанимает министр. Я не проходил собеседования ни в какой политичской партии. Чуствую себя незаангажированным человеком, без каких-либо обязательств, лояльностей, неформальных обещаний и тд. Когда я пишу заявление на увольнение, я даю его министру. Я не говорю премьеру, что хочу увольняться. Или президенту. Вот это все как раз и есть некое свидетельство какой-то византийщины.
На вас кто-то оказывал такое же давление, как на Айвараса?
Давление есть на всех членов команды. Просто на кого-то больше, на кого-то меньше. Конечно, министр принимал большую чуть этого давления на себя, исходя из того распределения обязанностей. Он - наш щит, который принимает все эти звонки, просьбы, настойчивые советы и все, что с этим связано. Часть долетает и до нас.
Точно так же звонят и мне, точно так же пишут мне. Приходят и уговаривают. Через стол вот так перегинаясь, говорят: «Максим Евгеньевич, ну когда мы с вами уже, наконец, куда-то пойдем и предметно поговорим?».
Вы можете назвать фамилии тех, кто на вас давил?
Я не буду называть. Я не политик, и я не хотел бы тыкать в кого-то пальцами. Говорить о том, давление это или еще не давление, или это мягкое давление...
Хотя бы каких сфер это касалось?
Хочу подчеркнуть, это системная проблема. Она не в том, что ко мне приходил этот депутат, этот чиновник или этот советник кого-то. Это в принципе неправильно, когда люди приходят и пытаются вне установленных законом правил субординации и принятия решений что-то протискивать. Это неправильно.
Чего это касается? Конечно, это касается всего, где есть деньги. Огромный «интерес», к департаменту внешнеэкономической деятельности, который отвечает за регистрацию контрактов на металлолом, за штрафы за невозврат валютной выручки в срок. Валютными лицензиями занимается Нацбанк. Но если за 90 дней валютная выручка не была возвращена — это санкции ГФС или СБУ. После этого компании подают нам документы на снятие или приостановление этих санкций.
[Это касается и] назначения руководителей интересных госкомпаний. Я — один из членов комитета в министерстве, который занимается назначениями руководителей госкомпаний.
Я не отвечаю за управление госсобственностью, но я занимаюсь отдельными предприятиями, которые так или иначе косвенно связанны с моими департаментами. Например, есть печально знаменитое предприятие «Зовнішторгвидав», которое уполномочено вести единый портал госзакупок. И на которое, собственно говоря, переданы права на использование электронной системы госзакупок ProZorro. Которое будет площадкой, где ProZorro будет работать не в пилотном, а в обязательном режиме с 1 апреля 2016 года.
Министр инфраструктуры Андрей Пивоварский говорил о низких зарплатах во власти. Это в самом деле проблема?
Это проблема, о которой мы кричим чуть ли не в каждом интервью. Чтобы создавать что-то новое, нужны люди с высокой квалификацией. Часто с квалификацией, которой в госорганах нет. Вот меня сюда пригласили не потому, что я кадровый чиновник. Я никогда не был на госслужбе. А потому что я специалист по изменениям. По созданию чего-то нового. Но этого мало. Реформы — это не работа одиночек. Это работа команд. Над ProZorro работает больше ста человек. Ты не можешь сделать это впятером. Ну или на это уйдет лет 20.
Если вы хотите, чтобы люди пришли на госслужбу, они должны иметь возможность купить памперсы своему ребенку и не думать о том, как завтра доехать до работы. Можно уговорить патриотов работать за меньшее вознаграждение, чем в частном секторе. Мы не можем конкурировать с Procter&Gamble, «Метинвестом» и CocaCola или «Райффайзен банком» за самые высокие зарплаты. Но зарплаты на госслужбе не должны быть в 20 раз меньше.
Иначе мы выбираем сотрудников из пула в 100 раз меньше. Из тех самых сумасшедших патриотов со сбережениями, которые готовы за такую зарплату работать. Поэтому, если мы хотим, чтобы реформы двигались быстрее, мы должны решить вопрос с зарплатами.
То есть, исходя из ваших слов, сейчас в министерстве работают «сумасшедшие патриоты со сбережениями»?
Мы пытаемся решить этот вопрос на своем уровне. Начиная с того, что мы лидер по сокращениям — мы ужались в два раза. Соответствующим образом пытаемся перераспределять зарплаты и премии, чтобы немного людям поднять выплаты. Стремимся финансировать за счет донорской помощи то, что можно финансировать. Например, в случае ProZorro несколько человек работают на донорском финансировании за более-менее рыночные зарплаты. Но это, конечно, не системный подход.
