Успех Сильвестрова на Западе не в последнюю очередь связан с тем, что в 60-70-е годы он единственный из украинских авторов смог пробить «железный занавес». В середине 60-х сильвестровские сочинения попали в Библиотеку Конгресса в Вашингтоне, и в ответ Фонд Сергея и Наталии Кусевицких присудил премию, заключавшуюся в денежном гранте на написание 15-минутной партитуры. Ею в 1967 году стала Третья симфония «Эсхатофония», которую композитор отослал в Вашингтон. Параллельно его друг, дирижёр Игорь Блажков передал ноты итальянскому композитору и дирижёру Бруно Мадерна через гостившего тогда в Ленинграде бога и демона авангарда Пьера Булеза. Мадерна в то время был одним из руководителей Летних композиторских курсов в Дармштадте, мекки новой музыки, и 6 сентября 1968 года с успехом продирижировал «Эсхатофонией» на этих курсах. Среди важных зарубежных исполнений Сильвестрова в 60-е нужно вспомнить ещё Мистерию для альтовой флейты и ударных в Праге (её сыграли «Страсбургские перкуссионисты»), «Спектры» в Загребе и выход в финал престижного голландского конкурса Gaudeamus в 1970 году.
Успех партитур Сильвестрова был громким и в СССР. Например, в 1965 году после первого исполнения неизменным Блажковым «Спектров» в Ленинграде композитора вызывали на сцену целых 12 раз. Разумеется, борцы с формализмом и просто завистливые коллеги не смогли спокойно перенести этот шквал удач у себя под боком, и потому в 1970 году исключили Сильвестрова из Союза композиторов. На родине он прослыл злостным хулиганом, а на противоположной части света газета The New York Times писала о нём как о нежном Пьеро: «Его музыка стелется и вянет, остается лишь воспоминание – тонкий аромат, легкое дуновение».
Ему довольно быстро наскучили шумные партитуры. В 1974-1975 композитор сочинил «Тихие песни», ставшие музыкальным манифестом его «слабого» (по авторскому определению) стиля. Дармштадтской школе он пригрозил кулаком, зато для композиторов-романтиков открыл портал в современность. Официальное признание получил лишь в 1989 году, когда его посвятили в «народные артисты» без обязательной предыдущей ступеньки – «заслуженным» не был. В 1995 году был награждён Шевченковской премией, а затем ещё рядом орденов и почётных званий, но подлинная народная любовь Сильвестрова настигла во времена Майдана. Он с неподдельным сочувствием отнёсся к революционным событиям, искренне порадовался падению памятника Ленину напротив Бессарабки, сочинил хоровой панегирик «Майдан 2014» и восхитил репортёров шквалом чистосердечной брани в адрес президента РФ.
Сильвестров – очень «киевский» автор, перенёсший на нотный стан всю городскую топографию. В его музыке есть и старокиевские холмы, и русановские многоэтажки, и речной ветер. В ней поразительно много водной стихии. «Я живу возле Днепра, и я никуда отсюда не уеду», – эта привязанность слышна в его музыке, широкой и текучей, такой же, как Днепр в объятьях киевских берегов. Сильвестровский берег – левый. Здесь его квартира в девятиэтажке на Русановке, звукоизолированная от соседей зелёной и белой материями (один из подарков рано ушедшей из жизни жены Ларисы), и открытая форточками в скрипящий и хохочущий двор. Его звуки периодически прорываются в так называемых «фольклорных» записях Сильвестрова – тех, что он делает сам, дома на диктофон.
Бытует мнение, что никто лучше самого Сильвестрова не способен исполнить его партитуры. Долгое время исполнительство его музыки было тяжёлым крестом – автор кричал, ругался и заталкивал музыкантов в узкий коридор тихого, скованного и загадочного звучания. Нынешние репетиции юбилейных концертов свидетельствуют о резкой смене тактики. Теперь автор решил «отпускать» партитуры и довериться исполнительской воле. Хорошо это или плохо, узнаем совсем скоро. А пока – несколько слов о тех концертах, которые нельзя пропустить.
В день рождения композитора 30 сентября – мировые премьеры двух его новых партитур на открытии фестиваля «Киев Музик Фест» в Большом зале консерватории. Концертино для фортепиано с оркестром (2015) и Концерт для скрипки с оркестром (2016) сыграют пианист Олег Безбородько, скрипачка Богдана Пивненко и Национальный симфонический оркестр под управлением Владимира Сиренко. От этих произведений можно ждать таинственного изящества и ветра отголосков ушедших эпох – тех примет, по которым музыка Сильвестрова угадывается с первых нот. Кроме того, в программу концерта попала Симфония №6, написанная 22 года назад. Композитор называет её «симфоническим романом» и считает, что самое интересное в ней – стыки: буря после пасторали, резкие темповые смены, отсутствие инерции движения. Композиция здесь подобна сквозняку, проскальзывающему сквозь все помехи.
Другое важное событие – это музыкальный марафон 1 октября в «Плёнке». Здесь концертное агентство «Ухо» собрало целое монисто сильвестровских ранних пьес. Это та самая музыка, которая когда-то его прославила, и которая практически не звучит сегодня. Западные исследователи сходятся на том, что это лучший пласт его творчества, хотя сам композитор скорее сторонится ранних опусов.
В числе произведений – Кантата на стихи Тютчева и Блока (1973) в исполнении Ухо-ансамбля. Сильвестров считает его одним из самых удавшихся в своём композиторском багаже. Это первое его серьёзное вокальное сочинение, посвящено жене Ларисе Бондаренко. В основе – два «ночных» стихотворения: «Как океан объемлет шар земной» Фёдора Тютчева и «Болотистым, пустынным лугом» Александра Блока.
Будет и одна из самых первых партитур – «Пять пьес» (1961), додекафонный цикл, за который композитор получил твёрдую пятёрку в консерватории. Разумеется, умолчав о 12-тоновом методе её написания. Сильвестров любит вспоминать, как Константин Данькевич, один из членов экзаменационной комиссии, тогда навис над ним со словами «Не забывайте царицу мелодию». Впрочем, эта пьеса от начала до конца мелодична, только интонационность, конечно, далека от народной песни. В том же 1961 году был сочинён и Quartetto piccolo – трёхчастный цикл из коротких додекафонных пьес размером в минуту – полторы. В марафоне он тоже будет. Обещают и Струнный квартет №1 того же года, в котором Сильвестров, по его мнению, сделал шаг в сторону гармонизации музыки, сохранив язык метафор.
Сильвестрова в эти дни почему-то много сравнивают со Стравинским. Возможно, угадывается их внешнее сходство. Тем не менее, юбиляр сам себя скорее противопоставляет предшественнику, акцентируя разницу культа «сделанности» у Стравинского и культа «корявости» у себя. Эту неуклюжесть музыкального языка он всячески подчёркивает и лелеет, творческий процесс для него – вечное противоборство сделанности и недоумения.