А если бы не грянул кризис, были бы реформы?
Очевидно, что не было бы.
Причём не важно, кто стал бы президентом. И Виктор Янукович, и Юлия Тимошенко, и Виктор Ющенко, и даже Сергей Тигипко с Арсением Яценюком обладали достаточной властью (лучше сказать, достаточными политическими связями) достаточно давно, чтобы хотя бы частично осуществить то, чем славны, например, Лешек Бальцерович или Каха Бендукидзе.
Исключительно тот факт, что с осени 2008 года денег у государства стало резко меньше, заставил власть имущих отвлечься от единственно интересных им реформ, а именно: от реформ схем присвоения общественных средств, — и заняться ещё и реформами схем регулирования общественных отношений.
Иными словами, кризис вынудил заняться реформами. Вполне осознавать эту простую мысль важно потому, что она указывает на контекст, в котором следует рассматривать ответ на вопрос о реформах: “А были бы?” Этот контекст — идеологический.
Одно дело, когда кризис позволяет осознать потребность в реформах, и другое дело, когда сама жизнь позволяет осознать потребность в реформах. Это совершенно разные реформы.
И только во втором случае может быть поставлена под сомнение, а значит, изменена идеология, мировоззрение в основе общественных отношений.
Практически всеобщее желание изменить эту идеологию — это и есть ответ на вопрос о том, почему реформы как таковые в обществе популярны. А вот отсутствие изменений этой идеологии — это и есть ответ на вопрос о том, почему осуществляемые реформы в обществе непопулярны, хотя реформы как таковые популярны.
Проблема в том, что власть имущие осуществляют совершенно не те реформы, какие желает увидеть осуществлёнными общество. И не только осуществляют, но даже могут осуществить. Это касается и налоговой, и пенсионной, и административной, и всех остальных реформ.
Когда Сергей Лёвочкин говорит, что есть популярные реформы, которые нужно обсуждать, и есть непопулярные реформы, которые обсуждать не нужно, он сам того не желая признаёт, что власть и общество думают о разных реформах.
Когда Василий Волга говорит, что президенту Януковичу больше нравится слово “модернизация”, чем слово “реформы”, он неосознанно выдаёт президента Януковича с потрохами: президенту нужно осовременить систему, к которой он привык. И это всё. Осовременить, не изменить.
Осовременить — значит, с оглядкой на новые условия в мире сделать так, чтобы “верхи могли управлять по-старому” и чтобы “низы хотели жить по-старому”. Это — реформы?
Да, реформы.
Проблема в том, что в нашей стране нет политических сил, групп, которые выросли бы из осознания того факта, что государство, конечно, может и дальше быть вот таким, однако это просто неприлично уже.
В нашей стране есть лишь политические силы, группы, которые используют подобные осознания в процессе реализации собственных интересов.
Интересов, имеющих отношение к управлению обществом только в том контексте, в каком общественную собственность можно превратить в частную, а бывшую общественную (теперь как бы частную) — отбирать или удерживать.
Эти политические силы, группы интересуются не тем, каковы общественные отношения. Они интересуются исключительно тем, насколько неизменны общественные отношения.
Что там у нас мешает неизменности?
Дыра в Пенсионном фонде? Сейчас пенсионный возраст повысим. Зарегулированность экономики? Разрегулируем. Единоналожники скрывают доходы? Отменим. Контрабандой страна завалена? Ну, вот сейчас Таможенный кодекс как напишем, так и не станет контрабанды.
Но это не те реформы.
Не так давно в Киев приезжал британский профессор Брайан Бривати. Историк, преподаватель Кингстонского университета, глава Фонда Джона Смита и, как сообщил журнал “Профиль” #47 (165), один из ведущих специалистов по современной британской политике.
И вот он в интервью “Профилю” рассказал о том, как кризис повлиял на британское государство:
“Когда Маргарет Тетчер пришла к власти в 1979 году, Британия выбрала чёткое направление развития — атлантическое, капиталистическое. Повестка дня, установленная Тэтчер, оставалась актуальной до 2007-2008 годов. Затем, как всем известно, мир изменился.
Банковский кризис повлёк в Британии глубокие, не только экономические перемены. Мы пережили сильные политические потрясения: конституционный кризис, коррупционный скандал поднял серьёзные вопросы о нашем имидже как государства и показал, что многие вещи, которые мы воспринимали как данность, больше не работают. [...]
На выборах в мае этого года половина депутатов палаты представителей потеряла свои места — из-за обвинений в коррупции исчез целый политический класс. Было сформировано новое правительство, которое готовит референдум по нашей избирательной системе.
Померкла репутация лондонского Сити, который долгое время рассматривался как модель для работы остальной экономики. Тяжесть финансового кризиса привела к идеологическому банкротству Лейбористской партии, так что новый лидер превратившихся из власти в оппозицию лейбористов Эд Милибэнд начинает глубокое переосмысление партийной идеологии и стратегии”.
Из слов Бривати можно сделать вывод о том, что в Британии идеологическое банкротство хотя бы в контексте одной партии заметили. А на Украине?
Конечно, замечательно, что к концу 2010 года на Украине создан запас прочности, необходимый, чтобы государство продолжило существовать. Но разве не очевидно, что тяжесть финансового кризиса привела к идеологическому банкротству не только Блока Юлии Тимошенко, но и всего государства?
Украинская советская социалистическая республика, переименованная в 1991 году в Украину, однако оставшаяся в самой своей сути прежней, — в 2008 году пережила идеологическое банкротство.
И это не исправить финансовой и фискальной стабилизацией. Не исправить дерегуляцией и парой-тройкой новых кодексов. Не исправить сокращением числа министерств и преобразованием комитетов в агентства.
Здесь нужна другая работа.
Другие реформы.
Другая идеологическая основа государства.
И реформы, которые станут объектом этой идеологии. А не реформы, которые приведут в результате всего лишь к непрочной стабилизации государственной системы после идеологического банкротства.