Мы сэкономили только на тестовой работе системы ProZorro 500 млн гривен. Мы стартовали с шести тендеров в феврале 2015 года до почти 40 с лишним тысяч к концу года. За все это время через ProZorro прошли около 2% госзакупок. Разве не логично команду, которая может такое делать, проинвестировать на 20 млн гривен в год? Простая математика: 2% закупок — это экономия 500 млн гривен, 20% - будет экономия 5 млрд грн.
Как вы оценивали эту экономию?
Это разница между бюджетом, который закладывал госзакупщик, и реальной ценой закупки. В 2014 году эта дельта была менее 0,5%. Потому что для любого закупщика важно освоить деньги, а то еще на следующий год дадут меньше. И потому что когда низкая конкуренция в торгах, то даже честному бизнесу нет смысла подавать свое предложение по низкой цене.
А в 2015 году какая дельта?
В ProZorro эта экономия составляет в среднем больше 12%. Отсюда берется эта экономия. Повысилась конкуренция в тендерах. Коэффициент конкуренции в «бумажных» тендерах по старой схеме — примерно 2. Просто потому, что меньше двух участников тендер считается недействительным. В ProZorro этот показатель уже 2,83.
Наша задача за два года довести коэффициент конкуренции до 3,5 пунктов. Для сравнения, в Грузии даже сейчас этот показатель 1,9 — там большое количество закупок у одного участника.
Сколько вы сейчас получаете и какая средняя зарплата у ваших подчиненных?
Моя голая ставка составляет где-то 4600 гривен, окончательный расчет — чуть меньше 6000. Среднее вознаграждение по структуре я не могу сказать сходу, потому что оно все время меняется в большую сторону за счет сокращений.
Мне как-то стыдно жаловаться. У меня есть ноутбук, телефон, я готов полтора-два года так проработать. Но команда не может так работать. Потому что уже есть люди, которые ко мне приходят и говорят, что с тобой работать очень классно, но детям не хватает на памперсы. И что ты скажешь человеку? Работай на патриотизме? Это очень грустная для страны ситуация.
Какой выход из этой ситуации с низкими зарплатами чиновников?
Я вижу выход в комбинации трех элементов. Во-первых, это продолжение активных реформ, которое ведет к драматическому сокращению людей. Мы уже сократили штат министерства в два раза, и мы можем сокращаться еще, если будем сокращать функции. То есть если Верховная Рада проголосует, например, за законопроект 2498А, в котором сокращаются лицензии на экспорт-импорт алкоголя и табака. Зарплата людей, которые выдают эти лицензии, больше, чем доход государства от этих лицензий. И это потенциально коррупционный барьер. Да, сейчас мы выдаем их честно. А, грубо говоря, кто-то другой придет и сможет выдавать их как хочет. Уберем лицензии — уберем людей, которые этим занимаются.
Вторая комбинация — это, конечно, увеличение оплаты труда тем, кто показывает результат. Нет политической воли увеличить зарплаты всем. Люди абсолютно заслуженно считают, что огромное количество госчиновников просто протирают штаны на работе. Давайте повысим зарплаты хотя бы тем, кто доказал свою эффективность. Давайте создадим команды чемпионов реформ. Очень разумно сделали, мне кажется, в армии. Там относительно низкая ставка, но есть премия в том числе за участие в боевых действиях. Там много надбавок, которые позволяют увеличить в 7-8 раз эту базовую ставку.
Команда госзакупок - чемпион реформ. У нас реформа №1 по имплементации. Если мы через год расслабимся и начнем ковыряться в носу, забирайте у нас деньги. Мы только «за». Должен быть и пряник, должен быть и кнут. Это абсолютно нормальная ситуация в менеджменте.
Третий элемент — это, конечно, специализированные доплаты от ЕС или от каких-то независимых фондов. Только они должны быть действительно независимыми. Не должно быть такого, что уважаемый олигарх берет на содержание министерство.
Комбинация этих трех факторов должна позволить среднесрочно решить вопрос с зарплатами. Результатом должен быть экономический рост, который позволит всю ситуацию нормализовать.
Система ProZorro работает уже по всем госорганам?
