- С началом волнений в Донецкой области мы оказались под Красноармейском. Начинали выполнение боевой задачи без всякого обеспечения — вообще. Без дождевиков, без полевых кухонь. Нам местные помогали. Полевые кухни остались в бригаде: с одной стороны, часть из них была поломана, с другой стороны — ими мало кто умел пользоваться. У нас были «сухпаи». Забегая вперёд скажу, что у нас были и американские сухпаи, «благодаря» которым можно ноги протянуть на третьи сутки. Хи-ми-я! На украинском сухпае неделю прожить можно. Потом твой желудок тоже скажет «Стоп!». Но нашу украинскую кашу, даже если нет возможности её разогреть, можно съесть так.
На моём уровне мы не знали, какая у нас боевая задача. Это знали вышестоящие офицеры. И в дальнейшем так и было: мы узнавали боевую задачу или перед маршем, или на марше или уже по прибытию на место дислокации. То есть, ты едешь куда-то и не знаешь, куда именно.
Местные нам уже тогда рассказывали, что мы укрвермахт, что мы хунта, а конкретно наша бригада — вообще исчадие ада. В той линейке обвинений, которые звучали, убийство ребенка — это было еще не самое страшное. Его же еще можно было распять, выпотрошить, приготовить... Пропаганда уже тогда работала. Как и человеческая дурь.
Перед нами тогда, конечно же, не стояла задача стрелять в гражданское население. Но неадекватов очень много подходило, которые угрожали и бросались на тебя, пытаясь еще и оружие забрать. А в Уставе на этот счет написано - «силовое применение». Да, и прикладами отбивались тоже. Не забивали до полусмерти — а чтобы человек в себя пришел. Было такое, что даже стреляли в воздух или под ноги. Было такое. Помогало. Но не во всех случаях. Потому что были персонажи под наркотическим опьянением — таких уже ничего не брало.
16-го апреля мы оказались в Краматорске. Но местные заблокировали дорогу машинами, маршрутками. Нам почему-то проложили маршрут через городские кварталы. Возле рынка в Старом городе нас и «стопанули». У меня было ощущение, что нас просто «сливают».
(Прим.ред.: Отметим, что 25-й вообще «пофартило» в плане контактов с гражданским населением. За несколько месяцев до описываемых событий бойцы бригады должны были выдвигаться «на Киев» (на самом деле — в учебный центр «Десна», охранять склады, которые вдруг оказались под угрозой), но местные активисты облили вагоны с бойцами бензином и перекрыли железнодорожное полотно).
Заблокировали нас «гражданские», но спустя некоторое время появились люди в военной форме и с оружием, которые прятались за местными. И я видел, как женщина ставила своего 3-летнего ребенка под гусеницу, чтобы техника не поехала дальше. Это нормальная мать?! Это просто уродина. А мы не могли даже развернуться, чтобы уйти. Вступи мы тогда в бой, «гражданские» прикрывали бы боевиков собой, так они их поддерживали. И останься среди нас хоть один живой раненый солдат, те уроды даже не марали бы руки — местные сами бы его разорвали.
Если бы мы вступили в бой, мы бы нарушили присягу — на верность украинскому народу. А перед нами, как ни крути, были граждане Украины. Армия не решает внутренние конфликты, а защищает от внешнего врага.
И в итоге к нам подошел какой-то урод и сказал, что с нами хочет встретиться их главарь. Так мы отправились в Славянск. Я так понял, где-то по ходу маршрута мы планировали сделать манёвр и с боем выйти. Или выйти без боя. Но так как за нами поехало порядка 80 гражданских автомобилей и по всей дороге нас тоже ждали, то сделать это было невозможно. Тогда же я впервые увидел флаги ДНР, а один человек с российским флагом даже запрыгнул на нашу машину. Сбросить его не было возможности, потому что все машины были под прицелами гранатометов и снайперов. Кстати, тогда же я увидел и российскую винтовку «Выхлоп».
Уже в Славянске над нами кружили наш самолет и две «вертушки». В тот момент, если честно, мы уже морально были готовы к тому, чтобы нас накрыли вместе с сепарами. Мы же попали в «задницу» и доложили об этом наверх. Когда они в первый раз зашли вроде как на «боевой», мы думали, что нам помогут.
Заехали мы на отдельную стоянку. Вокруг — жилые дома с пулеметными точками и снайперскими гнёздами, три детских площадки и — мамы с детьми гуляют. И мы снова не можем вступить в бой! В тот момент у некоторых солдат силой отобрали оружие: подлетали люди и под дулами автоматов один заламывал руки, а второй тупо срезал ремень и забирал автомат. Но добровольно автомат и боекомплект вообще никто не сдал.
