Начинается «Фабрика ничего» как сыроватый, крупнозернистый реализм с ничем не прикрытой любовью к сверхкрупным кадрам и долгим групповым спорам разъярённых мужчин и женщин. Начинается он ночью с предотвращения рабочими завода, производящим некие неназванные металлические изделия, вывоза оборудования с фабрики. Очевидно, руководством и втихую. Всё-таки упустив одну из грузовых машин, рабочие договариваются дежурить на фабрике круглосуточно, но правление тоже быстро перегруппируется и нанимает кризисный менеджмент, который под видом разговоров о новых возможностях просто всех уволит, предложив какую-то компенсацию. Завод уже не работает, но рабочие вынуждены ходить и делать ничего, чтобы не было формального повода их уволить. На уговоры они тоже не поддаются, а затем решают устроить забастовку с требованием запустить завод и дать им работу, и в какой-то момент перестают пускать на завод менеджмент. Пока идёт забастовка, по закону их нельзя уволить. Не может ничего сделать и полиция, так как рабочие завода находятся на местах, плюс, это приватная собственность, куда полиция не может заходить просто так. Тем более, у рабочих появились защитники в виде общественной левацкой организации чуть ли не марксисткого толка, которая наняла им адвоката. Руководство полностью самоудаляется и бастующие остаются с немного разграбленным, но ещё дееспособным средствами производства фабрики один на один.
До этой довольно абсурдной ситуации фильм доползает спустя полтора часа времени, и к этому времени понятно, что перед нами история не столько противостояния характеров, сколько идеологических позиций. С одной стороны находится формальный главный герой – рабочий по имени Зе. В какой-то степени он воплощает некого «среднего рабочего». Он – единственный, чью жизнь вне завода показывает фильм. Она посвящена обычным повседневным обязанностям, радостям, проведению времени с ребёнком или выплескам накопившегося стресса. Зе хочет иметь работу, он хочет продолжать забастовку, но на него давит девушка, которая хочет, чтобы он взял компенсацию, а кроме того, у него просто заканчиваются деньги. В общем, это даже не позиция. Это сопротивление давлению пустого желудка. Её же озвучивают и другие персонажи куда более явно – мол, забастовкой мы не прокормим своих детей.
На другой позиции – не столько те помогающие им социальные деятели левого крыла, сколько появляющийся к исходу полутора часов новый персонаж с видом безумного профессора, который с самого начала фильма чертыхаясь ездит по Португалии и всё никак не может найти, что ему нужно. Оказывается, он ищет именно наш завод. Он предлагает нашим рабочим путь самоуправления фабрики, что словно бы опять создаёт систему неравенства и несправедливости, от которой жизнь словно не может убежать: насколько эти предлагающие помощь являются кукловодами, просто отрабатывающими на простых работягах свои теории за их счёт.
В последний час фильм всё более стилизуется, в какой-то момент взрываясь целым рядом музыкальных номеров, идущих подряд, и вдруг обретает самосознание по поводу своей киноприроды. Отчасти это объясняется фигурой «безумного профессора» (который в действительности – итальянский документалист Даниэле Инкалкатерра) в последние полчаса выполняющего роль суррогатного режиссёра этого фильма. В 2004 году он снял фильм Fasinpat (Fabrica sin patron), то есть, «Фабрика без хозяина» про фабрику в Аргентине, которой заправляли сами рабочие. Кроме этого, «Фабрика ничего» сам базируется на реальном случае на фабрике лифтов в Португалии, которая сумела просуществовать на началах самоуправления более 35 лет с середины 70-х годов. Но оба этих случая, в Аргентине и Португалии, произошли после революционных перемен в странах, когда подобные исключительные случаи пусть и редко, но были возможны. Поэтому уход «Фабрики ничего» в какие-то жанровые условности – это, возможно, дань тому, что в наше время подобная ситуация с заводом абсолютно невозможна, ирреальна.
Вышеописанное противостояние абстрактной идеологии и буквальной повседневности рабочего человека выписано как длинные эпизоды групповых споров с крупными планами и сумбурной речью, которые в отдельные моменты могут стать настоящим испытанием на выносливость зрителя, и такие же длинные эпизоды повседневной жизни Зе, где преобладает средний план и много молчания.
Зато финальная его оценка выглядит более позитивной. Он начинает восприниматься как огромная панорама девальвации человеческого труда в современной пост-индустриальной системе, которой столько людей просто не нужно. Но при этом каждому в этой системе нужно питаться, одеваться и иметь жильё, за которое он может платить. Короче говоря, приобретать продукты и платить за услуги, в создании которых он больше не участвует.
«Фабрика ничего» не зря почти всегда имеет заним планом какой-нибудь скелет (иногда дымящийся) какого-нибудь индустриального монстра, и почти всё, что в нём присутствует выглядит как результат борьбы, страданий, но главное – человеческого труда, которые больше не нужны человеку, как и он им. Это кино, слоновье тело которого немного непропорционально по отношению к его голове, предлагает свой выход. С ним согласится, наверное, не каждый, оно выглядит пусть излишне затянутым, но достаточно злободневным экскурсом в механику того, почему нынешний мир отчаянно нуждается, может, не только в новой экономической философии, а и мировоззренческой.