Указом президента в марте текущего года был утвержден состав конституционной комиссии. По своему статусу, способу формирования, задачам, а также численному и, в определенной степени, персональному составу эта комиссия выглядит преемником конституционного совета и конституционной ассамблеи, созданных соответственно в 2007 и 2012 годах. В общем, в духе старых лозунгов: «каждому президенту – по конституции!». Но если в случаях конституционного совета и конституционной ассамблеи имела место довольно откровенная имитация президентами процесса, то сегодня можно говорить об определенных подвижках, что настораживает.
В этой связи ограничусь риторическим вопросом: действующий президент может хотеть уменьшения или приращения своей власти? В любом случае, нынешняя конституционная комиссия, по моему убеждению, создана ненадлежащим в общественно-политическом смысле субъектом.
Конечно, президент уполномочен инициировать внесение изменений в Конституцию. Конечно, на данный момент он пользуется организованной поддержкой в парламенте, хотя оставим без оценки политическое качество этой поддержки. Однако принимать решение о внесении любых изменений в Конституцию уполномочен не президент, а парламент. Именно в парламенте как представительном органе должна формироваться сознательная (а не навязанная либо импульсивная, как это нередко происходит при голосовании в Верховной Раде) коллективная воля относительно конституционных изменений, которая будет хотя бы формально отражать не только условную позицию всего народа, но и точки зрения его разных частей.
Такой подход не является проявлением политического идеализма или наивности. Он предполагает элементарное понимание социальной роли и значения Основного Закона, требует умения и терпения и крайне необходим, учитывая уровень доверия общества к политикам и между самими политиками. Иначе снова будем стенать и что-то придумывать по поводу легитимности конституционных изменений. Не снимается и вопрос, а может ли власть, учитывая уровень её сегодняшней поддержки в обществе, инициировать и вносить изменения в Конституцию? Ответ на вопрос о том, не расшатают ли такие инициативы власти и без того шаткое состояние общества, уже получен.
Поэтому официальный процесс разработки принципиальных изменений в Конституцию должен проходить исключительно в парламенте и создаваемых им органах. Если помечтать, то эту работу может осуществить и созданный на основе специального закона (а не указа) орган, члены которого будут в тот или иной способ избраны – учредительное собрание. Хотя прекрасно понимаю, что при нынешней расстановке политических сил в Верховной Раде и вне её такой процесс пока что невозможен. Но, как писал Шекспир, ничто не вечно под Луной. Тем более в отечественной общественно-политической среде.
В свою очередь, то участие, которое принимали и принимают в работе нынешней конституционной комиссии отдельные народные депутаты, можно определить как ритуальное. А роль головы парламента как руководителя вспомогательного органа при президенте, каковым определена комиссия, даже с учетом человеческого фактора, выглядит, как минимум, политически пикантной. При этом всплывают в памяти терзания одного из его предшественников, который утверждал себя как «не первого, но и не второго».
Как и в случаях конституционного совета и конституционной ассамблеи, в состав нынешней конституционной комиссии было назначено чрезмерное количество людей, бесспорно достойных и заметных в своей профессии или по своим должностям. Но подавляющее большинство из них никогда не имело отношения к непосредственной подготовке конституционного текста или к профессиональной работе по его реализации.
Конечно, у нас бытует мнение, что подготовка Конституции сродни футболу, в который умеют играть как бы все. Но практика это опровергает. К примеру, подготовленные подобным способом и принятые в декабре 2004г. конституционные изменения, согласно которым страна формально живет и сегодня, политически и юридически искалечили Основной Закон, о чем не раз разными словами говорили разные отечественные и зарубежные аналитики.
Проблему качества предложенных сегодня конституционных изменений могли попытаться решить технически, если бы была создана одна малочисленная рабочая группа конституционной комиссии, состоящая из юристов с надлежащими специальными знаниями и опытом. Они бы подготовили проект или проекты. Так было сделано в 1994-1996 годах, так следует сделать в перспективе, когда конституционная комиссия будет создана парламентом. Но нынешнюю комиссию по примеру конституционной ассамблеи 2012г. разделили на группы, которые по численности и персональному составу являются уменьшенным в числе воспроизведением комиссии и не выглядят эффективными для решения поставленных задач. К тому же нельзя считать нормальным, когда реформированием конституционных основ судебной власти занимаются действующие судьи вместе с хорошо понимающими их адвокатами, фактически попутно находящимися и на других должностях.
