В современной Украине об этом феномене репрессий, сопровождавших самоотверженное строительство светлого коммунистического будущего, говорят и пишут очень и очень редко. Психиатры, лечившие здоровых, вспоминать такое не хотят, прежние идеологические солдаты КПСС и ленинского комсомола массово перешли в хорошо защищенные окопы политологии, а наиболее активные из них прежде стали сегодня гвардейцами нового идейного учения – научного национализма.
Нам, психиатрам, стало спокойнее. Мы уже защищены специальным Законом о психиатрической помощи, четко определяющим правовые основы нашей профессиональной деятельности. Молодые коллеги о нашем грязном и тоскливом прошлом ничего не знают. Историки наши также эту специфическую тему обходят. А жертвы, психически здоровые диссиденты, молчат. Раздавленные нищетой, болезнями, острым нежеланием вспоминать в деталях свой жуткий опыт «лечения» в специальных психиатрических больницах системы МВД СССР. Опасное состояние, не проговорив, не осмыслив прошлое, мы рискуем в него вернуться.
30 января в Киеве состоялась презентация книги воспоминаний одного из участников тех далеких событий, голландского политолога, историка и публициста Роберта ван Ворена «О диссидентах и безумии: от Советского Союза Леонида Брежнева до Советского Союза Владимира Путина». Прежде изданная на английском, книга была переведена по инициативе Ассоциации психиатров Украины и опубликована в Киеве «Издательским домом Бураго». Страшная и очень точная, искренняя книга. Не только о советской грязи. Там – и о нас, сегодняшних, воровитых, неумных, нежелающих принимать европейские ценности и нормы. И там же – о цинизме и лживости западной политической и психиатрической номенклатуры, умеющей легко прощать себе и себя.
150 человек почти полностью заполнили конференц-зал в доме Союза писателей Украины. Юристы, историки, врачи, журналисты внимательно слушали совсем не академическое сообщение Роберта ван Ворена и «отцов» русскоязычного издания его книги. Невероятным подарком всем нам была короткая, в 4 минуты, видеозапись психиатрической экспертизы в США знаменитого диссидента той поры, советского генерала Петра Григорьевича Григоренко. Была дискуссия. Умная, честная дискуссия о прошлом и настоящем. Руководители психиатрической системы страны активно участвовали в ней … Два часа пролетели как мгновение. Уставшие после рабочего дня люди явно готовы были продолжать общение, слушать еще и еще автора книги. К сожалению, не смогла прийти на презентацию министр здравоохранения Раиса Богатырева, давно и тепло знакомая с Робертом ван Вореном.
Поверьте, там было действительно хорошо. По-настоящему хорошо, для сердца. Кто-то из журналистов, покидая зал, заметил: «Здесь, сегодня я еще раз убедился, мы действительно изменились, мы уже очень далеки от реалий России. У нас явно есть основания для надежды. Несмотря на бесконечные глупости наших политиков…»
Ниже предлагаем вашему вниманию отрывки из статьи Семена Глузмана "Пытка психиатрией. Механизм и последствия", которая была опубликована в Британском психиатрическом журнале (British Journal of Psychiatry) в 1992 году.
"Мы поставили перед собой цель исследовать состояние людей, освобожденных из психиатрических тюрем, людей, наказанных психиатрическим лечением исключительно по политическим мотивам. Нами использованы только те случаи, в которых необоснованность психиатрического ярлыка подтверждена комиссиями Всемирной психиатрической ассоциации, Американской психиатрической ассоциации, экспертами других стран или компетентными неполитизированными психиатрами в самом СССР.
Сбор материала для исследования представлял определенные трудности, типичные при обследовании людей, подвергшихся насилию с проявлением жестокости. Такие люди редко спонтанно рассказывают о пережитых потрясениях, болезненно реагируют на воспоминания ухудшением ночного сна, легкой депрессией, снижением коммуникабельности.
Несколько лет тому назад я попросил телевизионную ведущую Ольгу Герасимюк посвятить одну её программу тогда ещё живому Васылю Пидгородецкому, отсидевшему в тюрьмах и лагерях СССР 37 лет за желание жить в независимом украинском государстве. Миллионы украинских граждан смотрели эту программу, где мы, Ольга и я, прямо просили: люди, помогите больному старику! Позвонил один человек, бизнесмен из Львова. Только один!
