Это одно из самых масштабных культурных событий Киева, которое, кроме главных, везде обозначенных, функций, выполняет еще одну, косвенную. Каким-то мистическим образом Гогольфест аки заправская лакмусовая бумажка выявляет в обществе дураков.
Вернее, они сами всплывают. Дабы показать свою дурь, уникальную и переливающуюся разными оттенками, настойчивые противники фестиваля пытаются во что бы то ни стало донести свои мысли на форумах, в комментариях к статьям и, конечно же, уютной жежешечке.
Впрочем, обо всем по порядку. У меня, как у натуры исключительной впечатлительности, отношение к Гогольфесту простое – я его обожаю. Что, впрочем, не мешает мне здраво оценивать его недостатки: слабость визуальной программы (кашеобразность которой обещает смениться толковой кураторской работой Екатерины Бочавар в этом году) и вечные показы сборников короткометражек и невнятных экспериментальных фильмов в кинопрограмме (что тоже должно измениться – программа кино-показов более разнообразна) мешают сладостному чувству восторга захлестнуть тебя полностью.
Однажды я даже работала на Гогольфесте, просидев три недели фестиваля в информационном центре и отвечая на вопросы посетителей.
Кроме незабываемого опыта работы и коммуникации с разными людьми в огромном количестве, тот фестиваль принес еще один важный кирпичик в стену моего образования. Одним из наиболее часто задававшихся вопросов, если не считать прозаичные «Где тут у вас туалет?» и «Сколько стоит вход на выставку?», был «А при чем тут Гоголь?». Действительно, при чем?
Тогда в моем изможденном адским холодом Арсенала сознании вариант ответа был один: Николаю Васильевичу скоро стукнет 200 лет, чем не повод для фестиваля? Только сейчас, почти через два с половиной года после того Гогольфеста, я поняла, каким может быть второй вариант.
Я не открою вам тайну, если скажу, что одна из вещей, за которые мы любим Гоголя, и которые, собственно, и сделали его классиком мировой (мировой, не русской и не украинской, вы слышите?) литературы, – это его умение создавать незабываемые, но столь узнаваемые в быту характеры.
Ей-богу, если бы писатель жил сейчас, он бы сошел с ума от чувства преследования – из каждой щели, окна и телеэкрана на него бы смотрели Чичиковы, Хлестаковы и прочие Акакии Акакиевичи. Самая прелесть в чтении Гоголевского меткого языка, которым он пользуется, когда под перо попадается очередная Коробочка, заключается в том, что мы узнаем в его персонажах – целиком или частично – вполне реальных людей.
Мало того, вооружившись Гоголевским сонмом образов, мы можем соорудить целую серию поведенческих маневров, которые позволят нам адекватно сосуществовать с такими людьми.
То же самое происходит и с Гогольфестом (возвращаемся к косвенной его функции). Самим своим появлением в украинском пространстве фестиваль, созданный Владиславом Троицким и его командой, весьма по-гоголевски очертил жирной линией территорию, за которой начинается дремучий лес глупости, шароварщины и даже христианского мракобесия (чего только стоят обвинения организаторов в сатанизме, очень забавное чтиво, доложу я вам).
Когда с виду умный человек начинает возмущенно вопрошать «А при чем тут Гоголь вообще?» или просто метать камни в огород им. Николая Васильевича, изображая из себя нонконформиста и личность, способную к критическому мышлению, это навевает разные неутешительные подозрения. По сложившимся в нашей стране обстоятельствам, такое к себе отношение вызывает не только Гогольфест.
Просто личность Гоголя слишком одиозная для Украины, слишком масштабная, не помещается в узкие борозды коллективного мозга. Мало того, Гоголь личность даже в какой-то мере травматическая для украинского сознания, не прекращающего бороться с потребностью не только своей идентификации, но также и великих писателей-композиторов-кинорежиссеров.
Аналогичным образом в межгалактическое пространство выбрасываются такие словосочетания, как «”Молодость” не показывает украинское кино», «Джаз-Коктебель превратился в коммуну хиппи» и так далее. Но кино на «Молодости» показывают? Показывают. А джаз в Коктебеле играют? Еще как! На Гогольфесте делают все разом, и в этом году концентрация искусства в Киеве во много раз превысит норму, которая так мала для тех, кто фестиваль ждет каждый год не меньше, чем дети ждут Деда Мороза; но которая вполне удобна для тех, кто не в состоянии переварить феномен Гогольфеста, да еще в прихватку с современным искусством.
Если организовать срез мнений после очередного Гогольфеста и проанализировать их, то на их основе вполне можно будет построить чуть ли не новую культурную политику, а также ответить на ряд стратегически важных вопросов. Почему люди озабочены тем, что фестиваль проходил в непосредственной близости от Лаврских ворот, а не тем, что конкретно там происходило? Почему ищут дух Гоголя, если в программе нет спиритических сеансов? И наконец, откуда на Гогольфесте так много хипстеров? Впрочем, на последний вопрос можно не отвечать.
Так или иначе, Гогольфест готовит нам много открытий. Даже если вы не побываете, к примеру, на опере Владимира Мартынова «Дети Выдры», а отдадите предпочтение другим фестивальным событиям, вполне возможно, вы все равно сможете ответить на один из этих важных для страны вопросов. А там и до тайны мироздания недалеко.