Мол, у нас тут теперь полицейское государство, и не сегодня, так завтра президента Януковича можно будет переименовать во Владимира Владимировича.
Однако проблема вовсе не в этом. Не в том, что президент Кучма мог быть не прав, и Украина — таки Россия.
Проблема в том, что и в России, и в Украине осталась и здравствует одна и та же послесоветская культура. И никакой замены этой культуре в Киеве и в украинском обществе в целом за минувшие двадцать лет не создали. Даже не попытались создать.
Иными словами, когда мы говорим "Украина" и когда мы говорим "Россия", мы называем одно и то же пространство разными именами.
Это пространство было сформировано как российское имперское, потом было превращено в советское, а к 1991 году усилиями Андропова и товарищей — в постсоветское.
Ещё раз: Украина и Россия — это единое пространство. Но пространство мысли. Не экономики или политики, а мысли. Это неодинаковые государства.
Это неодинаковые народы. Но это одинаковая мысль.
То, что позволяет Киселёву и Шустеру работать в Киеве. И то, что позволяет Бакаю и Билоконю стать частью тусовки в Москве.
То, что позволяет чисто российскую склоку с речью Парфёнова воспринимать на Украине как родную. И то, что побуждает президента Януковича планировать олимпиаду на Украине и развивать некие национальные проекты.
То, что побуждает украинских журналистов называть вертикалью власти совпадение (наконец-то!) строки Конституции и практики жизни — Украина является унитарным государством. И то, что побуждает украинских журналистов вести себя так, будто у нас тут не отечественные СМИ, а один большой филиал радио "Эхо Москвы".
И то, что побуждает украинских милиционеров заявлять Мустафе Найему, что он-де лицо кавказской национальности.
Это пространство мысли. Если угодно, описание мира.
Чтобы объяснить, не обойтись без цитаты.
Конечно, понимаю, что цитировать Карлоса Кастанеду — дурновкусие. Но в одном из его текстов идея, которую я хочу выразить, сформулирована достаточно лаконично. Так что, процитирую.
В своей третьей книге “Путешествие в Икстлан” он написал:
“Тот мир, который мы все знаем, является только описанием. [...]
Дон Хуан сконцентрировал основные свои усилия на том, чтобы подвести меня к искреннему убеждению, что тот мир, который я имею в уме как окружающий, был просто описанием мира. Описанием, которое было накачано в меня с того момента, как я родился.
Он указал, что любой, кто входит в контакт с ребёнком, является учителем, который непрерывно описывает ему мир вплоть до момента, пока ребёнок не будет способен воспринимать мир так, как он описан. Согласно дону Хуану мы не сохраняем в памяти этого поворотного момента просто потому, что, пожалуй, никто из нас не имел никакой точки соотнесения для того, чтобы сравнить его с чем-либо ещё. Однако с этого момента и дальше ребёнок становится соучастником. Он знает описание мира. И его соучастие становится полноправным, я полагаю, тогда, когда он становится способным делать все должные интерпретации восприятия, которые, подтверждая это описание, делают его достоверным.
Для дона Хуана, в таком случае, реальность нашей повседневной жизни состоит из бесконечного потока интерпретаций восприятия, которые мы, то есть соучастники, научились делать одинаково. [...]
Фактически, реальность мира, который мы знаем, считается настолько сама собой разумеющейся, что основной момент, состоящий в том, что наша реальность является просто одним из многих описаний, едва ли может быть принят как серьёзное заключение".
Так вот, президент Кучма был прав, когда написал, что Украина — не Россия. Но, к сожалению, ему не пришло в голову отметить, что украинцы минувшие двадцать лет занимались чем угодно, только не созданием некоего описания мира, отличающегося от послесоветского.
Создание собственного описания мира — вот это начало самостоятельной жизни. Та самая революция ментальности, о которой недавно рассказывал президент Саакашвили в Европарламенте: “Границы советской ментальности не исчезли, и Советский Союз продолжал существовать в умах и душах людей. Лишь революция ментальности могла привести к европейской трансформации наших обществ”.
Революция ментальности, после которой президенту Януковичу и его советникам пришли бы в голову какие-нибудь другие идеи, а не путинистские штучки типа олимпиады. Какие-нибудь другие термины, а не “национальные проекты”.
После которой украинские журналисты смогли бы видеть на Украине не только Россию. После которой украинские милиционеры смогли бы “предъявить” Мустафе Найему что-нибудь, кроме “лица кавказской национальности”. Ну хотя бы связь с “Алькаидой” — всё-таки из Афганистана парень.
Тут нужно определиться. Одно из двух: Или украинские журналисты дружно заглядывают в рот Парфёнову — плоть от плоти послесоветскому деятелю, вещающему о послесоветских проблемах, к возникновению которых он сам типично послесоветски руку и приложил (смотреть: история подчинения НТВ, вот эта же история в лицах).
Или претендуют на то, чтобы жить и работать в стране, которая перестала быть послесоветской и становится какой-то другой.
То есть почему бы не выяснить, нет ли случайно неких венгерских или словацких или румынских тележурналистов, которым можно в рот позаглядывать? Да что там — вот Ларри Кинг родился в семье эмигрантов из Белоруссии. В свете евроатлантических устремлений отечественного журнализма — должен быть в сто раз больше свой, чем Парфёнов.
Ещё вариант:
Или украинские журналисты дружно называют вертикалью власти и иными путинистскими терминами происходящее на Украине, и тогда не надо удивляться, что то же самое делает, лучше сказать, осуществляет президент Янукович. (Ведь его работа — не называть, как у журналистов, а выбирать, подписывать и контролировать выполнение — осуществлять).
Или учатся видеть на Украине не только Россию, и тогда, возможно, тому же научится президент Янукович. И заодно милиционеры.
И ещё вариант:
Или украинские журналисты всматриваются в беспорядки в Москве на Манежной и пытаются выяснить, возможны ли у нас подобные беспорядки и что тут вообще с неонацизмом.
Или учатся видеть, что происходят гораздо более интересные беспорядки в гораздо более близких Украине по духу, лучше сказать, глубине экономического падения местах.
Вот, например, в Греции:
Или украинские журналисты, а с ними и украинский президент, и украинские милиционеры, и многие другие украинцы пребывают в пространстве мысли, которое называется послесоветским пространством, и центр которого — логически — в Москве.
Или украинские журналисты начинают работать над созданием другого пространства мысли, другого описания реальности. Своего собственного описания реальности. В котором речь на бывшем ОРТ не будет важнее речей на CCTV или Deutsche Welle. В котором фамилия Ходорковский не будет популярнее фамилии Мейдофф. В котором события в Москве не будут популярнее событий в Афинах.
Кстати, о Греции. Когда президент Янукович съездил на Афон, украинские журналисты не смогли увидеть в этом ничего, кроме московского патриархата. Ну не экзистенциальное поражение ли?
;
Так что, пора думать о другом описании реальности.
Не послесоветском.
Это зависит от журналистов. Журналисты + фантазия = революция ментальности.