В частности, по его словам, pаново перекодируется и вся политическая система, которая де-факто перестает быть политической.
Во-первых, теряется легитимность институтов, которые были сформированы на коалиционной (плюралистически-договорной) основе, но вынуждены действовать в рамках другой — административно-командной.
Во-вторых, демократические институты перестают функционировать в «нормальном» конституционном режиме, а потому действуют или через прямое президентское (а затем — внеправовое) правление, или с помощью внеинституционных механизмов. Вертикаль власти постепенно становится конституирующим элементом политического режима.
В-третьих, партии теряют функции политического представительства, что провоцирует реанимацию классических олигархических влияний начала 2000-х.
Но если в 2006—2010 годах в условиях парламентско-президентской республики кланы трансформировались в партии с соответствующим идеологическим, социальным, электоральным бэкграундом, то после конституционного реверса 2010 года потребность в политических партиях практически была нивелирована.
Соответственно, за конституционным реверсом происходит и реверс политический — центр власти сместился с парламентского в президентско-административное поле, в рамках которого и происходит конкурентная борьба.