Я открываю дверь в палату. Маша, худенькая бодрая девушка, поправляет что-то у окна, на подоконнике два букета тюльпанов, желтый и розовый. Мы тоже принесли с собой цветы, белые.
- Проходите, ребята, присаживайтесь!
Маша улыбается, поправляет волосы, улыбается. Выглядит веселой, но очень худая. Интересуемся, как она себя чувствует.
- Вчера я была как овощ, сегодня уже лучше. Так непривычно, столько людей вокруг меня, все что-то предлагают... Здесь кормят, спрашивают, что я хотела бы съесть, но я пока есть не могу совсем, не могу себя заставить физически. Извините, насморк немного..
Маша шмыгает носом. Заболела еще в плену, говорит.
- Они мне говорят: “у тебя курортные условия”. Мол, если не бьют - то это курорт. Вот, теперь лечат меня после курорта… Дольше всех я у них просидела. Даже окрестили меня “Махан”. Есть пахан, а я – Махан. Авторитет (улыбается). По их пониманию, я была со всеми условиями, в теплой камере, проветривание…
- Ты была в одной или нескольких локациях?
- Изначально я была в “МВД ЛНР”. Но оно не занимается военными преступлениями, оно занимается криминальными делами. А потом меня перевели в “МГБ”(“министерство госбезопасности” - авт.). И они вели мое дело в течение всего этого времени. Полтора месяца была в изоляторе временного содержания, потом СИЗО, потом подвал МГБ… Все подвалы ЛНР – “мои”, я везде была. Потом, когда стало известно, что на обмен, перевели в комендатуру.
По словам Маши, не все относились к ней жестоко, были и сочувствовавшие, которые считали обвинения против нее странными:
- Говорили, мол, Маш, какой-то ты недо-правосек, неужели все так плохо с кадрами, что тебя решили координатором назначить? Потом пугать стали, мол, когда тебя поменяют, будешь в подвале СБУ сидеть, будут тебя пытать, не жди обмена, будет хуже, чем у нас.
Нас прерывают женщины из персонала больницы – просят выйти из палаты. Маша тоже не знает, зачем.
- Процедуры? – спрашиваю.
Женщины молчат. Уже в коридоре врач нам объясняет: «приедет Администрация Президента. Ждите». Мы отправляемся в коридор. Через полчаса ожиданий в двери больницы входит пресс-секретарь Президента Святослав Цеголко и идет к Маше в палату. Прошло не менее 40 минут, прежде чем он вышел из палаты и подошел к нам поинтересоваться, из какого издания журналисты. Мы также поинтересовались, какова цель визита Александра. Он ответил, что цель – проведать, узнать, как Маша себя чувствует, и передать подарок – айпад, потому что у девушки забрали всю аппаратуру, а техника ей очень нужна.
После его ухода мы продолжили интервью.
- Ты знала, чьи дома ты фотографировала, когда твой друг тебя попросил это сделать?
- Я объясняла следователю, который вел мое дело, что если бы я делала это осознанно, зная, чьи эти дома, я бы никогда не подошла уточнить адрес, сделала бы это тихо и незаметно. А так я просто стояла и обычно фотографировала. Я у Юры (Асеева - авт.) спросила, что это за дом. Он мне ответил – обычный частный дом. Спросила, а зачем это? Говорит, для работы нужно. Я подумала, что если это пишет украинский журналист, может быть, о сбежавших олигархах, о разбитых сепаратистами домах, я так это понимала. И думала, что административные здания – это одно, а частные дома – не представляют угрозы. Из дома как раз вышли люди, и я к ним подошла уточнить адрес. А они на меня смотрят, обалдевшие, мало того, что фотографирую, еще и адрес спрашиваю. «Пройдемте-ка с нами», - говорят.
- Они были вооружены? Как-то представились?
- Зачем им представляться, они чувствуют свою власть. Они были в гражданском, без оружия, а внутри уже были люди с автоматами. У меня был шок, я не ожидала, что подобное вообще может произойти. Не могла представить, что вляпаюсь в такую историю, что меня так подставят. Оказалось, это чуть ли не генштаб “ЛНР”.
- Вы говорите о журналисте, который попросил вас сфотографировать. Вы с ним общаетесь?
