Сюжет пересказывать нет смысла – он красноречиво изложен в трейлере. Поначалу Тарантино выстраивает сцены таким образом, чтобы мы решили, что кто-то один из девяти людей в хижине (их и в самом деле девять, а не восемь) противостоит большинству, и гадали, кто же это. Женщина с фингалом (Дженнифер Джейсон Ли) против мужчин? Чернокожий охотник за головами (Сэмюэл Л. Джексон) против белых? Тихий дедушка, угрюмо восседающий перед камином (Брюс Дерн), против двух групп прибывших в хижину гостей, ни к одной из которых он не принадлежит? Но очень быстро принцип “один против восьмерых” перестает работать. Постояльцы “Галантереи Минни” начинают раскалываться на оппозиции: Север – Юг (одно из важнейших мест в сюжете занимают воспоминания о гражданской войне, которая закончилась незадолго до событий фильма), воевавшая старость – наглая молодость, законники – преступники и так далее. Ни одна из видимых коалиций не может продержаться и получаса – их участникам для этого недостает ни терпения, ни мудрости.
Перенесите эту метафору на какой-нибудь геополитический спор и все встанет на свои места: своей “Омерзительной восьмеркой” Квентин Тарантино ставит этой планете “ноль”.
В одном из недавних интервью режиссер высказал уверенность, что вестерн – это единственный жанр в кинематографе, позволяющий показать состояние американского общества в год, когда снимается тот или иной фильм. И его “Омерзительная восьмерка” – яркий тому пример.
Осенью прошлого года Тарантино принял участие в демонстрации в Нью-Йорке, целью которой было высказаться против полицейского насилия в Штатах (согласно статистике The Guardian, за 2015 год полицейские в США застрелили 1138 человек). Увидев режиссера на фотографиях с митинга, полиция Нью-Йорка обиделась и пообещала бойкотировать его новый фильм. До бойкота так и не дошло, но режиссер показал свою позицию: он против насилия в реальной жизни, оставляя ему место только на целлулоиде.
Поэтому насилие в “Восьмерке”, поначалу кажущееся возмутительным, к началу третьего часа переходит в разряд утомительного. Вас может не отпускать ощущение, что Тарантино над вами издевается – и вы будете абсолютно правы. Только в отличие от “Джанго освобожденного”, в котором режиссер издевался просто потому, что мог, в “Восьмерке” ему есть, что сказать.
И говорит он, надо отметить, много – часто рефренами, как в песнях, и периодически переходя на заговорщицкий тон, которым родители рассказывают детям сказки. Одна из самых пугающих сцен фильма вообще происходит под рождественскую песню “Тихая ночь” – и в ней нет ничего, кроме быстрых флэшбеков и монолога Сэмюэла Л. Джексона. Страшная сказка, рассказанная у камина, – только начало неизбежной кровавой бани (это не спойлер – вы что, сомневались, что Тарантино обойдется без рек крови?), что закольцовывает события и наглядно иллюстрирует тезис о неизбывности насилия в американской и мировой истории.
При этом, естественно, абсурдно обвинять Тарантино в том, что он пропагандирует насилие, или расизм, или мизогинию (героиня Дженнифер Джейсон Ли в фильме получает на орехи не меньше, чем все остальные – и это точно станет темой для обсуждения феминистками). Его задача видится, скорее, в перенасыщении зрителей гиперболизированным насилием настолько, чтобы единственным желанием после фильма было пойти и обнять плюшевого медведя, а не взять в руки пистолет.
Но вся эта мораль была бы слишком пошлой, если бы Тарантино не упаковал ее в жанр вестерна, снятого на пижонский формат Ultra Panavision 70, который не использовался в Голливуде уже 50 лет. Зачем снимать на 70-миллиметровую пленку, если большая часть действия происходит в закрытом пространстве? В кинотеатре вы поймете, зачем: этот формат дает Тарантино возможность построить кадр, вместив в него всех важных для сцен персонажей, даже если они по драматургическим причинам находятся в разных углах хижины. Оставим в стороне визионерию Эммануэля Любецки в “Легенде Хью Гласса” – операторская работа Роберта Ричардсона в “Омерзительной восьмерке” – это настоящий мастер-класс для всех операторов в мире.
Вдобавок к еще одному мастер-классу – по написанию сценариев, Тарантино дает очередной урок по тому, как нужно сопровождать свой фильм музыкой. Оригинальную музыку к “Омерзительной восьмерке” написал Эннио Морриконе, и, в отличие от того же “Джанго”, в фильме мало другой музыки, но каждая использованная Тарантино песня бьет точно в цель. Самый яркий пример – композиция Роя Орбисона, которую режиссер припас для финальных титров. Дождетесь финала – обязательно прислушайтесь к словам.
Единственное, в чем режиссерское чутье подвело Тарантино – это хронометраж “Восьмерки”. Украинскому зрителю досталась щадящая версия, на семь минут короче, чем “идеализированная” – с увертюрой и антрактом (ее показывают только на пленочных копиях). Но выдержать почти три часа диалогов, построенных на повторах и словесном пинг-понге, ответ на подачу в котором может поступить через полтора часа, представляется сложным. Но не невозможным, особенно, если принять как данность тот факт, что все, что делает Тарантино, – не просто так. В отличие от “Джанго” – его-то как раз можно считать промежуточным звеном между “Бесславными ублюдками”, снимая которые Квентин открыл для себя прелесть восстановления исторической справедливости, и “Омерзительной восьмерки”, в которой он понял, что справедливость – это, по сути, удел убийц.
В прокате с 14 января.