А потом к нам подошел Гиркин. Мы общались, меня два раза чуть не расстреливали... Но первое время общение было очень культурным. Предлагал нам покушать, чай-кофе. Давил на жалость: «Я тоже солдат. Я всё это понимаю. Я сам такой был». Но мы наотрез отказались принимать у него что-либо. Гиркин - «продуманный» человек, очень хорошо разбирается в тактике ведения боя, особенно по диверсионной линии. Стал рассказывать, как раздолбил «Альфу» нашу (потому что их, скорее всего, тоже кто-то сдал), называл потери. Показывал удостоверения этих «альфовцев» (что тоже наталкивает на размышления, потому что на задание с документами не ходят). Но говорил он уверенно.
У Гиркина мы были с оружием. Можно было его «вальнуть». Но вы учтите: правая сторона 2-этажного здания, в котором мы общались, была полностью стеклянная — мы были как в бутылке. А по периметру были очень недурно расставлены именно спецы. Гиркин — это Лицо, но это и просто пешка. Он же тогда еще был никем в массовом сознании — еще не стал символом. «Завали» мы его тогда, нашли бы вместо него другого Гыркина — Пупкина какого-нибудь. И эффективность той операции была бы равна ноль целых хрен десятых. Это если бы перед нами стояла конкретная задача попасть туда, «выцепить» его на расстояние выстрела и любой ценой завалить — тогда другой разговор. Мы бы полегли все, но боевую задачу выполнили бы — это как раз то, для чего офицеров готовят, а солдат тренируют.
Гиркин тогда уже открыто признал, что является офицером российской армии. Предлагал деньги (офицерам - $4-5 тыс. в месяц), высокие должности: «Предлагаю вам здесь служить полевыми командирами. Поставки оружия и зарплату гарантирую». А солдатам, чтобы они уехали «не по форме», он предлагал по $300-400. В моём подразделении таких не нашлось. Многие даже сумели выйти с оружием.
А потом мы увидели замполита нашей бригады, который раньше попал к ним в плен, и еще одного офицера. Они не перешли на ту сторону. Когда мы выходили из Славянска, то забрали их с собой. Но неправильно думать, будто мы их «поменяли» на «Нону» или на «броню». Выбора особого у нас уже не было. Вступи мы тогда в бой, то, что мы бы все там полегли — это понятно, но вокруг этого раздули бы такую историю! Потому что мам с детьми там погибло бы очень много. И среди них наверняка оказалось бы человек 20 с российскими паспортами, так что Путин получил бы повод ввести свою армию.
Почему мы отдали боевую единицу техники — мы бы на ней все равно не вышли, а вступить в бой не могли. «Нона» была всего одна, и её у нас не забрали, а «отжали». Еще было две БМД-2 и, по-моему, одна «копейка» (БМД-1. - LB.ua) и две БРТ-Д.
Не буду скрывать — несколько человек перешли на их сторону. Одним из них был старший лейтенант Аника — штатный офицер. До сих пор, говорят, сука, живой. Не додолбили его. Он затем стрелял по нашим подразделениям из ПТУРов. Женился, где-то в Крыму свадьбу отгулял. Два раза проходила информация, что он убит, но не подтвердилась. Живой. Хотя это ненадолго... Еще один предатель — механик-водитель. А еще раньше из разведвзвода люди попереходили. Но делали это, в основном, местные.
Я, кстати, вижу иногда человека из нашей бригады, который тогда под Краматорском вырвал чеку из гранаты. Но не все военные были готовы к подобным поступкам в тот момент... К слову, мы ехали в Краматорск с одним магазином, и не было ни одной гранаты. Хотя на боевой выход должны были получить не меньше 450 патронов (370 обычных и 80 трассеров). Но даже этого, как показала практика, мало. Кстати, официально мы ехали на учения, по-моему, «Весіння злива», а попали... Короче, это был просто «слив». Многие после этого упали духом, многих, к счастью, удалось переубедить. Турчинов же хотел расформировать нашу бригаду. Но ему, видимо, популярным языком объяснили, что бы произошло, если бы мы тогда вступили в бой... Он не был в нашей шкуре и вряд ли может понять, что ты чувствуешь, когда на тебя направляют оружие, а вокруг еще и мамочки с детьми.
