Лента «Храбрый воробей» китаянки Нанфу Вонг, вошедшая в конкурсную программу «Docu/Право», рассказывает о попытках правозащитницы Йе Хайень защитить несовершеннолетних детей, подвергающихся сексуальному насилию. Преступления совершаются не без участия директора школы, где учатся дети, и вскоре выясняется, что в Китае очень распространена практика давать взятки высокопоставленным чиновникам в виде школьник. Йе Хайень начинают преследовать и режиссёр сопровождает изгнанную домовладельцем активистку и её 13-летнюю дочь в их скитаниях, пытается вместе с ними отыскать новое жильё и сама подвергается нападениям нанятых правоохранителями “титушками”.
Так само создание фильма становится частью протестной кампании, и повествование приобретает характер экстремального реалити-шоу о борьбе за справедливость, которой можно добиться только дорогой ценой. «Задиристый воробей» с особенной выразительностью изображает правозащитников в качестве святых нашего времени, чья душевная неколебимость и способность к самоотречению граничат с юродством. Одной из самых известных акций Йе Хайень становится предоставление бесплатных сексуальных услуг, благодаря чему ей удалось привлечь внимание к повседневному аду существования девушек, вынужденных заниматься проституцией, чтобы содержать свои нищие семьи.
Женский гражданский активизм вообще оказался одной из главных тем фестиваля. Противостояние диктатуре нескольких хрупких женщин, чьи мужья, сыновья и товарищи были замучены, сидят в тюрьмах или запуганы, выступает свидетельством острого кризиса патриархальной модели. Название картины Марии Павловой из конкурса «Docu/Право», «Дорогой дядя Вова», воспринимается как ироническое указание на этот кризис - это почтительное и вместе с тем фамильярное обращение, словно включающее президента России в семейный круг. Оно вполне уместно, поскольку благодаря этому “отцу народа” супружеская жизнь молодой актрисы кукольного театра Жени сводится к посещению судебных заседаний и СИЗО, где сидит её муж, арестованный по «Болотному делу».
Основными персонажами картины выступают мать и бабушка Жени, становящиеся преданными и решительными соратницами в её мытарствах. Четвёртая женщина в этой истории - режиссёр, которая, хотя остаётся за кадром, исполняет роль наперсницы главной героини: Женя обращает к её камере переживания и сомнения, которыми избегает делиться с родными. Зритель вовлекается в пространство этой семейной драмы, ставшей отражением национального бедствия, будто сам становится собеседником этих обаятельных и сохраняющих решимость женщин. Так реплики Павловой, подчас звучащие из-за кадра, словно отражают нашу собственную реакцию.
Лента Павловой показывает и обособленность этого мира противников и жертв режима. Чувство одиночества, отчуждённости, приступы отчаяния лучше всего передаёт сама Женя: «Приходишь на митинг, где видишь очень много ментов и очень мало участников, несколько лидеров, которые говорят какую-то чушь. Ты их поддерживаешь потому, что только эти люди способны сделать что-то, чтобы спасти Лёню, и при этом они не способны вообще ни на что. И подчас ты спрашиваешь себя: а что я здесь делаю?»
С наибольшим драматизмом эта тема обречённости правого дела отражена в ещё одной ленте, действие которой разворачивается в России, - фильме из программы «Сквозь иллюзии» «Грозный-блюз» швейцарца Николы Белуччи. Картина посвящена правозащитницам из феодальной вотчины Кадырова. Подъём национального самосознания, энтузиазм гражданских преобразований остались в прошлом и кажутся мало вероятными в будущем. Героини картины - практически всё, что осталось от эпохи демократических борений, растворившихся в хаосе войны и залитых кровью. Потеряв надежду на сколько-нибудь существенные изменения, они продолжают свою смертельно опасную деятельность в попытках облегчить участь хоть нескольких из своих соотечественников. Вместе со своими подопечными – по большей части, стариками, дети которых были похищены кадыровскими опричниками, – правозащитницы пребывают словно в некоем вакууме, отделённые от большинства сограждан, старающихся ничего не знать и ни о чём не помнить.
Столь же глубокая пропасть, отделяющая участников событий от тех, кто не хочет об этих событиях даже задумываться, показана в польской картине из конкурсной секции «Docu/Жизнь» «Алиса в стране войны», снятой нашими соотечественницами Алисой Коваленко и Любовью Дураковой. Эту работу, в которой одна из постановщиц оказывается центральной героиней, вторая же является её близкой подругой, отличает ещё большая откровенность, погружение в сферу интимных переживаний, чем фильмы, упоминавшиеся выше. Фильм передаёт зрителям опыт пребывания в зоне военного конфликта, включающий пленение, допросы, гибель друзей, и опыт, сознательно пережитый человеком сугубо гражданским. При этом “Алиса” демонстрирует, каким смехотворно жалким выглядит стремление отгородиться от этой новой реальности, в которой вынуждены существовать тысячи наших соотечественников: зритель, который попытается свести происходящее в «зоне АТО» к добровольным военным играм великовозрастных оболтусов, сможет узнать себя в одном из героев ленты, оправдывающем подобными рассуждениями своё неучастие в происходящем.
Военному опыту посвящены и немецко-израильские «Цензурированные голоса» Мор Луши, выстроенные на записях участников Шестидневной войны и хроникальных кадрах событий того времени. Эти записи, некогда забракованные по цензурным соображениям, предстают рефлексией воевавшего поколения, исповедью людей, в которых необходимость убивать не убила сострадание, а владеющая окружающими патриотическая эйфория не заглушила угрызений совести и гласа рассудка.
При всей исторической и индивидуальной конкретике, фильм воспринимается не столько как нелицеприятный экскурс в историю Израиля, сколько как универсальный рассказ о том, что даже самая справедливая война не только может вестись несправедливыми методами, но и может обернуться войной захватнической; о том, как гражданский может незаметно для себя стать военным преступником; и о том, как враги из перемещающихся вдали точек превращаются в живых людей, с которыми можно связать собственные воспоминания о пережитом ужасе. «Цензурированные голоса» предстают притчей, изображающей поведение человека на войне, сохранение человеческого в нечеловеческих условиях, противостояние личных убеждений и общественных идеологических установок.