ProZorro в обязательном режиме начинает работу с 1 апреля. Мы ждем закон 3559 про публичные закупки, ждем его подписания президентом (президент подписал Закон «О публичных закупках» 16 февраля, беседа состоялась до этой даты). Очень нервничаем. Хотим, чтобы это произошло как можно быстрее, поскольку нам еще под него нужно кучу нормативки принять и много-много работать.
Если вдруг президент решит, что там как-то не так запятые расставлены, то это отложит внедрение ProZorro?
Мы очень надеемся, что реформа, которая получила действительно высокую поддержку в том числе и от Администрации президента, получит поддержку и в дальнейшем, на уровне имплементации. Потому что принять закон — это одно. Закон — это 10% работы. А оставшиеся 90% - это IT-система, имплементация, риск-менеджмент, базы спецификации, работа со «зрадныками». Самое интересное с 1 апреля только начинается.
С 1 апреля переходят на ProZorro все центральные органы власти и крупные госкомпании. Их больше 550. Но на них приходится где-то 50% всех надпороговых закупок (надпороговые закупки – это более 200 тыс грн для товаров и услуг и более 1,5 млн грн для работ).
С 1 августа переходят оставшиеся. Это где-то 24-25 тыс. закупщиков. В основном местные органы власти, коммунальные предприятия и иже с ними. На них приходятся оставшиеся 50% надпороговых закупок.
Я видел, что METRO C&C выиграли тендер на ProZorro. Какие еще яркие примеры можете назвать?
Вчера я случайно увидел в перечне тендеров, что «Интерпайп» продал трубы через ProZorro компании «Укргазвыдобування» примерно на 19 млн гривен. Причем была высокая конкуренция, 5 участников.
Но сама система ProZorro — не панацея. Мы вчера нашли в Днепропетровске коммунальное предприятие, которое решило закупить через ProZorro 1150 литров водки, конька и виски и 2600 литров пива. И, кажется, 1500 с чем-то пачек сигарет. Причем это там конкретный прейскурант, любовно составленный: «Хортица» такая-то - 300 бутылочек, «Немирофф» такой-то - 200 бутылочек. Видно, люди готовились к празднику святого Валентина (интервью записывали накануне этого праздника, - ред.).
Мне кажется, это ненормально. Это пример того, сколько у нас еще «зрады». Многие рассчитывают, что с 1 апреля вдруг с закупками станет все хорошо. Наоборот, с 1 апреля вы увидите то количество «зрады», которое есть реально, и как все плохо. У нас будут вылезать совершенно одиозные случаи. Причем, по многим из них пока не совсем понятно, что делать в плане правоприменения. Поскольку огромное количество случаев, когда люди не нарушают закон. Вот алкоголь. Могут они его купить? Теоретически могут. Нет закона, который запрещает им это делать. А вот хотим ли мы как общество, чтобы госкомпании покупали алкоголь? Мой ответ — точно нет. Я не хочу, чтобы за мои налоги они покупали водку, виски или бренди.
Проект ProZorro как-то связан с проектом E-data Минфина? Там ведь тоже речь идет о закупках.
Мы с ним сейчас находимся в интеграции. По Киеву эта интеграция уже завершена. Задача в том, чтобы вы видели по тендру все договоры, все дополнения к нему и оплату. Без этого цепочка госзакупок будет не полной, и не удастся закрыть возможность манипуляции с оплатой.
Есть относительно менее распространенный вариант мошенничества, когда закупщик говорит, что вам мы заплатим за день, а вам вообще никогда не заплатим. Или еще 20% надо будет накинуть, чтобы заплатили. И, естественно, это дает возможность создавать конкурентное преимущество для избранного поставщика. Поэтому мы надеемся, что к 1 апреля мы полностью с E-data интегрируемся в рамках всей страны.
Мы идем от самого проблемного места — от тендера — в две стороны. В сторону, оплаты, договоров, поставки и т.д. И в другую сторону - в направлении открытых бюджетов, предмета закупки. У нас крутится в бета-версии база данных типовых спецификаций. Можно же очень честно через тендер покупать «Мерседесы». И оправдывать это тем, что хорошая машина, редко ломается, престижная и т.д. Хотим ли мы, чтобы госзаказчики покупали себе «Мерседесы»? Это вопрос, мягко говоря, открытый.
То же самое касается и проекта открытых бюджетов. Почему у нас, условно, 200 млн гривен идет на больницы и 200 млн гривен идет на дороги, а не 150 и 350 или наоборот?