- Юра Асеев? Он же Гуков. Он на обмен тоже приехал, но я не могла ему в глаза смотреть. Он сейчас утверждает, что я знала, на что шла, это неправда. Мы раньше общались, как коллеги, на брифингах, пресс-конференциях, когда в наших краях была украинская власть. Потом многие уехали, в том числе, и он. И поскольку я поехала в Луганск, решил меня попросить. Я до сих пор не могу понять, как можно было так поступить.
- Где ты работала до событий на Востоке? У тебя было с собой какое-либо удостоверение прессы?
- Я работала в луганской газете «Свободный Репортер». Об аккредитации “ЛНР” речи идти не могло, понятно, поэтому какие уж тут удостоверения.
Люди, которые схватили Марию на улице, были из так называемого СОБР - отряда быстрого реагирования. У них Маша пробыла ночь, и потом ее передали «МВД». “Если у меня «военное преступление», непонятно, почему меня месяц мурыжили в «МВД». Обещали, что скоро отпустят, а потом… передумали”, - рассказывает Маша.
- Они говорили, мол, скоро отпустим, понимаем, что ты не виновата, отпустим. А потом решили, какой персонаж, можно ее по телевизору показывать, как достижение! Такого преступника поймали, долго вели, спецоперация…
- Откуда они получили о тебе информацию, у тебя были открыты соцсети?
- Да, у меня были фото с символикой Правого сектора… Но дело даже не в соцсетях, они пришли ко мне домой, забрали всю мою технику, компьютер. Устроили обыск, забрали все, вплоть до палатки, о деньгах я уже не говорю. Все, что могли, доблестные «милиционеры ЛНР» себе прикарманили.
- Был момент, когда ты поняла, что ты там надолго?
- Да. Сначала начальник отдела «МВД» мне говорил, мол, все, ты не виновата, мы знаем, будешь ходить отмечаться, тебя допросят и отпустят. А потом по телевизору выступает «министр МВД», Корнет, и рассказывает: мы поймали опасного преступника… Это было похоже на зоопарк, в котором нет слона, его не могут себе позволить. Но есть маленькое пони, которому надевают поролоновые уши, хобот, и для неискушенной публики «покатит» за слона. Посмотрите, у нее символика ПС! Ведь это доказывает все, она даже не просто «правосек», а координатор!
- Было тяжело на допросах?
- Сначала были тяжелые допросы, моральный прессинг. Пистолет к голове, к коленке, огромные мужики кричали, что покалечат… Не стреляли. Но угрозы с пистолетом были очень реалистичны. Орали, что руку сломают, показывали включенный шокер, мол, пытать будем. Говорили: «Была бы ты здоровая, тебя бы не жалко было бить, а так хрупкая девушка, жалко». Спасибо родителям, так сказать, что я девочка...
Один из следователей бил ногой по столу, когда хотел меня ударить. А потом, спустя время, уже с рюмкой коньяка: «Маша прости, я был неправ, ты хороший человек». Разное было отношение, и оно постоянно менялось.
- В МГБ все происходит более «благородно», что ли. Сначала «ты, тварь, жителей убивала, мразь», и тому подобное. Но потом приходится узнавать друг друга, уже не по мифам и слухам, меняется отношения. В какие-то моменты им было меня жаль, мне так кажется. Когда сорвался один обмен, второй, они мне говорили : «Маш, не переживай, все нормально будет, держись». Правильных слов не могли найти, но старались, как ни странно.
- Что за люди с тобой находились? За что их задержали?
- О, это тянет на отдельную главу книги… Столько разных судеб. Я хотела максимально сохранить все в памяти. Люди разные. В ИВС (изолятор временного содержания - авт.) сидят одни «ополченцы». Вначале нормально «ополченца» невозможно воспринимать, это негативный человек в принципе. Потом понимаешь, что ты с ним будешь находиться в одном месте долгое время, начинаются взаимовыручка, он тебе что-то дал, ты ему, там, чай. Поневоле отношения меняются.
В СИЗО посадили в камеру с “зэчкой” с 5-ю судимостями, наркоманкой, вот такая компания. О чем можно общаться? Или садят к женщине, у которой весь дом разбит бомбежкой, и говорят ей: «Мы тебе корректировщицу посадим». Можете представить, какое у нее будет отношение? Но их предупредили, что если будут конфликты, у заключенных будут проблемы, поэтому драк не было, и меня не трогали. Думаю, если бы у них была возможность, они бы, конечно, ею воспользовались.