— Семен Глузман
Всего исследовано 22 человека, из них две женщины. Основным методом исследования было так называемое свободное интервью, но с выведением на интересующие нас темы. Кроме этого, мы опирались на официальные документы — как судебные, так и медицинские, — письменные воспоминания, в том числе и неопубликованные.
Исследуемые нами люди находились на принудительном психиатрическом лечении в разное время в различных психиатрических учреждениях СССР в период с 1968 по 1987 г. Их возраст во время психиатрического заключения варьировал от 23 до 62 лет; 14 испытуемых имели к моменту ареста законченное высшее образование, 17 — имели семьи".
"Все нами исследованные люди были арестованы, а затем направлены на принудительное психиатрическое лечение исключительно по политическим мотивам. В большинстве случаев арестам предшествовали прямые конфликты с органами власти, потеря любимой работы, давление властей на членов семьи".
"Бывшие узники специальных больниц и международные эксперты свидетельствуюто том, что пройти между кроватями было трудно даже одному человеку. Говорить о каком-либо передвижении одновременно нескольких не приходится. Таким образом, узники были обречены постоянно пребывать на кроватях сидя или лежа, дыша спертым воздухом".
"Самым тяжелым физическим мучением, по словам бывших узников, было отсутствие в камерах туалетов. Отправление физиологических потребностей допускалось только в установленное администрацией время суток и в строго предусмотренные для этого три минуты для каждого. Полагаем, нет смысла комментировать это... Достаточно лишь напомнить, что основную часть контингента составляли не диссиденты, а действительно тяжело больные, психически дефектные люди с разрушенными нравственными нормами".
"Несомненным физическим стресс-фактором были для узников и избиения, которым они подвергались со стороны уголовников-санитаров. Зачастую эти избиения были столь жестокими, что влекли за собой тяжелейшие последствия. Свидетели рассказывают и о конкретных случаях смертей в результате побоев, называют соответствующие имена".
"Тяжелые переживания об оставленных семьях также усугублялись в больнице; как рассказывал нам один из бывших узников специальной психиатрической больницы в Днепропетровске: «Я завидовал и семье Стуса, и семье Сверстюка, они могли гордиться, пусть и сквозь слезы, но гордиться. А мои родственники не были семьей политзаключенного, мои были семьей сумасшедшего...»
"Категорическое требование медицинского персонала, неприкрыто выполнявшего оперативно-следственные функции, отказаться от своих политических убеждений, подкреплявшееся резкой интенсификацией лечения шоками, нейролептиками и сульфозином, вынуждало многих узников-диссидентов прибегать в конце концов к идеологической мимикрии, демонстрируя «угасание бредовых образований».
"Узникам специальных больниц запрещалось иметь в камере бумагу и ручку, строго ограничивалось поступление книг и журналов. Таким образом, было невозможно всерьез переключиться на какие-либо иные занятия, хотя бы временно отгородиться и от собственной горькой судьбы, и от невыносимого окружения... В тех случаях, когда узники начинали заниматься изучением иностранных языков, врачи немедленно констатировали «ухудшение состояния» и увеличивали дозы нейролептиков".
"Многолетний узник специальных психиатрических больниц (врач по профессии) так описал состояние психически здорового, спокойного человека после введения высокой дозы нейролептика мажептила (тогда — наиболее употребляемого): «Представьте себе огромную камеру, где кроватей так много, что с трудом пробираешься между ними. Свободного места практически нет. А вам ввели мажептил и вы в результате испытываете непреодолимую потребность двигаться, метаться по камере говорить, и рядом с вами в таком же состоянии с десяток убийц насильников... а двигаться негде, любое ваше невыверенное рассудком движение приводит к столкновению с такими же двигательно возбужденными соседями... и так — дни, месяцы, годы».
"Самоощущаемые изменения психики как результат действия медикаментов фиксировались всеми узниками. Страх, что эти изменения необратимы, что никогда не восстановятся прежний характер, прежние жизненные и профессиональные интересы, угнетал узника чрезвычайно. Врачи, как правило, скрывали обратимость этих изменений, старались фиксировать страх с целью медификации политических или религиозных убеждений узника".
"Четыре человека сообщили нам, что именно тогда, в первые часы и дни в специальной больнице у них появились отчетливые суицидальные мысли, чего не было ни в момент ареста, ни в следственной тюрьме, ни во время этапирования."
"Бессрочность существования в больнице-тюрьме приводит к переживанию утраты будущего. Без фиксированной точки отсчета в будущем человек не может существовать."