Вся философия нашей реформы — это абсолютная прозрачность. Любому гражданину (не только журналисту, депутату, антикоррупционеру и правоохранителю) должны быть открыты все данные. Смотрите, принимайте решения.
То есть все-таки ProZorro не решает всех проблем?
Любой человек, который вам говорит, что его реформа решает все проблемы — шарлатан. Всегда можно своровать, просто выбив двери, схватив вашу камеру и мой ноутбук, и убежать. Наша задача — усложнить эту задачу. Свести риск этого до минимальных показателей. Что-то закрывает сама система ProZorro. Но это только один из 14 элементов реформы публичных закупок. ProZorro — это, грубо говоря, список, с которым жена вас послала в магазин за покупками. Вы не спрашиваете, почему там написано «гречка 5 кг» или «молоко 2 л». Вам написали — вы и купили. Поэтому нужен открытый бюджет, чтобы контролировать список закупок еще на этапе его формирования.
А когда бюджет сформирован, важно отследить, что предмет закупки описан точно, и в что в этом описании нет дискриминационных характеристик. Для этого у нас есть отдельный интегрированный проект типовых спецификаций. Когда мы хотим наработать до конца года много десятков тысяч таких спецификаций — на стул, на канцтовары, на кофе, на бумагу, — чтобы контролировать предмет закупки.
Будут ли люди мошенничать? Будут, конечно. К сожалению, такая человеческая природа. Есть какая-то часть людей, которые так себя ведут. В конце концов возможна просто уголовщина, когда ввел фальшивые данные и пытаешься украсть.
Отдельный проект — система риск-менеджмента, скорринг, когда по набору классификаторов можно потенциально проблемные тендеры отлавливать. И мы сейчас ищем донорское финансирование на еще один проект — платформу для коллаборации для активистов и организаций по борьбе с коррупцией, чтобы дать им инструмент с результатами риск-менеджмента. Условно говоря, мы говорим: «Уважаемые жители Луцка (или Краснополья, или Одессы), мы вытащили по вашему городу такие три подозрительные тендера. Пожалуйста, посмотрите, вы же лучше знаете, вдруг это фирма мэра, или это ремонтируется улица, которой нет в природе. Напишите нам об этом». Наша идея в том, что они будут делать какое-то расследование, и после этого система будет автоматически направлять документы — что-то в Госфининспекцию, что-то прямо в правоохранительные органы. Чтобы проверили, действительно ли, например, закупленную машину привезли, и она есть в наличии.
Конечно, нет ни одного silver bullet solution — кто вам такое скажет, тот шарлатан. Реформы — это процесс.
Вы еще занимались техрегулированием. Можете объяснить для неспециалиста, что это такое и почему это важно?
В глобальном смысле это система управления качеством. МинАПК занимается пищевой продукцией, мы занимаемся непищевой продукцией. Что можно производить, как это выводится на рынок, как доказывается, что эта продукция безопасная, соответствует стандарту, и каким образом это экспортировать — импортировать, в этом и есть задача техрегулирования.
Раньше не было разделения между Минэкономразвития и МинАПК на стандарты для пищевой и непищевой продукции. Это разделяется в соответствии с европейской моделью. Мы отвечаем, грубо говоря, за серийную продукцию, например, за выпуск бензина с нефтезавода. Если продукция простая, то составляется просто самодекларация о ее соответствии техрегламенту. Если более сложная, например, хирургический имплант, — проводится оценка продукции на соответствие техническому регламенту.
В случае с серийным производством, можно проверить один образец из партии и понять, что партия хорошая. С пищевой продукцией (даже если она условно серийная, когда по конвейеру движутся бутылки с молоком) нельзя по одной бутылке проверить всю партию. Если вы сегодня отравились молоком, то это не значит, что две недели назад оно было плохим. Пищевые продукты портятся, серийность там очень условная. Поэтому в пищевых продуктах проверяется не продукция, а стандарт качества производства в целом, вся производственная линия. Если это молокозавод, то проверяется процесс приемки сырья, проверяется наличие лаборатории, которая может проверить количество белка в молоке и т. д., ходят ли сотрудники в масках и чепчиках, есть ли дезинфекция. Соответственно, если сам процесс соответствует стандарту, то продукция разрешена к допуску на рынок. С непищевыми товарами другая история — там проверяется именно товар. Это разные концепции, разная идеология и разное законодательство, поэтому эти сферы разделены.