По телефону кому-то могли сказать: «У нас тут корректировщицу посадили!» Морально с ними тяжело находиться, испепеляющая ненависть, прессинг. А когда момент прощания – Маша, на тебе того, того, вроде как помягче. Мы все там одногодки были. 29-32 года.
- А по каким «статьям» сидели другие люди?
- Разбой, мошенничество. Все - из Луганской области.
Одно время я находилась в одной камере вместе с девушкой Н. Она была из России. Девушка совсем не глупая, хочу заметить. Но на волне “русской весны”, скажем так. Какое-то время мы спорили, и ясно, охрана от этого только удовольствие получала. Потом понемногу мы с ней начали находить то, что нас объединяет, а не разделяет. Помните, когда Толоконникова из Pussy Riot сидела в колонии, среди всех зэков была одна девушка ее уровня, но противоположных взглядов, и им было, о чем поговорить? Пришел момент, когда я ей сказала: “Н., ты умный, интеллигентный человек. Давай не будем ругаться и давать им возможность делать ставки”. Мы просто перестали говорить про “нашкрым”, “русскую весну”. И когда ее попросили на выход, она даже сама спросила, можно ли еще остаться пообщаться.
- Как выглядел твой быт?
- О… (смеется) Меня, кстати, постригли там. Первый раз меня постригли девочки в тюрьме, ножницами. У меня были длинные волосы. Но когда отключают свет, воду, а голову мыть надо, волосы распутать потом невозможно. Набрал воды, экономишь… А в январе попала в комендатуру, МГБ, там условия – ужас. Если «начальник полка» разрешит, тогда удастся помыться. Я решила, надо постричься. Ну, один из конвойных говорит: «Я умею стричь». Ну, говорю, ты мне дал надежду!
- Ты с ними тоже так юморила?
- Есть момент, когда ты переступаешь этот барьер. Чтобы выжить, чтобы сохранить рассудок. В духе, «будете у нас на Колыме - нет, уж лучше вы к нам». Я провела с этими людьми в закрытом помещении больше года.
- Чего от тебя хотели на допросах?
- Чтобы сдавала пароли, явки. А я не знаю ровно ничего. Говорю, придумать могу. Хотите, возьму на себя убийство Кеннеди? Как хотите.
- А как к другим относились? Отличалось отношение с их стороны к тебе и к другим? Какими люди возвращались с допросов?
- В «МВД» никого не допрашивали, в «МГБ» мне рассказывал мой следователь, что «у нас в МГБ не бьют людей». Но те, кто уходил на допросы, возвращались с поломанными ребрами, гематомами. Просто «очень скользкие коридоры, люди там падают». Человек возвращался весь черный, в гематомах. На уши вешали динамомашину, клеммы. Это называется у них «звонить Обаме», током пытают.
Запомнился человек, который бабушек перевозил, помогал им пенсию оформлять. Но его обвинили в том, что он помогал “Айдару” Он сказал, что подпишет все, что угодно, если будут пытать. Дождались момента, когда человек уже был готов на все, отказался от машины, и отпустили. В одних шлепанцах, зимой - он в них в августе пришел. Так и пошел в шлепках в Старобельск, пешком. А сотрудники любят рассказывать, что «наш министр против пыток» - и сами в это верят.
- Арестованным оказывали медицинскую помощь?
- Приходил иногда врач и спрашивал: «Что у вас случилось?» Человеку ребра сломали! А они дают обезболивающее, пластырь на бровь разбитую наклеят и уйдут. Имитация помощи. Меня по возможности лечили, давали медикаменты.
- Ты знала, что происходило на свободе?
- Обрывочно. Те, кто со мной сидел, читали в интернете, «ой, Маш, про тебя пишут».
- У них был интернет?
- В телефоне. У них был, у меня нет, и им запрещали со мной делиться, они могли только рассказывать мне, что обо мне пишут. Конвой сказал, если узнаем, что она звонила, ни у кого телефонов не будет. Я была «самым опасным преступником». Жестко контролировали. Но мне так приятно было, когда они рассказали, что под АП собрались люди в мою поддержку. А журналисты из «Лайфньюз» убеждали, мол, соберутся и забудут про тебя, никому ты не нужна. Но периодически новости обо мне были, это очень поддерживало.