Я считаю, что в тот момент мы не вышли проигравшими. Мы «разошлись краями». И уже вскоре «Нона» была подбита (они её могли разве что на платформе возить, а это уже не то), БМДхи им пожгли, БТР-Д пожгли, а парочку мы же и отбили обратно — они их в боях бросили...
Люди не воюют за государство, люди воюют за свою землю. Я прошел с этими ребятами многое и они говорят: «Мне похер, какое будет правительство. Там все равно одни... Я воюю, чтобы на моей земле не было всякой гнили. Да, я здесь лягу, но дальше эти суки не пройдут».
За счет этого мы и выигрывали. Да, с большими потерями. Но я считаю, что наша бригада — не самая крайняя и многого добилась. И я могу рассказать случаи, когда пехота на протяжении трех дней не могла заштурмовать какой-нибудь несчастный блок-пост, а мы управлялись за 4-5 часов. Приходилось слышать от других подразделений: «О! 25-я приехала! Всё, можно расслабить булки».
О Нацгвардии
Задача десантных войск — не наступать как обычная «мабута», как пехотинцы. Задача десантной бригады — заброска в тыл противника и уничтожение складов, баз, техники, а если уж совсем повезет — прорываться навстречу своим. По сути, мы — смертники. В Союзе людей к этому готовили морально. Кстати, в американских уставах запрещалось брать в плен голубые, краповые и черные береты. Потому что даже в плену они являлись диверсантами.
Если бы кто-то смог сказать нечто подобное о «нациках» (нелюбовь в Нацгвардии объединяет почти всех военных. - LB.ua), я был бы только рад. Да что-то не складывается у них. Более того, во время боя они ведут себя как натуральные подонки, как моральные уроды...
Поговорить с ними по душам? Трудно говорить десантнику с «мабутейцами». Танкисты тоже считаются «мабутой». Но мы танки тоже уважаем, «танчики» — это хорошие мужики, которые шли с нами на прорывы. Мы видели, как наши танки горели. Но люди знали, что им нужно идти в бой, вперед, и они идут. Жгут и жгут! Их подбили, они как-то оттащили тот танк, починили и опять идут на «передок». Люди знают, что если они не выполнят свою задачу, то и мы дальше не пройдём. «Нацики» же, как только запахнет жареным, сразу сваливали. Запомнился случай под Красным Лиманом. Мы продолжаем штурмовать, а те просто сваливают. Говорим: заберите хоть раненых, пацанов же жалко. Открывается люк: «Ваши раненые — вы и забирайте». Лучше умереть героем, чем потом все время жить с презрением от людей, которые нормально воевали.
]При этом именно у «нациков» мы увидели первые БТР-4Е. Но, по моему мнению, машина эта, пардон, говно. Броня — хорошая, тут без вопросов. Но вы представляете, что такое машина весом под 25 тонн на размокшей земле? Она же зарывается. Хорошо хоть у неё есть самовытягиватель. Машина напичкана электроникой, и при попадании электроника начинает «клинить», перегорает блок управления и башня начинает крутиться, как ей вздумается. Может остановиться, а может сама начать стрелять.
Также нет ночных прицелов. Пушка, в принципе, нормальная, точная, но на фоне стрельбы короткими очередями её тоже может заклинить. При этом 30-миллиметровых снарядов заложено 380 штук, тогда как в БМД-2 — 500. Плюс в том, что наводчик сидит в самой машине, а не в башне, и при прямом попадании не погибает. Да, там есть автоматический гранатомет, есть пулемет 7,62-мм, сама пушка — точная, но есть и минусы. Например, отсутствует оптический прицел, вместо него стоит камера. Но перегорела электроника или в башенный модуль попали — стрелять ты уже не сможешь. Да, можно стрелять из боковой камеры из гранатомёта, но это уже не то. Электроника — это хорошо, но должна быть подстраховка в виде механики, а её просто нету. Расфигачило обе камеры — и всё! А у меня в БМД камер нет — у меня прицел прямой оптики. Его тоже можно «сбить», можно всё, но в таком случае из машины вылазит командир и с помощью бинокля корректирует огонь. А в новом БТР электроника вышла из строя — и всё! Кстати, в инструкции по техэксплуатации сказано, что в него масло заливается или Mobil 1, или Shell. Ну, нормально, а чо...
О законах войны
Вы когда-нибудь читали, чтобы обменивали солдат 25-ки? Нас в плен не берут, а раненых добивают! И мы не берём. Такой у нас с сепарами закон. Мы их уничтожаем под корень, в ноль, и они нас так же уничтожают.