В чем вообще суть реформы технического регулирования? Это переход от советской системы стандартизации, которая нам досталась в наследство, и которая не совместима с западной системой, на современную европейскую систему управления качеством. Даже идеологически советская система устарела, потому что базируется на госплане, едином стандарте. В результате как в «Иронии судьбы или С легким паром» - все выходит одинаковое. Потому что государство определило, каким должен быть стол, стул, интервью или музыка в телепередаче. И почти на все есть обязательная сертификация на соответствие этому обязательному стандарту. Идете — проверяют, ставят штамп и т. д.
Западная система базируется на том, что обязательными критериями являются только критерии безопасности, и даже они проверяются только если они несут высокий риск. Стул — это предмет с низким риском. Не надо его нести куда-то, чтобы чиновник его проверял, ставил штамп, и чтобы вы ему за это платили деньги. Worst case scenario — это что вы с этого стула упадете. Автомобиль — это другое дело, по нему есть особая процедура. Или какой-то медицинский имплант. Понятно, его нельзя просто произвести и получить бумажку, что вы знаете о требованиях по безопасности.
Мы как раз и выполняем весь этот переход на европейскую систему. И это, конечно, невидимая людям работа. Но она должна принести конкретный результат. Первое: дебюрократизация этого процесса. Товары станет проще и дешевле выводить на рынок. Каждый сможет оценить это по цене продукции. Второе: в конечном результате наши производители смогут производить товары по украинским законам, получат право ставить значок СЄ и экспортировать товары без каких-либо проверок в Европу. То же самое касается европейской продукции [на украинском рынке]. Меньше проверок, меньше бюрократии и поборов, рисков, дешевле продукция, больше торговли, рабочих мест и т. д.
Плюс с точки зрения философской эта система более безопасна, чем советская, где проверяется только один образец. Вот что такое обязательная сертификация алкоголя? Как это физически происходит? К вам приехала паллета с водкой, вы одну бутылку взяли, отнесли ее на сертификацию, вам штампанули, что она хорошая. Знаете, надо быть очень неталантливым человеком, чтобы выбрать из своей паллеты ту бутылку водки, которая не пройдет сертификацию.
Понятно, можно считать, что лучше любая проверка, чем никакая. Но я верю, что это просто филькина грамота и что от этого всего надо отказываться. Переходить на систему рыночного надзора. Это, грубо говоря, «тайный покупатель». Проверяющие службы могут ходить по магазинам, выбирать товары, проверять их, и, если выяснится, что они некачественные... Или если жалобы на товары поступают. Тогда есть целый спектр наказаний вплоть до вывода всей продукции с рынка.
В этой либеральной западной системе, на которую мы переходим, стандарты необязательны. Вот есть стандарт кабеля USB. Вы как производитель можете не делать кабель USB, можете создать свой стандарт. Что, государство вас может обязать выпускать кабель USB, когда вы хотите производить кабеля для iPhone или кабеля своего стандарта?
Дело не в том, что какой-то конкретный стандарт плохой. Те же самые ГОСТы не обязательно плохие. Ну есть какой-то советский стандарт на калоши. Может быть даже никакого международного стандарта на калоши нет — не сильно популярный продукт. Вам он нравится, и вы хотите его применять. Применяйте! Но он не обязательный для всех производителей. Вы не сможете, как госзаказчик, говорить, что вы только такие калоши примете.
Вот еще одна деталь, которая не относится к идеологии перехода на новые стандарты, но которая сама по себе интересна. В законе про метрологию, который вступил в силу с начала года, сказано, что поверка счетчиков включена в коммунальный тариф и делается исключительно за счет поставщика услуг. Это расставило точки над i в простом бытовом вопросе, который, уверен, близок каждому украинцу.
Переход на западные стандарты закрывает для нас рынки стран Таможенного союза?
Сейчас, конечно, говорить о торговле с Россией тяжело. Это крайне политизированный процесс, они всячески пытаются наступать нам на пальцы, в том числе и на уровне всяких конвенций СНГ, метрологических конференций и т. д. Поэтому дать однозначный ответ очень тяжело.
Но вы же знаете, как сейчас Россия принимает решения? Они там могут принимать решения о том, какая продукция качественная, а какая нет — по щелчку пальцев, за 10 секунд. У вас вдруг находятся нитраты и радиоактивные составляющие. Война идет на всех фронтах.
Есть, конечно, проблема с тем, что Россия и страны СНГ за эту советскую систему цепляются. Но я уверен, что и они рано или поздно перейдут на европейскую.