Несомненно, Майдан – важнейшее место памяти для украинцев. Именно как посягательство на память погибших на Майдане и было считано обществом уничтожение граффити, объединенных в триптих «Иконы революции». На следующий день после происшествия автор, работающий под ником Sociopath, написал на своей странице в Facebook, что восстановит работу. Обычно у граффити-артистов нет подобной практики, поэтому воссоздание «Икон революции» – скорее, символический акт и дань памяти Майдана.
«Я слышал об этой истории, - говорит граффити-художник Гамлет Зиньковский. - Какие-то идиоты закрасили граффити, это, конечно, плохо. Но мне кажется неправильным раздувать из этого такой шум. У меня закрашивали множество работ. У меня сейчас только в Харькове около 80 работ – что теперь, возле каждой поставить по автоматчику?».
При этом, кажется, ни одно уничтожение объектов уличного искусства не было так болезненно воспринято, как закрашивание «Икон революции». Протест возле магазина на Грушевского фактически перерос в погром с разбитыми окнами и горящими шинами. Такую реакцию можно было бы назвать эхом революции, но все же признавать погром приемлемой формой протеста нельзя. Достаточно вспомнить, что свое отношение к выставке Давида Чичкана в Центре визуальной культуры тоже выразили, разгромив экспозицию.
В целом история с «Иконами революции» – хорошая иллюстрация того, что на государственном уровне еще не научились разделять историческую, символическую и художественную ценность объектов искусства. Как и не научились и взвешенно подходить к болезненным и непростым для украинского общества темам. Граффити художника Sociopath яростно защищают на государственном уровне лишь потому, что у них есть историческая и символическая ценность и потому, что их уничтожили. Но не всем объектам, связанным с событиями на Майдане, так везет.
После случившегося директор Украинского института национальной памяти Владимир Вятрович заявил: «(Этот) вопрос нужно рассматривать не только в моральной плоскости, но и в юридической. Эти картины являются памятником местного значения и любые попытки уничтожить их являются преступлением... Этот случай надо сделать показательным, чтобы в дальнейшем остановить любые попытки стереть нашу память с лица нашего города».
Если бы государство активно защищало и другие памятники культуры, такие заявления выглядели бы как минимум последовательно. А пока Вятрович и другие представители власти выступали с заявлениями, Музей Революции Достоинства, например, пытается сохранить 2 000 артефактов с Майдана.
«Один из главных вызовов для музея сегодня – отсутствие подходящего помещения для размещения персонала и фондохранилища, создание временной экспозиции и осуществление программной деятельности, – говорит генеральный директор Национального Музея Революции Достоинства Игорь Пошивайло. – Подвешенное состояние, в котором находится музей, блокирует потенциал команды и несет прямую угрозу как сотрудникам, так и уникальным экспонатам. Поскольку в ненадлежащих условиях многие вещи портятся, в них заводится опасный грибок, должным образом обрабатывать и хранить эту коллекцию невозможно».
Несмотря на то, что год назад Петр Порошенко заявил, что Музей Майдана будет находиться на Институтской, ни постоянного, ни временного здания, где музей мог бы расположиться, пока нет.
Результаты непоследовательной политики Министерства культуры и Института национальной памяти в отношении искусства, несущего на себе не только художественную, но и символическую ценность, заметны и в процессе декоммунизации. Граффити на Грушевского защищают как объект, обладающий неоспоримой ценностью, тогда как ценность барельефов на «Украинском доме» (демонтированы в августе 2016 по инициативе директора), памятника Щорсу (с отпиленной ногой и в ожидании перенесения в будущий Музей монументальной пропаганды СССР) и панно Аллы Горской, Виктора Зарецкого и Бориса Плаксия «Ветер» (сперва его закрыли стеной ресторана «Мельница», затем активистам удалось отстоять панно - теперь мозаике и ресторану, по словам искусствоведа Евгении Моляр, присвоили охранный статус) нужно доказывать дополнительно.
Кейс «Икон революции» затрагивает еще один важный вопрос: отношения общества к объектам современного (не только уличного) искусства. Уничтожение граффити на Грушевского считывается украинским обществом как акт вандализма, тогда как, например, уничтожение объектов на выставке Чичкана, или закрашивание мурала Interesni Kazki на Подоле, вандализмом не считается.
«Восприятие искусства в городской среде со временем однозначно меняется, - говорит Гамлет Зиньковский (на улице он работает около 10 лет – прим. Авт.). – Если в 2007 году бабушки звонили в милицию, когда видели меня рисующим, то сейчас люди радуются, когда видят работы. Искусство должно появляться, и оно должно быть разное. Меня, например, бесили какие-то дурацкие муралы, но потом я понял, что это кому-то они могут быть важны. Появляются и те, кто уже понимает, что не все эти муралы хороши. Важно взрастить общество до такой степени, чтобы люди сами отличали хорошее искусство от плохого».
Оцениванию граффити на Грушевского явно не хватает критериев, выработанных профессиональной средой, как не хватает их в дискуссии вокруг объектов, подверженных декоммунизации, или других произведений искусства - спектаклей, архитектурных объектов и т.д.
«Конечно, эти граффити («Иконы революции» - прим. Авт.) – не шедевр искусства, но это память о случившемся, - говорит художница Мария Куликовская, которая много работает в городской среде, в том числе и в жанре социального и политического перформанса. – Город должен сам решать, что защищать, а что нет. Для этого нужно инициировать профессиональную экспертную дискуссию. А чтобы сформировать понимание важности искусства у аудитории, важно развиваться и интегрироваться в международную арт-среду, Тогда не будет скандалов, как с Театром на Подоле, и вопросов, искусство ли это. Пока же работать в украинском публичном пространстве – скорее вызов, нежели радость”.
История с граффити на Грушевского лишь подтверждает, что государство должно защищать любые памятники истории и культуры не выборочно, а системно. К сожалению, пока эта защита происходит достаточно хаотично: либо при пристальном публичном внимании и давлении профессиональной среды, либо в ситуации форс-мажора, когда объекты уничтожаются кем-то, или разрушаются из-за аварийного состояния.