"Р.Бартон изучая совершенно иной феномен — так называемый «больничный невроз» у больных шизофренией в обычных американских лечебницах — определил следующие причины специфической невротизации пациентов, которые, на наш взгляд, обусловливают и специфические изменения характера узников специальных психиатрических больниц в СССР: 1) потеря контакта с внешним миром; 2) вынужденное безделье; 3) непререкаемый авторитет персонала; 4) потеря близких, личных вещей и личных дел; 5) чрезмерное применение лекарств; 6) атмосфера опеки; 7) потеря перспектив за пределами лечебного учреждения",
"Было бы чрезвычайно просто назвать имена врачей, обрекших своих безвинных сограждан на столь интенсивные муки, и тем самым закрыть тему. Но имена исполнителей здесь второстепенны. Впрочем, как и имена жертв".
"Каждой цивилизации присущ собственный психологический аппарат. Он отвечает потребностям данной эпохи и не предназначен ни для вечности, ни для человеческого рода вообще, ни даже для эволюции отдельной цивилизации. Ментальность, способ видения мира, отнюдь не идентична идеологии, имеющей дело с продуманными системами мысли; она во многом — может быть, в главном — остается непрорефлектированной и логически не выявленной. Ментальность — это не философские, научные или эстетические системы, а уровень общественного сознания, на котором мысль не отчленена от эмоций, от латентных привычек и приемов сознания — люди ими пользуются, обычно сами того не замечая, не вдумываясь в их существо и предпосылки, в их логическую обоснованность".
"Сознательно отвлекаясь от сегодняшних изменений в СССР, мы задаем себе вопрос: что лежало в основе практики диагностирования психозов у диссидентов? Если менталитет общества действительно включал в себя непоколебимую веру в декларируемые государством идеологические ценности, то вина врачей, в таком случае, минимальна, ибо тогда их грех — от неведения.
К сожалению, неведения не было, позиция Снежневского и К° была осознанной. Есть одно абсолютное доказательство того, что общество не испытывало иллюзий ни по отношению к своим лидерам, ни по отношению к государственной идеологии. Это неоспоримое доказательство — в фольклоре, в тысячах и тысячах остроумных анекдотов, циркулировавших в обществе десятилетиями, несмотря на опасность «распространения заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй», — как было сказано в статье 187-1 Уголовного Кодекса УСССР, что служило обычной формулировкой судебного обвинения диссидентов. Анекдотов, откликавшихся немедленно на любые идеологические новации, в том числе и на саму практику использования психиатрии для расправы над анекдотчиками..."
"Как описать в терминах медицинской дисциплины так называемую свободу прежних узников, если она, эта свобода, включала в себя (если не для всех, то для многих): а) продолжение репрессий, как закамуфлированных, так и явных; б) одиночество, как моральное, так и физическое; в) бедность, отсутствие собственного жилья; г) использование властями родственников для оказания давления или для банальной слежки; д) отсутствие в стране каких-либо реабилитационных центров для жертв пыток (в отличие от государств с авторитарными режимами — Пакистана, стран Латинской Америки и т.д.); е) наличие психиатрического «ярлыка» со всеми вытекающими из этого опасностями и правовыми ограничениями".
"Разумеется, люди, освободившиеся из психиатрического заключения в так называемый период перестройки, были в несколько иной ситуации. Как правило, им уже не угрожало преследование со стороны властей. Хотя и здесь были исключения: двое из наших исследуемых вновь подвергались принудительной психиатрической госпитализации, но на короткий срок, в обычные психиатрические больницы и без интенсивного медикаментозного «лечения».
"Сейчас, как и ранее, в стране отсутствуют независимые центры по реабилитации жертв пыток, подобные тем, что оказывают помощь в Исламабаде, Копенгагене, Буэнос-Айресе".
"При среднем возрасте диссидентов, направленных на «лечение» в специальные больницы -35 лет, средний срок пребывания в них был 2 года. Но были случаи, когда необоснованное содержание в специальных больницах достигало 20 лет. Следует учитывать, что многие диссиденты в течение своей жизни направлялись на такое «лечение» неоднократно. Достаточно сказать, что часто вслед за освобождением из психиатрической больницы человека арестовывали и наказывали уже тюремно-лагерным заключением (т.е. эпизоды психиатрического наказания сопровождались общеуголовным наказанием)".