Пленные сепары все-таки «случаются», но я с ними никаких душевных бесед не веду — я им не замполит, не батюшка, не прокурор. А спрашиваю только ту разведзинформацию, которая мне нужна. Лишнего — не спрашиваю. Нет ни времени, ни желания. А в-третьих, нервов не хватает на «общение» с некоторыми.
О мобилизации
В первой волне мобилизации были люди 30-32 года — это крайний возраст. Старше — единицы. Сейчас средний возраст — от 40 до 50. Я не понимаю, почему молодых не призывают. Одно дело мужику тягать «броник», мины и снаряды в 50 лет, и другое — в 25. Война — дело рук молодых. В 25 лет пацан выносливее, здоровее еще, у него иммунитет повыше — даже от обычного ОРЗ. И поставьте рядом с ним какого-нибудь 45-летнего сталевара или шахтёра, который у печи или в лаве 20 лет отработал... От кого будет больше толку? С одной стороны — они где-то и сознательнее, с другой — попадаются конченные пропитые «хроны».
Другой момент: на «гражданке» смотришь — перед тобой нормальный зрелый мужик, с двумя образованиями. Но как в армию попадают: что 18-летний — дебил, что 40-летний тоже в дебила превращается. И даже образование не помогает. Я неоднократно с таким сталкивался — у людей просто отключается мозг. Пацан зеленый нашкодничает, какая у него первая мысль — убедить всех, что это не он. Плюс погулять, повисеть. То же самое и у «стариков» начинается. Люди совсем другими становятся. При том что семьи, при том что жену любит. Ну, детский сад... И это даже не по вине командиров происходит — просто срабатывают стадные инстинкты. И из таких «ступоров» людей трудно вывести.
Знаю командиров, которые всякими правдами-неправдами добивались того, что 70% материала, который им давали, становилось рабочим. А мне мои же солдаты говорили, что втихаря пристрелят меня в бою или ночью мою палатку гранатами забросают. Так я их доставал при подготовке. Но потом, когда я их выводил целыми из боя, подходили, пытались руку пожать. Но я-то ничего не забыл... А во-вторых, а что я такого сделал — просто выполнил часть своей работы. Моя главная задача — вернуть их женам, матерям живыми. Правда, если я увижу, что начнет гибнуть наша пехота, мне уже по барабану будет на мою жизнь, на жизнь солдат. На первое место выходит выполнение боевой задачи. И если есть вероятность, что меня «завалят», но пехота наша выстоит, то, даже когда у тебя остаётся всего один снаряд, почему бы и не рискнуть?
О «Дембеле»
Знаю многих ребят, которые ушли на "дембель". Созваниваемся иногда. Начинают потихоньку привыкать к мирной жизни. Понятно, что возвращаться не собираются. Но я считаю, что они и так повидали нормально, им на всю жизнь хватит. Но пока тяжеловато им на «гражданке». На фоне салютов могут жен с детьми и на землю положить.
На войне, когда постоянно на тебя что-то «сыпят», привыкаешь. Сквозь сон слышишь взрыв: ага, метров 400 — еще можно поспать. Крайние разы, когда лупили «Грады», многие подрывались, куда-то бежали, а я уже такой заё...ный был, что остался на месте. Это уже крайняя стадия моральной и физической усталости...
Да, осенью после некоторых событий собирался писать рапорт на увольнение. Говорил это на эмоциях, но не только. Я продолжаю об этом думать. Но у меня остались друзья в погонах, с которыми я такое месиво прошел вместе, что и сам долго не смогу без них. И рано или поздно меня все равно бы замучила совесть на предмет: а почему я здесь, а они там. А если я еще узнаю, что им «там» не очень хорошо, то это превратится в мучение. Если бы я знал, что есть замена, тогда можно было бы думать. Я не считаю, что я самый тупой. Своё дело, в принципе, знаю. Иногда справляюсь, иногда — хорошо справляюсь. Если я уйду, кто встанет на моё место?
P.S. Если по прочтении этих строк вы укоренились во мнении, что бойцы «25-ки» пройдут там, куда другие и не сунутся, обращаемся с просьбой помочь с приобретением специальной оптики для бригадной артиллерийской группы. Также герой публикации просит оказать помощь в приобретении б/у джипа-пикапа.
Для оптики:
PayPal: [email protected] (назначение: personal. For 25 brygada)
Карта "Приватбанка": 4149 6258 0226 3291 Рудоманов Александр.
Джип-пикап:
Карта "Приватбанка": 5457 0829 0199 0700 Евгений Швец