Очень часто люди меняли ко мне отношение после того, как знакомились со мной лично. Один сотрудник МГБ меня очень не любил. Но прочитал потом, что обо мне пишут украинские СМИ, и что-то на него очень сильно повлияло. «Так ты, оказывается, не такая, как о тебе рассказывают. Добрый, хороший человек». Потом сам мне рассказывал: «А ты знаешь, что о тебе написали?» Радовался, что есть что рассказать. С одной стороны, желали, чтобы у меня все было хорошо и меня скорее обменяли, с другой - «Мы тебя не отдадим. Мы к тебе привыкли».
Я не могла понять, кому нужен этот показательный зоопарк? Зачем им нужна именно я? Только потом я поняла: им нужна видимость заботы «республики» о людях. И они меня используют для картинки.
Меня осенило, когда бабушка в очереди на флюрограмму внезапно заявила мне: “А я вас видела!” Вас по телевизору показывали!” Нужен образ, чтобы ненависть направлять на конкретного антигероя, чтобы не понимали истинной причины проблем. Вот, во всех ваших бедах виновата Варфоломеева Мария! Как у Оруэла, 5-минутка ненависти, вот объект для ненависти. И виноват не тот Большой Брат, который не дает вам норму кофе или шоколада, а виноват оппозиционер во всех бедах. Хотелось спросить, неужели вам нечем больше гордиться, что вы так раскручиваете историю со мной? Все так плохо?
- Чем ты занималась в камере? Как коротала время?
- Первое время – время полной тишины. Но я старалась заниматься, подтягивала языки. Французский, итальянский, немецкий. Мне папа передавал посылки с книгами. Охрану я тоже «тиранила», дайте мне книги читать, все закончилось. Старалась отжиматься, спортом заниматься.
- Что вам разрешали? Прогулки были?
- Прогулки были только в СИЗО. Во всех остальных местах, где я была, никаких прогулок. Если посчитать, сколько я была на улице за год - получится где-то около суток.
Поскольку меня считали суровой преступницей, у меня был соответствующий режим. Полный абсурд. В комендатуре, когда была вроде как готовность обмена, решила пошутить. Говорю, так что, может мне скоро уже паспорт выдадут ЛНР, давно я у вас. Они это приняли всерьез, так возмутились: «Нет! Нет! Это невозможно! Ты враг народа!» Как будто я говорю о паспорте Монако, который мне откроет все границы, а не «ЛНР». Потом оказалось, что меня не обменивают. Обмен произошел только через полтора месяца.
- Что ты дальше думаешь делать? Есть какие-нибудь планы, желания?
- Мне пока сложно понять. Сложно адаптироваться ко всему. Меня год хранили в подвале, как овощ. Я привыкла к другому режиму, пассивному. Я хочу чем-то заниматься. Но пока не знаю, чем.
- Останешься в Киеве?
- Я ехала в Луганск только из-за бабушки, я бы никогда не возвращалась на эту нулевую точку. Я жила в Киеве с 20 лет, к чему-то стремилась, чего-то достигала. Когда возвращаешься в Луганск, это все, откат на ноль. Не вижу смысла туда возвращаться.
- Это правда, что среди охраны были твои сокурсники?
- Да. Два моих одногрупника, один из училища. Говорит: «Я Денис». И что, спрашиваю. Говорит: «Ты меня не помнишь?» Нет, говорю. Не узнала. Чаще всего от них можно было услышать: «Маша. Ты хороший человек, но меняй взгляды». Я для них была неправильной. Они меня пытались переубедить. «Загнивающий Запад». Перевоспитывали. Я объясняла, что имею право на свое мнение, и что взрослый человек.
День рождения у Маши Варфоломеевой - 9 марта. 30 лет она отпраздновала в тюрьме “ЛНР”. Такой день рождения, да еще и такая дата - в страшных снах не придумаешь. Но и здесь Маша находит милые моменты: один из охранников в этот день принес ей мороженое, а заключенные "ополченцы" сделали коробку из сигаретных пачек, обклеили ее фольгой.
- Чем увлекаешься?
- Мое хобби – фотография. Всегда получала кайф от подвижной фотосъемки. И французский язык. Но камеры, как вы знаете, нет, все забрали там. Главное – что я я на свободе, я жива, моя страна для меня сделала необходимые усилия, спасибо людям.