Отсюда возникают подкрепленные знанием мысли, что нынешней конституционной комиссии отводится роль средства одобрить подготовленные за её пределами ключевые для власти положения текста конституционных изменений в части децентрализации и судебной системы.
Как говорится, ждите (или уже дождались?) награждений и назначений. И убежден, что выделение в составе комиссии группы, которую обязали разрабатывать объективно наиболее общественно важные изменения в раздел Конституции о правах и свободах человека и гражданина, является в первую очередь приёмом отвлечь внимание от главного. Если не верите, следите за делами.
Общую картину не изменяет присутствие в составе нынешней конституционной комиссии людей, которые никак не выглядят адептами действующей власти, ведь подобный «технологический» подход был применен и при формировании конституционной ассамблеи в 2012г. Кстати, решение о непосредственном участии в комиссии иностранных наблюдателей и консультантов является неоднозначной новацией. Неужели комплекс острой политической неполноценности!? Правда, двое из таких консультантов стали затем двумя из трех экспертов, готовивших заключение Венецианской комиссии по содержанию конституционных изменений о децентрализации. Ну, тогда можно частично понять и простить.
Чудеса, связанные с попытками внедрить децентрализацию, произошли в самом парламенте, голова которого продлил предыдущую сессию на длительный срок. Целью такого продления было, в частности, сократить по времени парламентские процедуры внесения конституционных изменений. Это приводит к мысли о том, что с целью избежать излишней карикатурности в работе парламента в нашем Основном Законе, следуя примеру многих других стран, необходимо указать конкретные сроки очередных сессий. Мало сомнений, что провайдеры предложенных конституционных изменений поначалу посчитали возможным провести два соответствующих голосования в парламенте в конце августа и где-нибудь в начале осени. Но это означает их нежелание понимать смысл положений Конституции о порядке внесения в неё изменений.
Азбучной истинной является то, что значимость Основного Закона предполагает максимально выдержанный во всех смыслах подход к внесению в него изменений. В частности, это тот случай, когда надо строго следовать латинской сентенции festina lente. Юристы говорят о жесткости, трудноизменяемости конституций. Хорошо помню как в январе 1996г. трое из членов рабочей группы тогдашней конституционной комиссии, среди которых был и автор этих слов, чуть ли не на коленях завершали роботу над текстом проекта Конституции, уже одобренного комиссией. Так вот, сначала написали, что второе голосование в парламенте о конкретных конституционных изменениях должно иметь место в его следующий созыв. Затем смягчили позицию и решили, что второе такое голосование будет проводиться не ранее чем через шесть месяцев после первого. Но в итоге еще больше упростили текст, который и стал частью Конституции, наивно полагая, что второй раз голосовать за изменения на следующей очередной сессии парламента будет равно такому голосованию минимум через шесть месяцев после первого голосования, и никто не будет что-то здесь придумывать. Как видим, придумывают.
Чудными были действа, наблюдавшиеся в парламенте 31 августа. Оставив в стороне соображения о политических смыслах этих действ, отмечу, что тут не обошлось без грубых нарушений установленного законом порядка обсуждения в парламенте вопроса о внесения конституционных изменений.
Тех, кто глубже интересуется это темой, адресую за подробностями к статьям 30 и 149 закона о регламенте парламента. Хотя понимаю, что нас давно приучают индифферентно относиться к подобным нарушениям. Но неужели можно удовлетворяться тем, что в «правовом государстве» нарушен всего только законодательно установленный порядок внесения изменений в Конституцию?
Как бы там ни было, любые изменения к Основному Закону объективно связаны с реализацией нашей политики. Но они не предназначены служить средствами осуществления внешней политики, которая к тому же не воспринимается как абсолютно наша политика. Иначе Украина рискует стать в одну логическую цепочку с европейской страной Боснией и Герцеговиной, где конституция была разработана с активным участием международных посредников в ходе урегулирования длительного вооруженного конфликта. Более того, эта конституция является одним из приложений к соглашению, подписанному по результатам такого урегулирования. Неужели это наша дорога?