Почему можно сделать вывод, что позиции самодержавного, не имеющего никаких конкурентов Путина сейчас слабее, чем никому не известного чиновника, отправленного Борисом Ельциным на галеры большой политики? Ведь тогда, в 2000 году, Путин не имел очевидной поддержки ни всей номенклатуры, ни всего олигархата. Ещё впереди был процесс объединения созданного Борисом Березовским для Путина из политических ошмётков «Единства» с солидным номенклатурным «Отечеством» - «Всей Россией». Впереди было изгнание Бориса Березовского и Владимира Гусинского, не сумевших вовремя понять правил игры в чекистском самодержавии. И расправа над Михаилом Ходорковским тоже была еще впереди. У всех этих людей, отнюдь не союзников Путина, в руках были миллиарды долларов, административный ресурс, медиа. Почему же может показаться, что сейчас ситуация куда хуже, чем тогда - и беременна настоящим кризисом?
А потому, что тогда российская власть ещё не утратила окончательно чувство реальности. Путин демонстрировал – как умел – близость к «человечкам», утешая и вдохновляя своих крепостных. Слова о террористах, которых новый правитель собирался «мочить в сортире», касались прежде всего тех, кто взрывает дома в Москве и дестабилизирует Кавказ, а не тех, кто воюет в Сирии и, может быть, вернется, а может быть, и нет – чтобы воевать уже в России.
Путин долгие годы говорил с россиянами именно о внутриполитических задачах, его политическая программа – по крайней мере, на словах – не отличалась от того, что сегодня предлагают украинцам наши доморощенные популисты. Борьба с коррупцией, отдаление олигархов от власти, восстановление государственного суверенитета, чтобы никто нам не указывал, забота о простом человеке – все это и есть программа Путина, которая, к слову, будет программой победителя президентских выборов в Украине в следующем году.
Ещё одно важное отличие – это наличие в России ну не свободных СМИ, таких в этой стране никогда не было , – а СМИ с разными интересами. В первый период путинского президентства эти СМИ играли роль своеобразного громоотвода, выпускали пар общественного недовольства. Другое дело, что самому Путину и его окружению это не нравилось, они видели в этом угрозу и сделали все, чтобы привести ситуацию к единому знаменателю. И это им вполне удалось. Поэтому когда сегодня в Кемерово люди горят, а на телевизионных каналах – пляшут, мало у кого в России это вызывает удивление, разве что омерзение.
За эти годы Россия как таковая перестала Путина интересовать. Он превратился в президента Восточной Гуты, куда более озабоченного ситуацией в Сирии, чем в собственной стране. Почти десять лет назад Путин лично посещал Пикалево в Ленинградской области – после того, как в этом моногороде начались стихийные протесты, связанные с остановкой градообразующего предприятия. Путин не решил проблем кардинально, но всем своим поведением демонстрировал «человечкам»: царь с вами.
Сейчас, после начала стихийных протестов в Волоколамске, куда ближе к Москве, Путин даже и не подумал организовать себе недалёкое путешествие и лицемерно посочувствовать задыхающимся от вони жителям большой подмосковной свалки. То, что о соболезнованиях Путина близким жертвам кемеровского пожара мы узнали от его пресс-секретаря, а сам правитель просто выслушивает доклады, тоже очень показательно.
Путин больше не хочет, чтобы его ассоциировали с бедами России, даже если он готов принимать меры и наказывать виновных. Он хочет
ассоциироваться только с победами, желательно – всемирного масштаба. Сирия, Крым, Донбасс, противостояние с американцами – это ему интересно.
«Вежливые зеленые человечки» в Крыму – его вдохновение. А пылающие дети Кемерово – такая скукота.
Ещё один показательный пример исчезновения у российской элиты чувства реальности – случай Слуцкого. Заурядный политический проходимец из свиты Жириновского обвинен в домогательстве сразу несколькими журналистками, освещающими деятельность Государственной Думы. И вопрос даже не в том, насколько доказательны эти обвинения, а в логике «скреп». Ведь Россия – если кто не помнит – это православная нравственная цитадель по сравнению с развратным Западом. Это там, на Западе, могут приставать к женщинам и одобрять «гей-диктатуру». А в России – все в платочках, стоят в очереди к мощам и борются с гей-пропагандой на законодательном уровне. И этот образ позволял Путину находить сторонников в консервативных кругах того же Запада среди тех, кто верил: именно этот скромный человек вместе со своим боговдохновенным народом противостоит глобализации.
В рамках этой логики Слуцкий должен был бы если не вылететь из Думы, как пробка из бутылки шампанского, то уж, по крайней мере, лишиться поста председателя парламентского комитета. Но произошло ровно обратное. Коллеги его защитили – и не просто защитили, а в нарушении нравственности обвинили девушек. Скромность – пусть даже показная – не была вознаграждена. Разврат – пусть даже не доказанный – не был посрамлён. Представители российской «элиты» оказались обычными извращенцами, уверенными, что «свои» могут хватать за ягодицы и прочие места что девушек, что юношей хоть под телеобъективами – мандат позволяет. И читать после этого моральные проповеди – хоть Западу, хоть собственным соотечественникам – им будет уже отнюдь не так просто.
Могут сказать, что все это никакого значения не имеет. Что россияне все равно не сделают никаких выводов. Что даже задыхающиеся от вони и опасающиеся за жизнь собственных детей жители Волоколамска прогоняли политических активистов от места своего протеста. Но на это я могу ответить, что собравшиеся на Майдане 21 ноября 2013 года, тоже больше всего на свете боялись обвинений в политической ангажированности, связи с оппозицией и желании освободить Юлию Тимошенко. Они хотели только одного – чтобы «царь» пустил их в Европу, потому что в Европе хорошо, чтобы подписал соглашение об ассоциации – и баста! Этим в Европе хорошо, этим без вони лучше – какая разница, главное – посыл. И в этом смысле какой-нибудь Мустафа Найем, боровшийся с партийными флагами на «студенческом Майдане», ничем не отличается от лидера стихийных протестов в Волоколамске.
Политическим бунт угнетённых делает обычно сама власть. И почему нужно считать, что у российской власти не получится то, что так замечательно получилось у Януковича? Понятно, что не сразу. Понятно, что устойчивость намного выше. Но тенденция – налицо.
При этом я вовсе не напишу, что повторяются события столетней давности, 1917 год, крах России и так далее. Нет, тут совсем другая аналогия. Приближается не вторая, а первая русская революция. Это 1905 год во всей красе – с провокаторами, полулистами, раздраем в верхах, потерявшим чувство реальности правителем, желающими монарших милостей обозлёнными «людишками», которых царь боится даже тогда, когда они бухаются на колени. Вот что может начать происходить, вот что если не уничтожит, то ослабит и переформатирует нынешний российский режим.
И вот что может подсказать ему, что выжить можно только благодаря большой войне – уже не «гибридной».